«Палачи». М. МакДонах.
Гоголь-центр.
Режиссер и художник Кирилл Серебренников.

Реалии пьесы Мартина МакДонаха в новом спектакле Кирилла Серебренникова перенесены из Ирландии в Россию, время действия — начало 2000-х годов, за пять лет до этого, в 1996-м, президент Ельцин ввел мораторий на смертную казнь.

У МакДонаха бывшие палачи оказались не у дел — теперь они просиживают штаны за кружкой разбодяженного пива в захолустных дрянных кабаках, которые держат такие же, как они, но чуть более хозяйственные. Ситуация утрированная, парадоксальная, очевидно комедийная.

В отечественном же случае юмор этот окрашен в кровавые тона благодаря историческому бэкграунду. Российские палачи, те, кто постарше — почетные пенсионеры, а их наследники, избавленные от какой-либо ответственности и контроля, успешно реализуют свою склонность к насилию в силовых структурах. Впрочем, аллюзии на российскую действительность здесь лишь ироничный штрих (с горьким, тем не менее, привкусом): спектакль Серебренникова — вещь жанровая, и это не политическая сатира, не реалистическая драма, скорее — черная комедия в духе даже не МакДонаха, а Коэнов.

Сцена из спектакля.
Фото — И. Полярная.

Вообще, после этого спектакля становится очевидно — только Серебренников в российском театре умеет работать с киноэстетикой с таким совершенством. И дело, разумеется, не в камерах, транслирующих на экран крупные планы, и не в видео, то и дело помещающем героев в реалии российской тюрьмы (переход между этими узнаваемыми обшарпанными коридорами с лязгающими дверями к макдонаховской картинке провинциальной забегаловки удивительно естественен и неощутим), а в емкости, в напряжении, в стремительной смене настроений, с которыми рассказана эта история. Место действия не меняется, декорация практически тоже, но и те события и локации (гаражи или вокзал), о которых только упоминается, кажутся зримыми. Эта иллюзия постоянного движения, стремительности истории и создает впечатление от спектакля, как от увлекательного остросюжетного фильма. Здесь ловишь себя на мысли, что давно с таким зрительским интересом не следил именно за сюжетом со всеми его поворотами. «Палачи» в Гоголь-центре — в первую очередь, блестяще рассказанная история, и тут таланты рассказчика МакДонаха и рассказчика Серебренникова счастливым образом совпали, усиливая друг друга.

Пьеса МакДонаха — о том, что тупое прямое насилие побеждает любую интригу или изощренность. Любое системное насилие страшнее индивидуальной агрессии, и в этом легализованном насилии нет ничего заманчивого, нет ничего художественного. Просто плановые убийства, без эмоций и рефлексий. Речь, конечно, не о противопоставлении: в пьесе ирландца, как и в других его текстах (но в «Палачах» с особой жесткостью и очевидностью), нет хороших и плохих. Герой Семена Штейнберга — то ли таинственный мститель, то ли изобретательный маньяк — симпатии не вызывает, но он как будто из другого времени или из другой культуры: его Кац словно поверил, что времена изменились и настал момент мести. Но нет, не изменились — лишь затаились ненадолго.

С. Штейнберг (Кац).
Фото — И. Полярная.

Сюжет таков: когда-то, накануне отмены смертной казни, в тюрьме казнили обвиняемого Харитонова — но он был, судя по всему, невиновен. Спустя пять лет к палачу Геннадьичу, давно забывшему про тот случай, является таинственный незнакомец и превращает его жизнь в кошмар. Но этот зловещий замысел, родом из заправского триллера, разбился о простой способ решения проблемы, который у палачей в привычке.

Олег Гущин играет своего Геннадьича лишь с легким оттенком иронии — нелепый персонаж МакДонаха узнается в нем в сценах в баре, общении с семьей и бывшими сослуживцами. Но в ключевой момент — интервью молодому журналисту — он тот самый человек из органов, наш, отечественный палач: на фоне советского ковра на стене, накатив водочки, вспоминает былые подвиги со странной смесью чувств. Тревогой — все-таки наступили новые времена, но неизвестно, надолго ли; гордостью — служил великому государству, профессионал в своем деле; и сожалением, что не застал времен более определенных, например, 30-х. Здесь еще и классовая ненависть к обнаглевшим молодчикам, хлюпикам-журналистам, почувствовавшим преимущества публичности. Эта сцена, в которой лысый крепкий мужчина средних лет еле сдерживает страх и злость, но одновременно несет в себе угрозу и обещание мести, — основной переключатель между временами и странами.

Есть в этой расстановке сил и странное существо — у МакДонаха в большинстве текстов есть дурачок или фрик, сканирующий окружающих, пропускающий через себя время. Здесь это — дочка палача Света, подросток по пьесе и существо без возраста в спектакле. Ольга Добрина мастерски играет забитое создание, от которого требуют лишь видимости благополучия — активности, бодрости и уверенности, как положено дочке государственного служаки. Ее несоответствие идеалу попросту игнорируется, и она как вода утекает из этого безвоздушного пространства, а ее монолог про любовь, ее личное поражение, повисает в воздухе.

Сцена из спектакля.
Фото — И. Полярная.

История из триллера кажется лишь миражом: порядки в забегаловке, как и история в целом, возвращаются на круги своя. Тоска героев по старым временам, где огосударствленное правосудие избавляет от чувства вины и сомнений, в «Палачах» Серебренникова — не столько мечта, сколько предчувствие: призрак прошлого готов к материализации.