Вечер современной хореографии на X Фестивале современной хореографии Context. Diana Vishneva:
«Сингулярность».
Автор идеи и хореограф Кирилл Радев, композитор Андрей Чапоров, художник по костюмам Татьяна Луданик, художник по свету Татьяна Мишина, художник по лазерному контенту Алексей Ефаринов.
«Форма ноль».
Хореография и концепция сценографии Павла Глухова, художник по свету Татьяна Мишина.

10-й Context продолжается — и показывает еще две работы победителей Конкурса молодых хореографов. Участники едва ли похожи. Павел Глухов работал в регионах, например, в Воронежском Камерном театре. Кирилл Радев обитает в Испании и ставит онлайн. Однако внутри Вечера их сочинения образуют подобие общего пространства — за счет света. Его придумала Татьяна Мишина — и то, как прожекторы сочетаются с дымом на сцене, как из сочетания луча и клубов получается самостоятельная субстанция, которая частично заменяет сценографию и может быть партнером танцовщиков, хочется обдумывать особо. Работа Мишиной, узнаваемая, с сильным авторским почерком, соединяет два спектакля.

Сцена из спектакля «Сингулярность».
Фото — Ирина Григорьева.

ТЯНИ-СКРЕЖЕЩИ

«Сингулярность» Кирилла Радева начинается со света — а точнее, с его подготовки. Под колосниками сразу видны красные точки: они оказываются сетью лазеров. Лучи — похожие на разноцветные полые трубки тонкие линии, целые спектры, выхваченные сегменты пространства — активно участвуют в действии и обозначают переход от сегмента к сегменту. Эту же роль выполняет и музыка Андрея Чапорова: резкий металлический саунд, который вначале бьет по нервам, за полчаса многократно меняется. Свет Татьяны Мишиной, лазеры Алексея Ефаринова и звук Чапорова образуют основу мира «Сингулярности».

Танцовщики в конструкции, которую создал хореограф и автор идеи Кирилл Радев, сперва выглядят подчиненными экспрессивному оформлению. Первая сцена в «Сингулярности» — пространство прорезает алый лазер-трубочка, рядом с ним исполняет соло Ринат Ханджян. Запоминается картина целиком: нити лазеров, игра света и фактуры костюмов, фигура артиста. А конкретные движения будто растворяются в дыму, свете, отблесках, скрежете.

При этом «Сингулярность» сделана как целостное произведение — у постановки четкая структура, выверенная внутренняя драматургия, в ней работают все элементы, дополняют, помогают расшифровать друг друга. И ключом к хореографии стали костюмы: Татьяна Луданик придумала телесные купальники с очень блестящей, будто глицериновой фактурой и кожаные брюки. Тела артистов в них походят на пластилин. Блеск удлиняет линии, а свет преломляется так, что, кажется, сейчас рука или корпус не просто выгнутся, но, как в супергеройских фильмах, превратятся в эластичный субстрат — и так и будут растягиваться. Танец здесь обретает все свои свойства только в соединении с другими элементами, не существует без них.

Сцена из спектакля «Форма ноль».
Фото — Ирина Григорьева.

СОННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

«Форма ноль» Павла Глухова начинается так же многообещающе, как «Сингулярность». Подтянутые строгие юноши и девушки в офисных костюмах курсируют по сцене: пересекают ее в разных направлениях, появляются из зала, спускаются в оркестровую яму. Неопределенно-барочный вокализ навевает мысли об аде-люке из старинного театра. Затем Глухов, который обычно не работает с классическими танцовщиками («Форму ноль» исполняет труппа Музыкального театра Республики Карелия), демонстрирует, как современный хореограф может прийти со своими идеями к людям иного бэкграунда: выстраивает артистов в привычное каре, дает базовые па, но заставляет их чуть дрожать, на ходу разрушать целостность движения. Если бы часовая «Форма ноль» состояла из последовательного проникновения одного словаря в другой — ее бы, наверное, едва ли выдержала публика, но с профессиональной точки это было бы любопытно.

Однако Глухов, показав формальные возможности, отправляется рассказывать историю. Вот возникает юноша-протагонист: он подходит к длинной светодиодной трубке, висящей над сценой, и вынимает из нее «кусочек» света — приключение начинается с мелочи. Вот пафосно выплывает героиня в античной формы светлом платье, то ли далекая царевна, то ли богиня. Вот практически с неба сваливается антагонист — белесые волосы в муке, хищное лицо, кошачья пластика. Они то участвуют в небольших сценках, то исчезают со сцены — сюжет собирается медленно, тягуче и как будто неохотно. Кажется, что наблюдаешь за фантастическим сном — поэтому здесь может возникнуть аллюзия на баланчинскую колесницу Аполлона, замедлиться движение или почти потонуть в дыме. Странному миру — странные танцы. В какой-то момент можно было заметить аллюзии на недавнего сериального «Песочного человека» Нила Геймана, где события буквально развиваются в царстве снов, а среди героев значатся Искушение, Смерть и Страдание. Ненадолго действие подсобралось, обрело большую связь с выбранной музыкой — много Генделя, — и стало больше походить на барочные спектакли с их пышной многозначностью.

Однако современная танцевальная притча из «Формы ноль» не вышла. Фрагменты вроде танца девушек, отчаянными дельфинами падающих и падающих вниз с лестниц-стремянок в море дыма (и в руки партнеров), оставались обособленными. Под конец в постановку проникли сегменты, которые были бы хороши, будь вполовину короче (так, юноша-искуситель в исполнении Эдуарда Демидова обернулся падшим ангелом с вырванными крыльями, боль от которых он передавал экспрессивно, всей спиной, но уж больно разжеванно). Финал же, помимо сведения всех линий к «стремлению к далекой возлюбленной», раскрыл то, что запустило события, — и герой снова, как ни в чем не бывало, встретился со светодиодной трубкой, вернул в нее столбик света и благополучно исчез в дыму и свете.

Несмотря на заигрывания с барочным театром, у «Формы ноль» нет своего вывода — все развеялось, как и положено сну. Однако если бы мораль была, то формулировалась бы она так: не пытайтесь вытащить незнакомые предметы.