«Летние осы кусают нас даже в ноябре». И. Вырыпаев.
БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Александр Баргман, художник Александра Дашевская.

Спектакль, выпущенный летом в репетиционной комнате главного здания БДТ, в новом сезоне был перенесен на сцену Каменноостровского театра. На сцену в прямом смысле — места для публики установлены на планшете, и вместо стены или задника фоном для действия становится зрительный зал. И хотя таким образом исполняется множество спектаклей (далеко за примерами не надо ходить — в том же театре есть «Алиса»), вспомнить хочется давний «P. S. капельмейстера Иоганнеса Крейслера…», любимый «Постскриптум». В нем восхитительной декорацией служил малиново-бело-золотой зал Александринки, подсвеченный так, что становился чертогом красоты. Сквозь белый дым, прошитый лучами света, казалось, по-настоящему проплывала гондола, и лившаяся откуда-то сверху божественная музыка моцартовского «Дон Жуана» завершала эту прекрасную картину. Трое персонажей — Иоганнес, его двойник и их возлюбленная Юлия — путешествовали между двумя мирами, осязаемым и воображаемым, жизненным и творческим, обретали разные обличья там и здесь. В конце концов, зазеркалье оказывалось реальностью, а реальность истаивала под воздействием чар Игры. Финальная мизансцена, в которой соперники-двойники выходили как белый и черный Пьеро, а Юлия перевоплощалась в Коломбину, была торжеством театра (шире — Искусства) над обыденностью. В «Постскриптуме», как все знают, играли Алексей Девотченко, Наталья Панина и Александр Баргман.

Е. Славский (Марк).
Фото — архив театра.

Все это вспомнилось сейчас, во время просмотра новой режиссерской работы Александра Баргмана по пьесе И. Вырыпаева, особенно когда троица персонажей «Летних ос…» в финале замерла на кромке авансцены, как будто на границе между мирами, присев на кофр — сундук для перевозки костюмов, собрав вокруг весь разнокалиберный реквизит спектакля, от скелета некого древнего ящера до бобинного магнитофона. Откуда-то издалека звучал божественный голос Монтсеррат Кабалье (восхитительно красивая ария — пусть и не из моцартовской оперы, а из «Джанни Скикки» Пуччини). Свет замер на огромных лепестках белоснежной бутафорской розы — замер и потом исчез (художник по свету Мария Макова). Так завершается этот спектакль — совсем не торжеством, не гимном красоте и гармонии, как было в «P. S.», но и не провалом в болото бессмыслицы. Здесь финал — это передышка, привал (комедиантов?), остановка в безумной круговерти. Что-то вроде «надо жить».

Он, она и еще он — три героя, у каждого из которых несколько имен. В программке Марк, Йозеф и Елена — а называют они друг друга Роберт, Дональд и Сарра, кроме того, несколько раз за время действия актеры, как будто вновь и вновь напоминая, что мы смотрим спектакль, представляют зрителям себя и своих партнеров: Евгений Славский, Василий Реутов и Варвара Павлова. Умножаются имена, двоятся (троятся) сущности, одномерность и однозначность отменяются. Игра с именами никак не объясняется, да, в общем-то, ничем не разрешается и интрига, изначально заманивающая публику: герои выясняют, где же был в прошлый понедельник отсутствующий на сцене Маркус, брат Роберта, — у Сарры, его жены, или в гостях у Дональда. Озадаченный, а потом и взнервленный Роберт — Марк (Е. Славский) заводится все больше и больше, пытаясь докопаться до истины (был и такой спектакль у Баргмана — «Докопаться до истины — 2»), ведь его жена Сарра спокойно утверждает одно, а его друг Дональд так же невозмутимо — другое, и разнообразные свидетели, которым герои звонят по телефону, только еще больше запутывают все дело. Чем-то эта ситуация в пьесе Вырыпаева напоминает «Коллекцию» Гарольда Пинтера, в которой персонажи безуспешно выясняли, что случилось (и случилось ли) с двумя из них на прошлой неделе в отеле города Лидса. Поиски правды причиняют боль, заставляют по-новому осмыслить привычные отношения, устроить в них своеобразное «проветривание». Для Пинтера «между реальным и нереальным нет жестких различий, как нет их между истинным и ложным. Совсем необязательно нечто является либо истинным, либо ложным — оно может оказаться и истинным, и ложным одновременно». Этот замечательный парадокс пригодился бы и для описания истории, в которую попали герои Вырыпаева. Или не попали?.. Может, все это сложная условная игра, в правила которой нас не посвятили? В ней раз в десять минут надо обязательно произносить фразу «летние осы кусают даже в ноябре», сомнамбулически бродить по кругу в поисках истины, иногда выходить к публике с каким-то монологом — об оленях, реке и ягоде на другом берегу, о грязи этого мира, о женщинах и мужчинах, а в конце концов, конечно, заговорить о Боге и спасении.

В. Павлова (Елена), В. Реутов (Йозеф).
Фото — архив театра.

Спектакль выстроен… вернее, нарочито «не выстроен». В живописном беспорядке здесь все — и разрозненные предметы на сцене, как бы случайно оказавшиеся рядом, словно из подбора, и сбивчивый ритм, то напряженный, то медитативный, и музыкальная ткань, прихотливо скроенная, собранная из разнообразных хитов и сочиненная заново композитором Владимиром Розановым (он вместе с Яном Лемским находится на сцене, и вдвоем они создают плотный звуковой воздух, которым дышат герои и зрители). Как в работе художника Александры Дашевской есть перформативность, переносящая акцент со значения, которое может нести предмет, на энергию, или красоту, или неожиданность его присутствия на сцене, так и в работе Розанова и Лемского важно не только то, что именно они исполняют и импровизируют по ходу спектакля, но и само их нахождение на площадке. То, как они вступают и затихают, врубают звук или вообще уходят со сцены, то, как в финале платформа, на которой они играют, перемещается вдоль «рампы» слева направо, знаменуя качественный скачок в действии, его движение к новым рубежам, — все это существенно, все это и есть смысл.

Режиссерский рисунок причудлив. Сначала кажется, что жанр спектакля — этакая традиционная «игра в репетицию». Глядя в планшет, Варвара Павлова проходит фигуры танца с Евгением Славским, как бы повторяя их перед спектаклем, пока Василий Реутов в надвинутом на голову капюшоне толстовки, в тяжелом потертом кожаном пальто сидит на полу около магнитофона, словно нелюдимый, погруженный в свою работу звуковик. Однако это только один из вариантов решения: на репетиции как форме не настаивают, ее не педалируют. Четкие линии спектакля намеренно размываются, выводы растворены. Может быть, герои — артисты и перевоплощаются в персонажей, рассказывают их историю, а может быть, они проходят психологический тренинг, в котором требуется от лица другого рассказать о себе, о своем потаенном стыде или страхе, смоделировав драматичную ситуацию… А может быть, это вообще совершенно неважно — как там зовут этих Робертов и Дональдов, а все дело в том, что надо отказаться от суетливого перебирания несущественных «фактов» и прийти к пониманию, доверию, искренности. И еще там было что-то про нескончаемый дождь. Во всем виноват проклятый дождь. Жизнь сломана, разбита, расколота на части, и все из-за дождя…

То ли мудрость, то ли банальность, то ли глубина, то ли имитация. Такое ощущение от пьесы. Вырыпаев в «Иллюзиях» блистателен, а в «Летних осах…», на мой взгляд, есть некоторая претенциозность. Спектакль кого-то может разочаровать своей нестройностью и хаотичностью, но может и увлечь, втянуть в свою зыбкую атмосферу, заставить вибрировать вместе с собой. Режиссер чувствителен к общему разладу человека и мира, его ранит очевидный и горький вывод: одиночество неизбежно. Можно усмехнуться, а можно и разделить чувство. Тем более что в финале летние осы успокаиваются и начинают готовиться к длинной зимовке, а людям становится немного легче.