«Конформист». А. Моравиа.
Камерный театр Малыщицкого.
Инсценировка, режиссура и художественное оформление Петра Шерешевского.
Роман «Конформист» Альберто Моравиа, одного из самых знаменитых итальянских писателей-антифашистов, был написан в 1951 году, и природа приверженности преступному режиму, безусловно, является ключевой темой. Главный герой, Марчелло Клеричи — молодой перспективный чиновник, верный последователь Муссолини. Сегодня, когда все российское общество расколото на две части из-за конфликта в Украине, когда сторонники и противники республик-сепаратистов все чаще и чаще в запале интернет-дискуссий называют друг друга фашистами, актуальность «Конформиста» налицо. Удивляет не то, что Шерешевский рискнул перенести этот сложнейший роман на сцену, а то, что по театрам страны не шагает череда «Конформистов».
Акцент на политику сделан наиболее отчетливо в сцене сумасшествия отца Марчелло, где он громко и исступленно требует немедленно начать войну, — так режиссер заявляет: к войне может призывать только безумец. Но в остальных сцена тема «кровавого режима» отступает на второй план и к концу спектакля вовсе сходит на нет. В центре же внимания зрителя находятся переживания Марчелло, причины, побуждающие его стремиться к нормальности, даже к серости. Собственно, ровно так же, как и в романе. По сути, «Конформист» Шерешевского — это моноспектакль, где абсолютно все выполняет роль инструмента для более полного раскрытия главного героя.
Автором инсценировки явился сам Петр Шерешевский. Надо отметить, что из сложного романа режиссеру удалось выжать внятный сценический текст, который понятен даже тем, кто незнаком с литературной основой, и достаточно полно отражает смыслы, заложенные Моравиа. Что важно — суть, «основная мысль» (выражаясь школьным языком) спектакля полностью совпадает с главной мыслью романа. На сцене показывается несколько эпизодов: после краткого монолога о Марчелло (который, как и весь текст повествователя, оставленный в спектакле, произносит сам исполнитель этой роли Роман Ушаков) зритель видит, как главный герой получает свое задание (сопряженное с предательством наставника). Это, можно сказать, завязка. Затем следует сцена обеда с невестой Джулией и ее матерью, потом — визитов Марчелло домой, к своей матери, и в психиатрическую лечебницу к отцу. Так зрителя знакомят с основными обстоятельствами жизни героя. И далее — свадебное путешествие в Париж, где и происходит развязка: неожиданная и несчастная любовь Марчелло и убийство наставника. В этих эпизодах около десятка мест действия, декорация же остается почти неизменной на протяжении всего спектакля: красный пол с двумя рядами лампочек, в глубине сцены — стол, сбоку от него пианино, вдоль стен большие «кривые» зеркала в красных же рамах. Такая сценография, не лишенная красоты, вызывает ассоциации с ритуалами черной магии и сразу задает общее ощущение искаженной реальности, которое усугубляется во втором действии, когда для обозначения Парижа на сцену выносят клееные из марли и белой полупрозрачной бумаги домики и ставят их на лампочки, как плафоны. На фоне этих маленьких домиков актеры выглядят словно гулливеры в стране лилипутов, а происходящее на сцене — скорее как кошмарный сон или мучительное воспоминание.
Актерская игра так же заставляет задуматься, не в голову ли обезумевшего Марчелло нас помещает режиссер? В спектакле занято всего семь артистов: Роман Ушаков, Лидия Марковских, Надежда Черных, Татьяна Каулио, Александр Кочеток, Олег Попков, Александр Конев. И только Роман Ушаков исполняет одну роль — главную. Остальные же играют по два-три персонажа. Причем каждый из этих персонажей утрирован до предела. Например, Александр Кочеток исполняет роль Министра, дающего Марчелло задание. И в этом эпизоде он играет форменную свинью, разве что не хрюкая. Хрюкать же он начинает в женской роли — матери невесты Марчелло, вызывая всеобщий смех в зале. В «Конформисте» Шерешевского актеры даже не пытаются показать живых людей, они — как реквизит, служат лишь для того, чтобы создать атмосферу, картину жизни Марчелло. Этот способ существования дает сбой в спектакле дважды. Первый раз — во время исповедального монолога Джулии (Лидия Марковских): сам текст подразумевает глубину, переживание, даже психологизм, но точечная попытка выдать эти качества вступает в конфликт с общим решением роли. А второй раз — в кратком эпизоде объяснения Марчелло и жены его наставника Лины (Надежда Черных), где часть монолога актриса вдруг произносит на японском языке. Этот штрих не обоснован ни сценически, так как маски не требуют тонких штрихов, ни литературно (в романе этого нет). И поэтому он воспринимается как ненужная, искусственная вставка, служащая лишь для демонстрации умения исполнительницы бойко произносить текст на японском. Усложнен только рисунок роли Марчелло: его бесконечная рефлексия, напряжение постоянного выбора, вспышка любви, страдание от безответности чувства, окончательный слом каких бы то ни было принципов, кроме одного, центрального, давшего название и спектаклю, и роману — принципа конформности, нормальности, — все это находит отражение в игре Ушакова.
Финал спектакля значительно мягче, чем финал романа: режиссер купировал крах режима Муссолини и, соответственно, крах карьеры Марчелло, ради которой он пошел на убийство, что, опять же, акцентирует внимание на переживаниях героя, так как повествование обрывается на его личностном, моральном распаде.
Однако, сколько ни сосредотачивайся на внутреннем мире главного героя, от антивоенной и антифашистской тематики не отмахнешься. И независимо от сложностей внешнеполитической ситуации, от соблазна трактовать спектакль как агитку, неизменным остается то, что преступный режим неизбежно толкает на преступление. А любой режим, основанный на насилии (и неважно, призывы ли это к войне, истребление инакомыслящих или что-то еще), — преступен. Прописные, в сущности, истины. К сожалению, нуждающиеся в постоянном повторении.
То, о чем не сказано в статье. Мне показался удачным прием с двумя персонажами «от театра». Два обаятельных парниши в униформе встречают на входе, помогают найти место и не споткнуться о порог, ненавязчиво болтают со зрителями. Эти же «коверные» сворачивают ковровые дорожки, по которым мы проходим к своим местам и по ходу действия перевоплощаются то в министра с секретарем, то в мамашу невесты с ее горничной, то в священника, то в убийцу. Это не просто формальный ход. Это действительно некий зловещий карнавал, иногда грубый, иногда фарсовый, в котором в том или ином обличье, но постоянно присутствуют двое соглядатаев, двое преследователей.
Как и в прежних спектаклях Петра Шерешевского, мне и здесь претит навязчивость образов-знаков (ну да это мое личное дело). Но есть в «Конформисте» и некая тайна, мерцание смыслов (оформление тоже удачное — этакое зловещее кабаре в линчевском духе — то ли «Синий бархат», то ли красная комната «Твин пикса»)))), то, что позволяет ускользнуть от однозначности интерпретаций. Во многом это благодаря двум запоминающимся актерским работам. Не соглашусь с автором статьи, что образы Олега Попкова и Надежды Черных — маски. Попков вообще работает сложно. Особенно там, где играет сумасшедшего отца Клеричи. Безумие тут сосредоточенное и драматическое, лишенное поверхностных спецэффектов. Это сосредоточенное перебирание листов бумаги, этот глубокий сосредоточенный взгляд, в котором идет работа одной ему ведомой мысли… Конечно в образе Квадри есть маскарадность, есть игра, но это игра, легкая, лукавая и вместе с тем самоубийственная, и главное по неведомым Клеричи правилам, который оказывается куда более топорным неумелым игроком.. А фильштинка Надежда Черных вовсе меня покорила. Не обладая какой-то из ряда вон выходящей внешней привлекательностью, ее Лина при этом неодолимо манящая… Действительно, в образе Лины есть масочный компонент. Но здесь маска скорее в японском, а не европейском понимании. Маска как что-то непроницаемое, в которой и тайна, и лукавство, и мерцание множества смыслов; маска как ускользающая от понимания сущность. Одним словом, когда в действие вступают эти персонажи, начинается какая-то куда более тонкая и глубокая игра, от чего, например, персонажи-коверные становятся не нужны, действие становится произвольно-тягучим (что не вполне в плюс спектаклю), и режиссерское построение отчасти рушится. Но именно благодаря ей «Конформиста» стоит увидеть.