«Попугай и веники». По пьесе Н. Коляды.
Пензенский областной театр «Кукольный дом» на Международном фестивале театров кукол им. С. В. Образцова «Образцовфест».
Режиссер Владимир Бирюков, художник Виктор Никоненко.

Спектакль «Попугай и веники» начинается еще до того, как прозвучит третий звонок. На входе в зал зрителей встречают настырно завывающий ветер и вид на помойку. Понемногу к этому привыкаешь. Привыкаешь к мусорному баку, к стене из полумертвых телевизоров, моргающих из последних сил, и к четырем неподвижным, словно кем-то выброшенным, фигурам, скрючившимся на планшете сцены. Вдруг на нескольких экранах начинается трансляция неутешительно-холодного прогноза погоды, из темноты незаметно выходят актеры, и скукоженные существа от прикосновения человеческих рук «приходят в сознание». Попугай (куклу водит Дмитрий Кинге) хрипло затягивает визборовскую «Зиму», подыгрывая себе на гармони, а в углу телевизионных экранов на фоне минусовой температуры — надпись «жизнь». Могло бы быть смешно, если б не было так грустно. В припеве попугай истошно вопит: «Россия! Россия!» Мол, посмотри, до чего мы докатились. Услышь. Песня Визбора время от времени звучит на протяжении всего спектакля, поддерживая ощущение неприкаянности и безнадежности.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В этих вечных морозных сумерках за место под солнцем бьются две женщины. Вернее то, что от них осталось. Старуха (планшетка, как и все куклы в спектакле) — крепкая, морщинистая, толстоногая, с огромными мужскими ручищами, которые продеты сквозь рукава ее фуфайки. Руки принадлежат актеру Русланбеку Джурабекову, он же и озвучивает это существо — «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Другим существом управляет Марина Прошлакова. Ее героиня тощая, потрепанная, отчаявшаяся и визгливая. Одежда на ней болтается, она буквально вчера закодировала мужа, который трясется то ли от холода, то ли от похмелья. Муж Сережа (Антон Некрасов) до прозрачности худой, измучен алкоголем, безденежьем, тщетными попытками жены наладить жизнь. Вот и сейчас она нарвала в лесу веток, навязала веников и заставляет его кричать: «Веники! Веники!..» Да и сама кричит, а что ей еще остается? Новый год на носу, а сына Ванечку даже угостить нечем, не говоря уж о подарке. Выжить, выжить, выжить. В страхе потерять свое место обе тетки даже не встают с деревянных ящиков: это все, что у них есть, — возможность продавать.

Тетки ругаются между собой, Сережа мерзнет и очень хочет домой, попугай просит у старухи водочки, которой она согревается, прикладываясь к бутылке. Бабка не жадная, наливает и птице — некогда экзотической, а теперь потрепанной нищетой и холодами. Кукла попугая тоже довольно колоритна: полинялые, выцветшие перья, телогрейка, на голове вязаная шапочка. Руки актера продеты в крылья-перчатки.

Режиссер Владимир Бирюков из бессюжетной пьесы Николая Коляды делает спектакль-ситуацию, обозначив ее в афише как «драму на обочине». Герои драматизируют, в буквальном смысле не сходя с места. Куклы весьма натуралистичны, актеры тонко интонируют и попадают в маску. Подкупает точность движений, особенно учитывая тот факт, что каждой куклой, за исключением Сережи, управляют двое — актеры на помощи сидят под столом. Благодаря им планшетки моргают, открывают рты, вертят головами, а старуха даже курит. Эта слаженность восхищает, ведь «нижний этаж» ориентируется исключительно по репликам!

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Драматург посылает всех идущих мимо этого квартета страдальцев в буквальном смысле в баню, которая, как указано в ремарке, дымит, словно крематорий, а режиссер — сажает их в поезда и отправляет в другую жизнь. Поезда, появляясь на экранах телевизоров, разрывают диалоги, шумно пролетая сквозь богом забытую станцию, на которой отчаянно предлагают и веники, и семечки, и шарики. Они стремительно проносятся, и сидящие в них люди не замечают этих четверых, выживающих на перроне, которым только и остается ждать очередного поезда, покупателя, интереса к себе или своему товару, того, что муж в конце концов бросит пить — в данной ситуации сиречь новогоднего чуда. У каждого есть мечта и светлые воспоминания, но они никаким образом не помогают им оторваться от своих мест. Они то ли вросли, то ли примерзли к платформе. Им только и остается, что наблюдать со стороны жизнь, которая проходит мимо. Заглядывать в нее с обочины. Встанут ли они когда-нибудь с этих насиженных деревянных ящиков? В пьесе Коляды Сережа покидает семью насовсем, а Бирюков возвращает его, хотя бы так пытаясь исправить ситуацию, хотя бы так даря надежду. Сережа возвращается с зеленой елочкой к жене, которая уже сидит, прижавшись к сварливой конкурентке и, как выяснилось, соседке. Эти люди живут рядом, однако их злоба друг на друга, порожденная отчаянием, звенит в морозном воздухе.

В финале спектакля актеры уходят, а куклы, ссутулившиеся и жалкие, остаются на планшете. А зима будет большая… Зима в душе страшнее вечной зимы на улице. Поколение, выросшее на «Иронии судьбы», кадры из которой появляются на экране, стало глухим и жестоким. Пьеса была написана в 90-е, когда большая часть страны вынуждена была переформатироваться, чтобы выжить. Прошло довольно много времени, но посмотрите вокруг. Где мы? Что с нами? Сидя каждый в своем вагоне, замечаем ли мы тех, кто мелькает за окнами? Думаем ли о том, чтобы остановиться и хотя бы вызвать «скорую» лежащему на земле человеку или заплатить за ребенка, которого кондуктор высаживает из трамвая? Заканчивается ли спектакль, когда смолкают аплодисменты?