«Можно попросить Нину?». К. Булычев.
Камерный драматический театр «Левендаль».
Режиссер Искандер Сакаев, художник Наталья Кузнецова.

В здании бывшего детского кинотеатра «Веснушка» в спальном районе города приютился Камерный драматический театр «Левендаль», открытие которого состоялось летом 2018 года. За свою недолгую жизнь театр успел выпустить два спектакля (первым стала детская сказка «Царевна-лягушка»). Премьера первого взрослого спектакля состоялась 27 января 2019 года и была посвящена 75-летию снятия блокады.

Спектакль «Можно попросить Нину?» — «история, которой, возможно, никогда не было», поставленная режиссером Искандером Сакаевым (художественным руководителем театра) по одноименному рассказу Кира Булычева. Место действия (как и в другой постановке этого материала, сделанной в Нягани — ред.) перенесено из Москвы в Ленинград и этим приближает нас к истории, рассказанной писателем: в текст автора вплетены режиссером дневниковые записи реальных блокадных подростков и детей. Время же повисает в воздухе и становится неопределенным. Известно только, что героиня Нина переживает трудное блокадное время, когда ее собеседник, Вадим, выброшен куда-то в современность.

На сцене небольшая металлическая установка: две полупрозрачные комнаты, словно две временные клетки, опутанные паутиной проводов (художник Наталья Кузнецова). Два параллельных мира смонтированы в ячейки-комнаты, плотно примыкающие друг к другу, но никак не пересекающиеся. В них заперты две жизни, две судьбы. Каждая — в своем времени. В одной из комнат живет современный писатель Вадим (Данил Титаренко), застрявший в творческом тупике. В другой — ютится тринадцатилетняя девочка Нина (Ксения Байдураева), голодная, замерзшая, потерянная. На веревках-проводах развешаны помятые листы. Вадим, словно в нервной горячке, мечется по комнате. Он пролезает через провода, мнет ногами разбросанную на полу рукопись, бесконечно повторяя: «Нина, Нина, Нина…» Еще секунду назад он пытался покончить с собой, сооружая петлю из веревки, а теперь ему резко захотелось услышать знакомый голос — голос женщины, которую он не любит, но знает так давно, что говорить с ней для него уже вошло в привычку. Трубку поднимает незнакомка с тем же именем — Нина, но с голосом моложе на двадцать лет. Сначала Вадим недоумевает, думает, что ошибся, и пытается дозвониться до нужной Нины. Но голос в трубке с каждым разом становится более молящим и потерянным. И между героями завязывается разговор.

Д. Титаренко (Вадим), К. Байдураева (Нина).
Фото — А. Степнов.

По непонятному стечению обстоятельств их жизни оказываются связаны друг с другом сетью телефонных проводов. Вадим попадает в прошлое. На дворе октябрь 1941 года, за окном бомбят. Девочка Нина осталась дома одна — мама ушла в госпиталь и, может, уже никогда не вернется. Единственной спасительной соломинкой для Нины становится телефонный звонок незнакомца, который на время помогает ей справиться с ситуацией.

Телефон как таковой в спектакле отсутствует. И герои буквально прорываются через коварные сети проводов, соединяют их, разъединяют и повисают на них, словно мухи, попавшиеся в паутину. Никакого зрительного контакта между ними не происходит — на протяжении всего спектакля они ни разу не посмотрят друг на друга. Но тем не менее связь между ними растет. И девочка Нина, в свою очередь, становится для Вадима такой же спасительной соломинкой, как и он для нее. Оба героя сообща преодолевают страдания. Страдания прошлого и настоящего.

В фойе театра по стенам развешаны акварельные и карандашные работы актера и художника Данилы Титаренко, исполнителя главной роли, посвященные 75-летию снятия блокады. Помимо рисунков на стене также висит лист с примечанием автора: «Любое событие в жизни, будь то совсем незначительное или имеющее поворотное значение, накладывает на нас свой отпечаток. Остается чуть заметной морщинкой, упрямой складкой у рта, еле уловимым новым оттенком во взгляде. Больше всего это находит отражение в лице, превращая его в карту. Карту жизни». Именно такую карту героя актер попытался передать на сцене. Данил Титаренко создает образ писателя, возможно фантаста, возможно даже самого Булычева, который пишет эту историю на глазах у зрителей. Он рассказывает ее себе самому, проговаривает вслух. И то бормочет себе под нос, как сумасшедший, возбужденно крутясь на месте и перебирая ногами мятые листы, то растерянно смотрит в зал и видит, что вокруг лишь стена непонимания. Чтобы позвонить Нине, он бросается на сетку и оживленно стягивает провода. Порой он выглядит, как буйнопомешанный, выглядывающий через больничную решетку, а иногда — как обычный человек, запутавшийся в собственной паутине. Во время звонка за сценой слышна вакханалия звуков — телефонных гудков. По стене комнаты мельком проносятся цифры (видеопроекция). Когда Вадим отпускает нить, связь прерывается.

Сцена из спектакля.
Фото — А. Степнов.

Девочка Нина тянет провода на себя, пытаясь ухватить, поймать этот энергетический сигнал, притянуть к себе и держать как можно дольше. Ведь в нем — ее спасение. Она в легкой зеленой блузе и юбке чуть выше колен, кутается в вязаную шаль, то накидывая ее на плечи, то повязывая на пояс, то вешая на провода. Зеленая шаль также служит ей средством для перевоплощения (с ее помощью она меняет роли: из маленькой Нины становится взрослой, из взрослой превращается в мистическую старуху — Нинину соседку: закрывая шалью все туловище и лицо, она напоминает ходящий коврик, человека за всем этим сооружением разоблачают только торчащие из-под шали ножки).

В начале спектакля она сидит на полу, прижимаясь к стенке, и держится за живот, тщетно пытаясь согреться у невидимой горелки. Ей нечего есть: блокада. И щемящая боль в желудке напоминает о голоде.

Кажется, что герой, живущий в мирное время, будто на контрасте должен предстать перед нами сытым, довольным, счастливым. Но посмотришь на Вадима, в беспальцевых перчатках, одетого в потертую толстовку и поношенные штаны, и вовсе не подумаешь, что он является обладателем большого холодильника с всевозможным провиантом. Хотя предметов быта тут и нет. В комнате у Вадима вместо стула — небольшая стопка папок, перевязанных бечевкой. Холодильником же служит металлическая рама, опутанная сетью лент, она же является соседской дверью, преградой между ним и в три погибели согнутой старушкой — Нининой соседкой.

Во время разговора с Вадимом Нина качается на проводах, словно в колыбели, а ее длинные темные косы свисают вниз и повисают в воздухе. Когда незнакомец говорит ей о том, что война закончится только 9 мая 1945 года, девушка падает на пол, звонким, режущим от боли голосом произнося: «Долго, долго!» Это крик отчаяния. Ведь для девочки Нины день — это очень долго, час — долго, и даже минута кажется вечностью.

А Вадим вспоминает в разговоре события 1941 года, когда он во время блокады потерял свою хлебную карточку и им с мамой целый месяц пришлось голодать. Данил Титаренко надевает капюшон, весь скукоживается от холода — и вот он уже там, в прошлом. Из карманов вынимает бумажный пепел, тот разлетается в разные стороны и падает на пол. Самое страшное событие в жизни героя произошло в детстве. И кто знает, сочинил ли Вадим этот разговор с Ниной из прошлого или в самом деле пережил это? Связь с прошлым — это всегда воспоминание.

Д. Титаренко (Вадим).
Фото — А. Степнов.

«Я рассказывал это не Нине, я рассказывал это себе. Я вспоминал», — говорит он. И как только Вадим успевает сказать девочке, где обронил свою хлебную карточку, посторонний звонок возвращает все на свои места. Временной портал закрывается, а трубку на этот раз поднимает Нина из настоящего. Она сидит на длинном проводе у дальней стены, спиной к зрителям. Ее руки раскрыты, словно крылья летучей мыши. Шаль закрывает все ее тело, лицо трудно разглядеть в полупрофиль. С помощью звуковых градаций ее голос меняется, становится старше, грубее, женственнее. «Мне нужна другая Нина», — быстро проговаривает Вадим и бросает трубку.

Через весь спектакль сквозным мотивом проходит тема одиночества. Страшно, когда никто не может тебе помочь. И когда происходит совершенно случайное и немыслимое соединение по проводам двух линий жизни, двух времен, люди сближаются, преодолевая это страшное одиночество. Нина и Вадим в финале, словно разорвав завесу времени, впервые соприкоснутся физически. Между ними все еще стоит перегородка, но через нее уже можно просунуть руку и дотронуться, о чудо, до другой руки.

Спектакль «Можно попросить Нину?» был подготовлен к конкретному событию, но одним этим событием он все-таки себя не исчерпал. И у него есть перспектива жить, меняться и плести новые паутины смыслов. Хотя те, кому тяжело слышать о блокаде, уходили из зала, не желая смотреть и вспоминать. А были и те, кто оставался, аплодировал и плакал.

Тема блокады в спектакле затронута очень осторожно и почти без пафоса. Тут нет подсчета жертв и описания, тут страшнее всего девочке Нине находиться дома одной и переживать весь этот ужас самостоятельно. Страх потери матери — это то, что знакомо всем людям без исключения. Он страшнее голода, холода, страшнее смерти.

«Можно попросить Нину?» — призыв помнить о событиях, которые случились в прошлом, несмотря на то что нас там не было. Все равно, существуют моменты, когда мы тоже боимся, что мама может не прийти или может быть нечего есть. Только за окном не грохочут танки…