Борис Гранатов. Фото из архива театра
Редкий провинциальный театр может похвастаться «классным» художественным руководителем: мало у нас Личностей. Но вологодский Театр для детей и молодежи — может. У них есть Гранатов! Фантазер, выдумщик, а впрочем, человек, имеющий все достоинства и недостатки творческой личности.
Гранатову — пятьдесят, но он молод душой и авантюрен. И эта его авантюрность вполне прослеживается в том пути, который он прошел. Первым этапом было проведенное в гримерке родителей младенчество. Затем — провал на вступительных экзаменах в театральном училище, обучение на дефектологическом отделении пединститута, работа гримером, армия, пребывание в стенах театрального училища города Ростова, работа актером и первые режиссерские опыты, назначение главным режиссером Вологодского ТЮЗа, обучение на Высших режиссерских курсах под руководством Юрия Еремина в Москве и возвращение по приглашению коллектива театра обратно в Вологду.
Театру, в котором он работает, двадцать лет. В прошлый, юбилейный для театра и его художественного руководителя сезон, Борис Александрович, вспомнив молодость и старую добрую традицию, — устроил бенефис, поставив ради такого события «Забавный случай» Гольдони, где в качестве бенефицианта сыграл одну из главных ролей — купца Филиберта — чудаковатого, доброго скрягу, пережившего «беду от нежного сердца», когда единственная и горячо любимая дочь сбежала из отчего дома с оправившимся от ран лейтенантом французской армии. Кстати сказать, прихватив с собой и все папочкины сбережения, выданные лейтенанту совсем для иных целей.
Гранатов комедию любит, хотя она не всегда ему удается: он режиссер иного жанра, тяготеющего к мистике и фантасмагории. За годы своей работы в вологодском театре он поставил пять или шесть комедий, из которых наиболее интересны были, пожалуй, «Ревизор» Гоголя и «Комедия ошибок» Шекспира.
«Прошлым летом в Чулимске». Сцена из спектакля. Фото из архива театра
Действие «Ревизора» разворачивалось вокруг и в пространстве имитированного циркового манежа (художник-сценограф — Степан Зограбян), в центре которого возвышалась деревянная лестница, увенчанная золотым амурчиком с игриво приподнятой ножкой. Одна треть половика сцены была черной, другая часть — белая. Так Гранатов изначально заявлял о разделении мира на «тот» и «этот». Подобное «размежевание» и влияние темного потустороннего мира на события человеческой жизни свойственно творчеству режиссера. Так же, как и попытка в материале одного автора найти мотивы другого. В спектакле по Гоголю на сцене в образе Осипа (Яков Рубин) и Хлестакова (Вячеслав Теплов) появляются булгаковские Воланд и Коровьев. В черном фраке, высокий, статный, очень «породистый», с тростью в руках и легким акцентом Осип, именовавший себя Иосифом, казалось, играл с Хлестаковым в «слугу и хозяина», предоставляя последнему возможность поразвлечься. И Хлестаков-Коровьев изощрялся как мог: то курицу несуществующую примется есть, а она у него кудахтать начнет, а то вот еще взяла, да и яйцо снесла — тоже откушал… Но если бы только эти два героя, нет, весь спектакль изобиловал легкой «чертовщиной»: начиная с Анны Андреевны (Ирина Джапакова), владеющей чревовещанием и читающей письма сквозь конверты, и заканчивая Бобчинским-Добчинским (Павел Полушкин) — маленьким человечком, в теле которого уживаются две личности. Оттого на лице — маска: половинка черная, половинка белая; половина — старик, дряхлый и косноязычный, другая — молодой щеголь и франт.
Все пространство сцены с самого начала спектакля было густо усеяно разноцветными картонными квадратиками, которые замещали собою мелкие предметы: письма, деньги, записки и все, что требовалось, отражая тем самым одно из основных человеческих качеств — любовь к самообману. И все были веселы в этой фантасмагории. Один лишь Бобчинский-Добчинский вносил щемящую ноту грусти своей неразделенной любовью к Анне Андреевне. За что, очевидно, впоследствии и поплатился. Когда пришла пора выбирать жертву — главного виновника случившегося, пострадал он, маленький человечек, мучающийся раздвоением личности. Надвинувшаяся толпа чиновников оттеснила его, а затем отбросила на черную часть сценического пространства, где он и остался лежать, равнодушный к пронзительному завыванию гибнеровской дудки. Чиновники же, свершив сие «черное дело», застывали в немом молчании. Постепенно, под волчий вой, яркий свет менялся на мертвенно-голубой, и занавес закрывался. Комедия, сыгранная с человечеством, представленным жителями одного из уездных городишек, удалась на славу. Холодно и равнодушно наблюдавший со своей темной половины за происходящим Воланд—Осип Гранатова мог бы, в сущности, высказать ту же мысль, что и булгаковский персонаж: «…люди как люди, не меняются, все так же ценят деньги и удобства…»
В.Теплов (Хлестаков), Я.Рубин (Осип). «Ревизор». Фото из архива театра
«Проникновение» одного автора в другого впервые появилось у Гранатова в спектакле «Прошлым летом в Чулимске» Вампилова. На станции Чулимск, представляющей собою затерянный (в мире) одинокий островок, покоящийся на водной глади озера, жили интеллигентные люди, одетые в белые помятые костюмы и носящие шляпы. Люди, не замечавшие, как рушится их жизнь в то самое время, пока они пьют, едят, разговаривают друг с другом, выясняют отношения… Темп действия был размеренный, неторопливый. И во всей этой тягучей атмосфере жили чеховские «дяди вани», «астровы», «вершинины» и «сони». И все они, как и у Чехова, были несчастны по-своему. Добрые, хорошие, но не могущие прощать, любить, не могущие уйти друг от друга, потому что идти некуда. Был в спектакле и мотив чеховской «чайки», которую «от нечего делать погубил» пришлый человек (Валентина — Елена Ярина и Пашка — Всеволод Чубенко). И было «…страшно, страшно, страшно, холодно, холодно, холодно, пусто…», когда после убийства Валентины отцом, на группу людей, сбившихся в кучу под большим рваным зонтом, начинал падать снег: застыла вода в озере, окоченели людские души.
Возможно, именно после этого спектакля Гранатов стал мечтать о постановке «Чайки» Чехова, которую осуществил в ноябре 1994 года. И, несмотря на то, что между премьерами этих двух работ театра прошло два с половиной года, после премьеры «Чайки» стало ясно, что новый спектакль являет собой некое продолжение спектакля по Вампилову. Мелодия, завершающая «Чулимск», начинала «Чайку». А погубленной «птицей-душой» оказывался у Гранатова не только Треплев, но и Нина, в круговорот жизни попавшая, и Маша, и Аркадина… Весь спектакль, разыгранный и представленный как пьеса Константина Треплева, у Гранатова — о гибели «мировой души», светлого жизненного начала, размен его на некий краткий, мимолетный миг удачи, символом которого в спектакле предстает маленький прозрачный шарик. Появляется он в «игре» благодаря «человеку в черном», с наложенной на лицо просвечивающей маской. Сей персонаж (он же слуга Яков — Павел Полушкин), — это вновь присутствие в человеческой жизни потусторонних темных сил, управляющих миром, приносящих в этот мир соблазн неограниченной власти над другими и любви «для себя».
Треплев (Всеволод Чубенко), получив «шарик», очень скоро передает его Нине (Лариса Кошева) (так и не успев воспользоваться его силой), передает как символ своей любви. И вот уже Нина, одержимая любовью к Тригорину, еще не замутненной разлукой и изменами, идет по водной глади озера…
Но, как нередко бывает у Гранатова, сложным оказалось проследить всю эту цепочку «передач» до ее логического завершения и выяснить — куда впоследствии исчезает «шарик», похищенный с помощью лести и уговоров у беллетриста Тригорина (Александр Павельев, Владимир Бобров) великой артисткой Аркадиной (Ирина Джапакова). Лишь в конце спектакля он вновь мелькнет в руках «человека в маске».
А.Павельев (Тригорин), И.Джапакова (Аркадина). «Чайка». Фото из архива театра
В оформлении спектакля (художник Степан Зограбян) вновь было представлено озеро, на поверхности которого покоилась беседка—пагода, то переливающаяся разноцветными огнями, то превращающаяся в обугленный остов. В первом действии из ее разноцветия появлялись люди в ярких костюмах, экстравагантные, темные, страстные, в процессе жизни, пожирающие друг друга, как скорпионы, посаженные в одну банку. Кружились в водовороте жизни в поисках признания, любви, славы и счастья «бабочки-однодневки», сгорали в огне пожирающих их страстей…
В городе спектакль имел скандальный успех. Как всегда, Гранатова обвиняли в том, что его «детище» не соответствует своему литературному канону. Но основной принцип работы Гранатова над авторским материалом заключается в «синтезировании» (различных видов искусств, переводов и прочего). А учитывая, что каждый автор (пьесы, спектакля) — художник и творец, подобные «обвинения» вообще вряд ли правомерны.
Если говорить о творчестве Гранатова, то нельзя не упомянуть о двух сказках — «Дюймовочка» и «Три жизни рыжей богини», появление которых в 1992 и 1995 годах позволило увидеть два периода в творчестве вологодского режиссера.
Как и в спектаклях «для взрослых», в них была яркая, красочная форма. «Дюймовочка» была оформ-лена в «японском» стиле (Степан Зограбян и костюмы — Ольга Резниченко). Светящийся подиум, ширмы, превращающиеся в крылья, огромные красивые бабочки, поющие и танцующие вокруг крошечной девочки в розовом платьице (Наталья Воробьева, Елена Авдеенко). «Ребенок» вступал в мир и начинал его постижение.
Основной идеей в «Дюймовочке» была свобода полета и личности. Дюймовочка не встречала своего эльфа, как было у Андерсена, она находила иное счастье — в любви к свободному полету, самореализации. Происходило это потому, что истинная любовь, по мнению Гранатова (до «Томасины» — в 1995 году), была всегда обречена на смерть в этом жестоком мире насилия и страсти. (Эта идея была выведена в «Джульетте и Ромео» — 1992 г., в «Ревизоре», в «Прошлым летом в Чулимске».)
Впервые же любовь созидающая и врачующая появляется в спектакле «Томасина, или Три жизни рыжей богини». Любовь истинная, благодаря которой оттаивают холодные, загрубевшие от горя и боли сердца. Любовь, признанная единственным мерилом справедливости и человечности в этом мире. В этот спектакль была вложена идея, что только любовью спасаем мир и человека.
«Чайка». Сцена из спектакля. Фото из архива театра
И в продолжение этой темы — об одной из последних премьер театра — мюзикле
А пока Гранатов ездит на постановки, может быть, все-таки надеясь на лучшее.
Июнь 1997 г.
Комментарии (0)