Это интервью Евгения Алексеевича Лебедева — одно из последних. Оно прозвучало в Международный день театра но радио ЛОМО (этот трудовой коллектив и БДТ связывает вот уже тридцатилетняя дружба) и частично оно прозвучало в этот же день на Петербургском городском радио. Мы печатаем его без всякой «литературной» обработки — только «живая» речь, «живые» интонации Евгения Алексеевича.
Фото автора во время беседы. Март 1997 г.
— Для меня театр — это главное. Моя жизнь — вся — была в театре. Даже не я выбирал профессию, а меня вытащили в эту профессию. И я поверил, что я должен работать здесь, в театре! Я думаю, что идет это от моего отца. Отец у меня был просто священнослужитель, но он был художником: духовный мир его был богат. И он был рад, что я иду в театр, что я буду актером.
— То есть он не останавливал, не отговаривал Вас?
— Нисколько не останавливал! И я думаю, что играя на сцене, я продолжаю профессию своего отца. Хотя он был священник, а я — артист, но я, как и он, пробуждаю в людях духовное… Мне повезло еще, знаете, в жизни в том, что я встретил своего режиссера. Это произошло еще, когда он был никому не известный, начинающий режиссер: мы учились вместе. И я поверил, что мне не хватает вот такого человека, у которого такой ум, такие знания, как у Георгия Александровича! Потому что я жизнь хорошо знаю — просто по самой жизни — испытал ее, а Георгий Александрович — он очень много читал, воспитание его было другое. И это сыграло очень большую роль в моей жизни. Если бы мне попался другой режиссер — он бы меня уничтожил моими не-знаниями, а Товстоногов… он брал от меня то, что как будто ему самому не хватало, а я у него брал! Вот это и соединяло нас. Мне кажется, и результат поэтому такой был.
Я ведь считаю себя актером театра. Кино? Я снялся очень во многих фильмах — более чем в пятидесяти. Но могу назвать всего несколько ролей, которые, с моей точки зрения, могут существовать. В театре же у меня все складывалось иначе. Вот одно время говорили, что театр умрет, а кино — будет. Нет, театр никогда не умрет, потому что это очень живое, непосредственное общение со зрителем. Это настолько сильное и эмоциональное восприятие (если сделано хорошо), что зритель уходит из театра обогащенный: затронули его душу. Человек немножечко преображается, что ли…
— Вы как зритель бываете сейчас в каких театрах?
— Редко бываю, потому что,.. прихожу и вижу, к а к это сделано, вижу конец в самом начале. И мне становится неинтересно и я думаю: «Я бы лучше почитал эту пьесу или этого автора, чем я смотрю то, что мне преподносится». А вот когда на спектакле я «теряю» свою профессию, перестаю анализировать и становлюсь просто зрителем — вот тогда я получаю удовольствие!
— А что Вам понравилось за последнее время?
— Фоменко, который поставил в Вахтанговском театре Островского. И второй его спектакль — «Пиковая дама» — это тоже очень интересно. Додин делает то, что мне близко. Для меня Додин есть продолжение Товстоногова и поэтому у меня с ним контакт, а с другими режиссерами у меня контакта не получается.
— А сейчас в каких спектаклях Вы заняты?
— В «Дяде Ване», «На всякого мудреца довольно простоты», «Фома», «Энергичные люди», «Вишневый сад» — в БДТ. «Любовь под вязами», «Роберто Зукко» и «Вишневый сад» у Додина. Вот, видите, сколько спектаклей!
— Большая нагрузка, правда?
— Справляюсь пока! Не знаю, как дальше будет, но пока — справляюсь. Хотя у меня были и инсульт, и инфаркт, и почку мне удалили — я борюсь! Мне кажется, можно себя расслабить, сесть и сидеть. И тогда трудно будет встать.
— Но ведь профессия актера она очень «выматывает» чисто физически даже…
— Но если ты не хочешь «выматываться», тогда и не вымотается у тебя ничего (смеется), ничего не получится.
— А где Вы силы берете? Если 10 спектаклей в месяц, после каждого — как выжатый лимон… Да еще репетиции. Что радость-то Вам дает?
— Что радость дает? Жизнь сама! Понимаете? Мое беспокойство. Покой превращается в болото. Болото потом зеленеет, потому что оно стоячее. И человек так же. А река или море: ветер, буря, волны ходят, перемешивается все, галька обрабатывается — вот жизнь! И, мне кажется, и у человека такое должно быть состояние… У меня сегодня давление 225 на 100, а вчера 235. А я думаю: лежать? Нет! Вот сегодня я с утра роль учил (не ту над которой сейчас работаю, а впрок) потом вот кино смотрел с вами, «Два капитана», теперь вот с вами беседуем (Надо сказать, что интервью у нас затянулось и плавно перешло в разговор на всякие другие темы. В любом случае, Е. А. уделил мне не менее трех часов — Л. М.). Сейчас вот отдохну чуть-чуть и на репетицию. А вечером — спектакль в Малом Драматическом — там я должен быть, в основном, сильным, нерасслабленным.
Я читаю много. Сейчас вот, к примеру, «Дуэли и дуэлянты» Гордина читаю и думаю о Пушкине. Для меня эта книга — открытие. Я знаю, что Пушкин, допустим, озорной был и все-такое, но сейчас он передо мной в другом качестве предстает. Сейчас, читая его произведения — через эту призму — я бы все иначе понимал., чем раньше… Да, очень многое зависит в жизни от образования. Нужно, чтобы в детстве (да и взрослыми) мы бы читали книги хорошие, умные, а не сюсюкающие, не улюлюкающие. Книг много — надо не упустить главные. Вообще, если бы начать жизнь сначала… я бы себя лучше образовал бы. Мы не грамотные были люди. Чуть-чуть немножечко — и мы уже кричали, что мы все знаем и все понимаем. Вот показатель: «Суд над Евгением Онегиным». А оказывается, ничего мы не знали и ничего не понимали. Я до сих пор (вот мне восемьдесят лет) учусь… А вообще-то не верится, что тебе восемьдесят лет, просто не верится. Глаза у меня видят, уши мои слышат, чувства мои существуют. Я увлекаюсь, я работаю…
— Евгений Алексеевич, я знаю, что вы еще и рисуете, занимаетесь лепкой, пишете прозу…
— Пойдемте, покажу! Сейчас я вот что делаю: «Ветер» называется (cмеется).
— С юмором, по-моему…
— Как хотите, понимайте. Раз — ветер задул платье — а она обнаженная! Вот еще: сидел я ночью на кухне, один, не спалось, и думал над ролью. В результате вылепил вот эту фигурку задумавшегося человека. А когда вылепил его — возникли змея и черт. Потому что все как-то искушают тебя, подсказывают что-то. А назвал я ее (смеется) «Работа актера над ролью». Вон там — из дерева все и рисунки. Вот — я в роли Фирса. Вот — Крутицкий, Лука — нарисован во время антракта (в зеркале себя видишь и гримом, раз-раз и рисуешь). Здесь у меня в комнате своеобразная мастерская. Здесь я и работаю, здесь и отдыхаю, чтобы потом опять нырнуть в ту работу, которую делаю в театре. Написать мне надо много. Но писать — это для меня тяжелый труд. Когда начинаю читать — то хочется переписывать заново, править, работать над этим. Это все живое для меня, все живое, и оно ждет, обижается на тебя, если ты долго не обращаешь внимания…
Вот так и живу. Вот как есть, так и буду жить!.. Я очень-то не выделяю себя, но думаю все же, что все, что я сделал в театре, будут помнить! Я оставляю в сердцах других память о себе. Это самое дорогое для меня.
Комментарии (0)