А. Рапп. «Ноктюрн».
МТЮЗ.
Режиссер Кама Гинкас.
Инициатива Джона Фридмана, который выступил главным организатором читок современных американских пьес в Центре драматургии и режиссуры, а затем и в петербургской лаборатории «ON.ТЕАТР», принесла свои плоды: Кама Гинкас выпустил премьеру по пьесе «Ноктюрн» Адама Раппа (перевод Джона Фридмана, адаптация Максима Курочкина).
«Ноктюрн» восходит к традиции американской литературы середины XX века. Легко угадываются невротическая «колфилдовская» интонация и исповедальность, присущая драматургии Теннесси Уильямса. Пьеса написана от первого лица: 17-летний Сын рассказывает о трагической случайности, перевернувшей его жизнь. Когда он возвращался с работы, в машине отказали тормоза, и он сбил насмерть свою сестру. Раздался звук, похожий на тот, что возникает от удара бейсбольной битой по мячу. Для героя это «одна из самых красивых нот июля. По-моему, ля-ре».
Посреди фойе второго этажа МТЮЗа, где играют спектакль, — черный лакированный рояль. Администраторы в черных костюмах и рубашках с белыми воротничками рассаживают зрителей. Появляется конферансье и объявляет «Ноктюрн» Шопена. Пианист во фраке выводит пленительную мелодию, парящую над аккомпанементом из баса и ритмических фигур. Но неожиданно герой-рассказчик Игорь Гордин выходит на сцену и резко захлопывает крышку: здесь «рояль — учитель смерти». После автокатастрофы музыка перестала звучать для него. Родители не простят ему этот несчастный случай, сын станет для них убийцей дочери, маленькой девочки в белом платьице с цветочками и в носочках с желтыми помпонами.
Кама Гинкас превращает пьесу-монолог в многофигурный спектакль, он выводит на сцену всех персонажей, о которых рассказывает герой: его мать Джен, отец Эрл, младшая Сестра и Рыжая девушка. С текстом пьесы режиссер работает, как когда-то с прозой в «Черном монахе», «Скрипке Ротшильда» и «Нелепой поэмке»: раскладывает на голоса, оставляя персонажам ремарки автора.
Женские персонажи в этом спектакле противопоставлены мужским, как мертвое живому: Сестра (Алена Стебунова) — это взрослая женщина на роликах, изображающая маленькую девочку: она улыбается, всем довольна, и, кажется, лишена какой-либо внутренней жизни, сомнений и переживаний; будущая возлюбленная героя Рыжая девушка (Илона Борисова) и его мать (Оксана Лагутина), правильная до тошноты, сухая, сдержанная, — словно олицетворяют этот мир мертвечины. Такие картонки только и могут жить в четырехкомнатном одноэтажном доме из белого кирпича, где все сделано из искусственного гранита: шкафы и плинтусы, столы и комоды, спинки кровати, серванты, этажерки и раковины, подставки для посуды — все-все. Ценности комфортной буржуазной жизни чужды герою — покинув родительский дом, он снимает комнату у старушки, работает в книжном магазине и предпочитает литературу реальности, постоянно пишет и переписывает роман о том, как брат убил собственную сестру.
Образы мужчин в спектакле, напротив, объемные, сложные. А сцены отца с сыном — лучшие у Гинкаса. Убитый горем папаша Эрл (Андрей Бронников) превращается в робота. Режиссер буквально лишает его возможности двигаться: он сидит на небольшом прямоугольном постаменте. Эрл — типичный представитель американского среднего класса, на нем классические серые брюки со стрелочкой, безрукавка, короткая прическа с челкой и большие очки. Каждое слово дается ему с трудом: долгие паузы, молчание — тупое, изнурительное. Он трясущейся рукой берет револьвер, чтобы застрелить сына, но сил уже не хватает. Он не способен справиться с горем, постигшим его.
Игорь Гордин здесь — неповзрослевший Холдин Колфилд с его романтическим бунтом против порядков насквозь лживого общества и одновременно Том Уингфилд, закованный в свои воспоминания, словно в кандалы. Жизнь остановилась для него в тот момент, когда на разбитом спидометре застыла отметка 45 миль. Для сценического изображения этой катастрофы Гинкас находит очень точную метафору: герой, рассказывая о случившемся холодным, безучастным голосом, расстилает на полу лист крафта, капает туда майонез, а рядом кладет арбуз, который несколькими минутами позднее разбивает бейсбольной битой. Белая жижа и красная жидкость, стекающая по рукам героя, когда он поднимает голову-арбуз, и есть смерть.
Герой не смог принять реальность. Всей своей непрожитой жизнью он будто искупает смерть маленькой девочки, и отец прощает его и себя — умирая, он оставляет ему рояль «Стейнвей», фамильную ценность, переходящую от отца к сыну. Но вопрос «для чего это все?» остается без ответа. В пьесе финал благополучный: герой звонит своей возлюбленной, Рыжеволосой девушке, и оказывается, что она ждет и скучает, несмотря на его импотенцию и столько лет молчания. В спектакле ощущения светлого конца нет. Такая улыбчивая понимающая девушка с глазами цвета Карибского моря — только фантом, функция, как его куклоподобная мать, как его обездвиженный отец. Это занозы, застрявшие у него в голове.
Освободившись от них, герой покидает эту «исповедальню». Гаснет свет. Пианист, покачиваясь в такт музыке, исполняет ноктюрн, и в луче прожектора крупными белыми хлопьями на черный рояль падает снег.
Очень захотелось прочитать пьесу, познакомиться с драматургом. Будем ждать гастролей.
Забавно: на сайте театра в качестве пианиста указан «Тихон Хренников» — это потомок композитора Тихона Хренникова?
Ольга, Вас не затруднит написать, что за ноктюрн Шопена звучит в спектакле? Скорее всего, мне думается, opus 9 № 2 Es-dur (он в Собрании сочинений № 2), он бы подошел — Гинкас очень музыкальный режиссер, и судя по содержанию пьесы, ему понадобилось нечто идеальное по звучанию. И в этом ноктюрне мелодия действительно парит. Но извините за профессиональное занудство: «бас и ритмические фигуры» — это «в огороде бузина, а в Киеве — дядька». Надеюсь, Вы с пониманием отнесетесь к моему замечанию и попробуете более адекватно и грамотно выразить свою мысль (для меня — смысл ускользнул).