«Стиффелио». Дж. Верди.
Московский театр «Новая Опера».
Режиссер Екатерина Одегова, дирижер Александр Самоилэ, художник Этель Иошпа.

Вслед за постановкой «Мертвого города» Корнгольда московская «Новая Опера» продолжает приобщать публику к новым для России названиям: во время Крещенского фестиваля слушателей познакомили с неизвестной в России оперой Верди «Стиффелио» в концертном исполнении, а нынче представили ее публике сценически. Созданное в 1850 году музыкально-сценическое произведение в связи с его непривычно религиозной тематикой еще при жизни Верди неоднократно кромсалось цензурой и досужими постановщиками, а потом вообще исчезло с театрального горизонта. Через сто с лишним лет в библиотеке Неаполитанской консерватории обнаружили партитуру, близкую к оригинальной, и в 1968 году Teatro Regio в Парме осуществил ее постановку. Однако исследователи утверждают, что настоящий подлинник увидел свет рампы только в 1993 году в Mеtropolitan Opera.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Христова.

«Стиффелио», на мой взгляд, не относится к разряду лучших творений композитора, здесь еще не реформатора, хотя уже революционера в выборе сюжета. Но Верди прекрасен в собственной традиционности — в роскошестве мелодий и оркестровых красок, в пронзительной человечности интонаций смятенных героев, в масштабности хоровых и ансамблевых построений, приводящих к эмоционально сильным финалам. С этой музыкальной мощью солисты, хор и оркестр «Новой Оперы» справляются с разной степенью успешности, но в целом дирижер Александр Самоилэ ведет корабль уверенно.

В определенной степени спектакль Екатерины Одеговой и художника Этель Иошпа оппонирует музыке: предельной сценографической сдержанностью, графичной скупостью черно-белой гаммы, лаконичностью мизансцен, неожиданными поворотами в раскрытии характеров и новыми смыслами. Этот диалог интересен, но кому-то, вероятно, он покажется сложным, даже странным, требующим зрительских интеллектуальных усилий вместо привычного наслаждения красивыми мелодиями и страстями.

Здесь не о благородных страстях и не о благостности. Здесь о том, как человек, проповедовавший общечеловеческие христианские постулаты и искренне веривший в них, теряет рассудок, когда нравственные устои рушатся у него на глазах, и он сам — участник этого разрушения. Действительность оказывается не такой, какой представлялась протестантскому священнику, жившему под девизом «Прости брату согрешение его». Вот Стиффелио, вернувшийся из вынужденного странствия, впервые теряет самообладание, не находя обручального кольца на пальце любимый жены (Елизавета Соина, Марина Нерабеева). Вот он на грани срыва сжимает в руках духовную поэму Клопштока «Мессиада», догадываясь, что в книгу вложена любовная записка к его Лине. Отец жены, граф Станкар, выхватывает и рвет записку, горькая правда не подтверждена. Но подозрение разъедает душу. Смятение Стиффелио растет, все чаще он ведет себя как мужчина, раненный в сердце, а не как пастырь.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Христова.

Исполнитель главной партии-роли Сергей Поляков предельно сдержан, очень постепенно нагнетая душевный разлад своего героя, не выплескивая эмоции. Но в сцене на кладбище (депрессивная картина: задолго до вступления музыки несколько мужчин в тишине методично роют могилу; рядом груда черной земли) сомнений не остается: Лина изменила мужу. Удар усилен тем, что Рафаэль (Станислав Мостовой, Сергей Писарев) — явное ничтожество, куклоподобный фат в белом костюмчике, трусоватый и подленький. Ярость Стиффелио, несовместимая с саном и коренными убеждениями, зашкаливает.

Да и Станкар (Артем Гарнов, Анджей Белецкий), как выясняется, не столько страдающий отец, сколько фанфарон, озабоченный собственной ценностью — графским титулом, несовместимым с нарушением морали викторианской эпохи (именно это время выбрано постановщиками). Он силой заставляет дочь отказаться от честного признания мужу, а ведь это могло спасти обоих. По ходу спектакля благородная аскетичность мизансцен сменяется гротеском: развернутый монолог старца в пышных сединах, начатый в стиле классической арии оскорбленного отца (преддверие «Риголетто»), развивается как фарс. Станкар извлекает пыточные щипцы, огромный топор; хватается за капкан, сам в него попадает и сваливается в сценический люк-могилу. Выбирается оттуда и самозабвенно допевает каденцию. Эпатированная публика в зале смеется.

Однако фарс оборачивается мрачно. Миротворец-пастор не предотвратил поединок отца Лины и ее любовника. Рафаэль убит, в этой смерти опосредованно виноват сам Стиффелио. Крушение и личной жизни, и всех нравственных постулатов, в которые он свято верил, ведет к катастрофе. Последнее объяснение с Линой сыграно-спето Поляковым и Елизаветой Соиной с высокой степенью психологической точности и драматизмом. Стиффелио предлагает Лине свободу от брачных уз, она отказывается. Стиффелио жестко принуждает жену подписать развод. И тогда отчаявшаяся женщина требует: «Священник, исповедуй меня!» Не выдержав подробностей горького рассказа Лины, Стиффелио срывает с нее одежду, бросает на кровать и избивает. Рассудок оставляет его.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Христова.

Финал спектакля — это уже не реальность. Наваждение. Призрачные фигуры с собственными головами в руках. Обезглавленный труп Рафаэля. Сидящий на кровати измазанный кровью Санкар с остановившимся взором. Сам Стиффелио, вытирающий окровавленные руки о белую стену. И Лина, с извечной женской жалостью обнимающая мертвую голову Рафаэля, виновника ее несчастий. Только в этом мире безумия Стиффелио обретает способность к всепрощению и покаянию. И к благости, которую все же даруют ему и слушателю дивные финальные звучания партитуры великого гуманиста Верди.

Если вдуматься и всмотреться, это спектакль не только о драме избранных. Он затрагивает тему куда более болезненную: полный распад системы нравственных ценностей приводит к разложению психики в общечеловеческом масштабе. И мир сходит с ума.