«Привидения». Г. Ибсен.
БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Роман Мархолиа.

В БДТ имени Г. А. Товстоногова состоялась премьера спектакля «Привидения» режиссера Романа Мархолиа. Петербургский зритель смог увидеть на сцене одну из самых мрачных и горьких пьес Генрика Ибсена. Название «Привидения» («Gengangere») переводится еще как «призраки, восставшие». А если точнее, имеется ввиду «те, кто возвращается». Название говорит об изменчивости и иллюзорности мира.

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

Роман Мархолиа сам осуществил перевод пьесы и поэтому так остро прочувствовал ибсеновский слом сознания, фантом безумия общества нигилистической закваски. Режиссер смог уловить острые противоречия, которые драматург всегда вскрывал в своих произведениях.

Сценография Владимира Ковальчука во многом соответствует первой ибсеновской ремарке в пьесе. Перед зрителем открывается просторная комната с небольшой стеклянной оранжереей в левом углу, возле которой стоит несколько стульев. На сером заднике сцены виднеются заколоченное тканью окно и две двери, которые служат экранами для проекций дождя и северных фьордов, созданных видеохудожником Игорем Домашкевичем. В правом углу стоит проектор, на котором фру Алвинг — Светлана Крючкова с пастором Мандерсом — Игорем Волковым будут смотреть чертежи будущего приюта. Посреди сцены располагается кресло-качалка, на котором сидит Освальд — Иван Федорук, окруженный дорожными конусами. Он изначально загнан в рамки, от которых ему не избавиться. Красный парик придает Освальду вид свободного художника, который не согласен мириться с условностями. Его яркая личность вынуждена пребывать в серой норвежской усадьбе, где каждый день идут проливные дожди. Капли воды проецируются на стекла оранжереи и центральную дверь. В этом месте редко когда проглядывает солнце. Прижавшись лицом к оранжерее, Освальд жалобно скажет матери: «Солнца здесь нет никогда!»

И. Волков (Пастор Мандерс), Я. Савицкая (Регина Энгстранд).
Фото — Стас Левшин.

«Привидения» всегда становятся для постановщика трудной задачей, к которой сложно подобрать верное решение. Если вывести на главный план Освальда, то спектакль может превратиться в натуралистическую трагедию молодого художника. Пораженный болезнью Освальд теряет творческую силу. Он не может вдохновляться и создавать, перед ним встает выбор: принять судьбу или уйти из жизни.

Но Освальд Ивана Федорука — не центральный герой спектакля, он скорее похож на подростка, который ищет поддержки у Регины (Яна Савицкая). С ее появлением мир вокруг него становится чуть светлее, заканчивается дождь, исчезают печальные думы. Катаясь возле Освальда на гироскутере, Регина словно парит рядом с ним. Его голову будоражат мысли о возлюбленной, он начинает обливаться бокалами шампанского, обнажает торс и сдергивает с себя джинсы. В нем будто оживают грехи отца, от которых тщетно пыталась избавиться мать Освальда. У него явный неврастенический синдром, в котором радость резко сменяется печалью.

Освальд — умелый манипулятор: юноша склонен к суицидальным мыслям, но постоянно прощупывает почву для окончательного выбора смерти. Рассказывая матери о своем недуге, он затягивает на шее кожаный ремешок и устрашающе произносит слова французского доктора: «Грехи отцов падут на детей». Этого Освальда пугает не столько болезнь, сколько отсутствие яркого солнца и веселой свободной жизни. Он хочет пить шампанское и капризно восклицает: «Мама, не запрещай мне это. Пожалуйста!» В постановке мать предчувствует болезнь сына почти с самого начала, но всячески подбадривает его. Она старается не выдавать своего беспокойства.

С. Крючкова (Фру Элен Алвинг).
Фото — Стас Левшин.

В версии Романа Мархолиа главной героиней становится фру Алвинг. Она явно противопоставлена всем страстным, безвольным и слабым персонажам в спектакле. Героиня Светланы Крючковой бунтует, не откликается на нравоучения Мандерса о запрещенных книгах на столе: «Что за ересь вы читаете?» В ней есть напускное спокойствие и нежелание подчиняться. Можно сказать, что она Васса Железнова норвежского уезда. Фру Алвинг говорит с пастором тихим и вкрадчивым голосом, за которым пытается скрыть тревогу. Ее уверенная поступь и деловой серый костюм дают зрителю представление о сильной и непоколебимой героине. Лицо фру Алвинг напоминает каменную маску, но лишь до тех пор, пока речь не заходит об Освальде. У нее определенно есть деловая жилка, которая помогла сохранить и увеличить состояние мужа. Алвинг Светланы Крючковой умеет вести бизнес, безотлагательно берется рассмотреть схему приюта на проекторе и заняться вопросом страхования. Героиня с усмешкой рассказывает о покойном муже и его похождениях. Постепенно к ней приходит осознание того, что она сама стала частью мира привидений: «Во мне самой есть что-то мертвое», — произносит фру Алвинг и отстранено смотрит в глубь зала.

В спектакле привидения наблюдают за жизнью смертных, слушают разговоры из оранжереи, их фото проявляются на заднике сцены. Покойный камергер Алвинг (Денис Борисенко) и бывшая служанка Джоанна (Полина Маликова (Толстун)) появляются на сцене, когда фру Алвинг вспоминает молодость. Призраки ждут к себе остальных, развлекаются, глядя на мир живых.

П. Маликова (Служанка), Д. Борисенко (Отец).
Фото — Стас Левшин.

Мир привидений настигает Регину и плотника Энгстранда. Между ней и развратным отцом образуется пропасть непонимания. В спектакле Энгстранд с деревянным протезом напоминает хромоногого черта. Он зловеще говорит со всеми, а в нужный момент умеет притвориться несчастным. Периодически зритель слышит вставки его записанного голоса, который в этот момент становится громким, дьявольским и будто врывается в подсознание. Режиссер неслучайно акцентирует на этом внимание. Сам Ибсен создавал своего героя на основе фольклорного сюжета о черте и пасторе. В легенде священнослужитель поставил черта себе на службу. А драматург перевернул этот мотив: в пьесе плотник искусно манипулирует пастором и обвиняет его в пожаре, уничтожившем приют. Бог устроил мир так, что торжествует черт. Энгстранд живет с мыслями о своей покойной супруге, но, в отличие от других, призраки прошлого не пугают его. Уже в первой сцене он снимает с себя дождевик и, начиная подвывать, делает из него привидение, насмехаясь над Джоанной.

Регина за прикрытый грех своей матери будто бы находится на службе у плотника. В черном платье, с выбеленным лицом она, как фарфоровая кукла, замирает на коленях отца. Пастор Мандерс боится разговаривать с ней. Он почти попадает под ее чары, но вовремя отдергивает руку от девушки. Регина в спектакле становится двойником своей матери, она повторяет ее судьбу с сыном Алвинга. В сценах, где Джоанна натирает полы для любовника, дочка помогает ей. У героини Яны Савицкой присутствует некая манерность, в диалогах актриса растягивает слова. Регина часто застывает на месте с раскинутыми руками, во время начавшегося пожара она встает за стеклом оранжереи в позе распятия. После того, как приют сгорел, в ней свершается переворот, она узнает правду о матери. Регина оживает, надевает светлый костюм, понимает, что теперь свободна. Она открыто демонстрирует свою похоть и, задрав ноги на спинку дивана, покачивает ими. Теперь ей не придется бороться со своими желаниями, Регина решает отправиться в приют камергера Алвинга.

И. Федорук (Освальд Алвинг), С. Крючкова (Фру Элен Алвинг).
Фото — Стас Левшин.

К финалу спектакля Освальд лишается своего последнего смысла жизни — Регины. Он мгновенно взрослеет, меняется местами с матерью: теперь она не готова принимать обстоятельства. Освальд осознает свою болезнь, ему необходима поддержка родного человека. Он решается нарушить одну из заповедей Христа — «не убий» — и выбирает самоубийство, просит мать в нужный момент дать ему опиум. Тем самым отягчает тему ее безнадежного положения. Фру Алвинг содрогается от рыданий, беспомощно кричит в пустоту о спасении. Совладав с чувствами, героиня утешает сына и произносит страшное пророчество: «Мгла рассеивается. Скоро ты увидишь солнце». Смирившись со своей судьбой, Освальд зловеще спокойно произносит финальную реплику: «Мама, дай мне солнце. Солнце. Солнце». С заколоченного окна спадает тканевая завеса, все озаряется ярким светом софитов. Невозможно открыть глаза, кажется, что зритель попал с Освальдом в иной мир, где навсегда отступит боль и будет светить солнце.