«Развалины». Ю. Клавдиев.
Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева и М. Рощина, Москва.
Режиссер Кирилл Вытоптов.

Мы продолжаем публикацию рецензий студентов-театроведов на спектакли фестиваля «Пять вечеров».

Пьеса Юрия Клавдиева «Развалины» прозвучала впервые на Володинском фестивале 2010 года. Спустя несколько лет она вернулась, но уже не в форме читки, а полноценной постановкой Кирилла Вытоптова.

Безусловно, фестивальная атмосфера не всегда помогает спектаклю раскрыться, да и чужая сцена нередко бывает немилостива. Работе Вытоптова не повезло: спектакль потерялся в пространстве Театра на Литейном. Отсюда ‒ отсутствие энергии, невнятность, вялотекучесть. Кажется, будь «Развалины» сыграны в подвальчике ON. TEATРа, было бы намного лучше.

Про ON. TEATР вспомнилось неслучайно: именно там Дмитрий Егоров вместе с «Этюд-театром» поставил свою версию «Развалин».

Пьеса Клавдиева — это такой драматургический материал, который петербуржцу трудно воспринимать отстраненно, и совершенно не имеет значения, сколько лет зрителю, читателю, слушателю. Тема блокадного Ленинграда, неразрешимый этический вопрос «аморально ли стараться выжить любой ценой?» режет по живому.

А. Огонян (Ниверин), И. Денисова (Развалина).
Фото — А. Телеш.

Спектакль Егорова именно такой — оставляющий ощущение открытой раны, резкой боли от удара под дых. «Развалины» Кирилла Вытоптова, напротив, — спектакль спокойный, отстраненный, как бы щадящий зрителя. Режиссер намеренно не ставит акцента на этическом конфликте двух главных героев: Ираклия Александровича Ниверина — интеллигента, йога, вегетарианца и просто хилого мужчины, и Марии Ильиничны Развалиной — крестьянки, оказавшейся в Ленинграде с тремя детьми и кормящей их человечиной. Актеры существуют отстраненно от своих героев, но при этом и не ставят им «оценок». В свою очередь, зритель, не провоцируемый на определение своего отношения к их поступкам, теряется, остается безучастным или защищается смехом. Вытоптов привносит в сценический текст много комического. Именно комизм и отстранение снимают напряженность конфликта идей, заложенного драматургом, и сильно мешают понять, что же все-таки хотел сказать режиссер.

Мария Сизова, сравнивая петербургский и московский спектакли в статье 2012 года, писала, что в постановке Вытоптова «персонажи борются не за выживание, а за чистоту». Получается, что Развалина борется за чистоту внешнюю, формальную. Спектакль начинается с того, что Развалина (Ирина Денисова) просит входящих в зал вытереть ноги, далее в спектакле она моет пол, стирает белье и настаивает на том, чтобы Ираклий Александрович дал ей и свое белье постирать. Ниверин, по всей видимости, должен бы пропагандировать чистоту внутреннюю, духовную. Да, рассуждения героя о том, что мы — люди, и должны оставаться людьми, в спектакле присутствуют, но вот что странно: Ниверин (Андрей Огонян) произносит гуманистические проповеди голосом диктора советского радио. Это звучит неожиданно и даже интересно, но, на мой взгляд, нивелирует ценность высказываний героя. По радио никогда не говорят правду, по радио никогда не услышишь истину. Как же тогда отнестись к тому, что говорит Ниверин?

Режиссерская позиция хитро замаскирована. Вытоптов вроде как ненавязчиво намекает на практическую несостоятельность взглядов Ниверина, но финал спектакля не дает возможности «обвинить» режиссера в приверженности к той или иной точке зрения.

Заключительная сцена — Ниверин, бормоча что-то про «нового человека», который не будет есть кошечек и собачек, и вообще всяких других живых существ, расстегивает пальто на лежащем трупе, и оказывается, что труп-то — «кукла», обманка, сделанная из фруктов! Ниверин берет зеленое яблочко и падает. Подстреленный. С этим яблочком. Так и не вкусив, не отведав запретного плода. Намек ли это на возможное трупоедство или, напротив, — убежденность в правильности выбранного Нивериным пути? Как поймете — так и будет.

И. Денисова (Развалина).
Фото — А. Телеш.

Но о духовной ли это чистоте? И какой неведомый конфликт между чистым полом и вегетарианством?

Ниверин-Огонян комичен. Он неуверен в себе, неловок, тих. Это далеко не тот неврастеничный, тонкий Ниверин Семена Серзина, которого мы видели в петербургской постановке. Этот Ниверин — неудачник и недотепа. Развалина Ирины Денисовой — маленькая, тоненькая женщинка, с голосом, напоминающим кудахтанье. Эдакая комическая крестьянка, иногда срывающаяся на крик, иногда переходящая в какой-то, не поймешь, откуда взявшийся, серьезный психологизм, не свойственный постановке. Чего стоит одна странная и смешная Анечка (София Райзман), похожая на робота с лязгающим голосом и походкой балетной примы на пенсии!

С любопытством ждала сцены, где Развалина читает своим детям «сказку» о фашисте-вороге. В спектакле Егорова Развалина Ульяны Фомичевой произносит монолог грудным голосом, словно поднимая из глубины веков богатырскую мощь, транслируя неистовое отчаяние, невыносимый страх войны, ритмизуя ее речь, вводя зрителя в полу-экстатический транс, выход из которого — болевой шок.

У Вытоптова эта сцена не несет никакого сильного эмоционального посыла, как и весь спектакль в целом. Это удивляет и вызывает недоумение. Доброта Вытоптова, его гуманность по отношению к зрителю, желание смягчить горечь шуткой, неоднозначность режиссерской позиции обесцвечивают провокационный текст Клавдиева. Драматург стимулирует читателя к определению своей позиции: либо ешь трупное мясо с Развалиными, либо не ешь с Нивериным. Режиссер же, щадя зрителя, оставляет его в покое и никаких решений и душевных терзаний не требует.

Дети Развалиной и Анечка, принимающая их взгляд на выживание, по мысли Егорова, — выжившее поколение. Поколение дельцов и прагматиков. Это не оценочное суждение режиссера, это всего-навсего данность, такая, какой ее видит Дмитрий Егоров. Эти дети — грубая, мощная, тупая и страшная в своей дерзости новая сила, забирающая себе право на будущее, потому что у таких, как Ниверин, нет сил на жизнь, а значит — нет будущего.

В трактовке Кирилла Вытоптова «новая сила» не так страшна и, кажется, не так вызывающе неизбежна, будто народившееся поколение, когда кончится война, возьмет в руки книги, а вслед за книгами, может, и вспомнит Ниверина с его гуманизмом и верой в человека…