«Камень. Зверь. Человек». По роману С. Сьона «Скугга-Бальдур».
Театр «Открытое пространство».
Режиссер Яна Тумина, художники Кира Камалидинова и Яна Тумина.

КРАСОТА И УРОДСТВО

Из всполохов света, из игры теней, из шепотов и криков рождается мифопоэтический мир Сьона — Туминой. Театру художника, театру предмета исландская легенда-притча органична — визуальный язык способен передать соединения природного и мифологического, бытового и сакрального.

В истории превращений и перевоплощений каждый камень, зверь и человек означает не только сам себя, так и в театре Яны Туминой за каждой тенью и образом кроется нечто иное.

Действие современного романа «Скугга-Бальдур» происходит в середине XIX века в Исландии, сложноустроенная композиция текста причудливо и неожиданно связывает судьбы четырех героев — священника и охотника Бальдура Скуггасона, ученого Фридрика Б. Фридйоунссона (Фридрика-травника), дурачка Хаулфдауна Атласона и удивительной девушки Аббы.

Разножанровость, присущая роману, становится и свойством спектакля. Невероятный сюжет о зимней охоте Бальдура будто взят из приключенческого романа или фильмов-симуляторов выживания. Актер Александр Балсанов в огромной шубе-шкуре идеально подходит на роль архетипического охотника, дикого и пламенного. На его авантюрном пути встречаются испытания всё неоднозначные: и ветер, и буря, и, в конце концов, страшная лавина — будто не шалости природы, а воля провидения. (За его невероятными приключениями мы наблюдаем в двух планах: Балсанов может являться один на один со стихией, или же мы вместе с рассказчиком следим за ним как бы со стороны — глядя на перемещение фигурок на столе в потоке бумажной бури.)

Однако начинается спектакль с другого — актеры Тарас Бибич, Анна Буданова и Алла Данишевская философствуют о Вселенной и коллайдере, о движении истории как «самоопределяющейся цепочке событий», об электричестве как материале строительства Вселенной и Боге в каждой лампочке. Предмет разговора — свет — становится главным выразительным средством спектакля. Волшебные сияния лампочек, игра света и тени, полутонов и мерцаний. Этот мир полон вещественной магии: чайник, оконца, стулья — каждый предмет будто живой, искусством трюка любой процесс — кипения или движения — происходит как бы сам собой. Могучие стихии на сцене возникают как по волшебству: например, Анна Буданова создает настоящий шторм в колбе — мощный водоворот с помощью маленькой трубочки.

Герой Тараса Бибича — алхимик, и подобно тому, как чудесно одно текучее вещество в многочисленных банках и колбах превращается в совершенно иное, так удивительно актер перевоплощается то в одного, то в другого персонажа. В одно мгновение он книжник, вдумчивый и мудрый Фридрик-травник, а в следующее мгновение — уже косноязычный и витающий в облаках обаятельный дурачок Хаулфдаун. Фридрик — спаситель и покровитель Аббы, Хаулфдаун — ее жених, потому речи обоих героев Бибича посвящены этой девушке. И травник, и дурачок Бибича — трагикомические герои, остроумные и спокойные, нежно или ехидно улыбающиеся миру через горькую печаль.

Анна Буданова и Алла Данишевская — рассказчицы-проводники, словно колдуньи, одетые в длинные багровые платья, они могут быть воплощением коллективного женского или загадочного лисьего — их пластика и манера игры меняются плавно и молниеносно. Словно воздушные акробатки, они могут летать и кружиться по сцене на плечах Балсанова, на деревянной лестнице, будто на невидимых нитях.

Главной героини, Аббы, на сцене нет. Мы застаем действие в тот момент, когда бедный Хаулфдаун хоронит свою невесту, и всю историю ее жизни узнаем от конца к началу.

В спектакле сплетаются поэтический и остросоциальный планы. Фридрик — Бибич с удивлением рассказывает о попавшейся ему статье 1866 года о «классификации идиотов» врача Д. Лэнгдона Х. Дауна, первым описавшего синдром Дауна. Этот текст о людях «низшей расы», которые «обречены всю свою жизнь оставаться по-детски наивными и покорными», с современной точки зрения нельзя воспринимать никак иначе, чем… Бибич пародирует Гитлера.

После этого три актера долго-долго рассматривают книжку Аббы. «ПтЦы Мира», птичья книга Аббы — сродни произведению искусства. Процесс ее рассматривания — целый номер. Три актера склонились под лампочкой над крохотной объемной книжицей, а в ней — мир из перьев, вырезок, записок, дощечек.

Абба — тот самый «дефективный» ребенок, но узнаем мы не об этом — а о ее красоте: через любовь к ней других людей создается образ прекрасного и несчастного создания.
Этот спектакль вообще о красоте людей, о красоте их поступков и действий. И, с другой стороны, об уродстве. Величественный охотник-проповедник и девочка-урод. Или? За путешествием Бальдура — Балсанова актеры-рассказчики (и зрители) следят с напряженным вниманием, существуют в такт его громкому взволнованному дыханию, переживают за его судьбу, но… Однажды выгнав кроткую Аббу из церковного хора, он повторил свою судьбу — Бальдур уже исключал ее, но не из прихода, а из собственного дома — свою новорожденную дочь.

Звериное нутро точно ведет охотника по следам бурой лисицы, но в мире людей заковывает в цепи жестокости. Оборотническая природа Скугга-Бальдура, человека-лисы, приводит его к гибели под лавиной. И как быстро ни лететь сквозь светлую полярную ночь, от ответственности никуда не убежать. «…здесь умерла женщина и пропал мужчина».

Может быть, Бога нет в каждой лампочке. Но его (карающая или несущая справедливость?) рука — вездесуща. Ведь в мире «все изменяется, ничего не исчезает».

НАУКА ЛЮБВИ

Удивительно, как выплюнутый комочек пережеванной бумаги может стать куклой, изображающей венец природы, а робкий электрический лучик обернуться божественным светом, создающим Вселенную. Именно такие простые и невероятные чудеса происходят в спектакле Яны Туминой «Камень. Зверь. Человек» по роману Сьона «Скугга-Бальдур», восстанавливая синкретическую цельность человека, природы и мифа.

Это отражение концепции единства мира, идеи, которую подчеркивал древнеримский поэт Овидий в своих знаменитых «Метаморфозах»: ничто не исчезает бесследно, все взаимосвязано и взаимопроницаемо. Метаморфозы — самое точное слово, передающее принцип действия спектакля. Все вращается-превращается в едином сгустке энергии темноты и одинаково появляется из этой тьмы крошечным лучиком света — будь то человек, животное или камень. Мягкая гармоничность поэтичного романа передается художником по свету Василием Ковалевым в теплых световых пятнах. В Исландию еще не провели электричество, и мы, словно исландцы XIX века, видим лишь отдельные фрагменты и без того камерной сцены. В «Метаморфозах» Овидия свет представлен как основа естественного порядка, поддерживающего баланс между элементами.

В спектакле Яны Туминой свет наполняет и формирует: он выхватывает и растворяет персонажей, разделяет пространство и проводит тончайшие сияющие нити между героями. В неровном дрожащем свете выхватываются совсем крошечные участки: квадратик темницы беременной и измученной кораблекрушением Аббы, тревожно перемигивающиеся одинокие лампочки, острые световые разрезы заснеженных скал, две прильнувшие друг к другу половинки лисьего лица Аллы Данишевской и Анны Будановой под крошечным светлячковым фонариком. Благодаря бликам света две актрисы превращаются в одну лису-оборотня, позволяя ей находиться в квантовой суперпозиции, благодаря свету же маленький комочек бумаги выходит на первый план, становится самым крупным объектом нашего внимания и вдруг пропадает в снежном вихре несоразмеримых масштабов, возникающем всего лишь из одной подушки, на которой танцует левой пяткой Фридрик Тараса Бибича.

Спектакль начинается с небольшого вступления, в котором Тарас Бибич, Алла Данишевская и Анна Буданова размышляют о возникновении мироздания. Закрепляя по периметру сцены провода, Фридрик рассказывает своим ассистенткам о начальной стадии существования плазмы и последующем изменении состояния через разрушение старых связей, о молекулах и их связях в разных состояниях. Заканчивается эта шутливая интермедия выводом, что именно электричество служит основой устройства Вселенной, а свет является проявлением электричества, а значит — Бог представляет собой сущность света, и главная задача Церкви — пустить свет Божий по проводам в каждый дом.

Важнейшая идея Яны Туминой заключается в том, что из одних и тех же исходных элементов возникают различные формы, каждая из которых отражает изменение состояния материи. Человек, животные и окружающая природа — эти формы принципиально едины по своей природе, подобно воде, способной существовать в трех агрегатных состояниях: твердом, жидком и газообразном. Все три этих состояния нередко появляются на сцене: тонкой струйкой пара кипит чайник в луче софита, огромный корабль выплывает из-за кулис, а священник Бальдур (Александр Балсанов) тонет в снежном плену.

Спектакль Яны Туминой разворачивается как акт созидания и разрушения. Прикладной научный эксперимент, производимый ученым и его лаборантками за небольшим столиком, сопоставляется с великим божественным творением всего сущего. Так на этом столике появляются люди, птицы, скалистые склоны и порхающие лисы. Одна из лисиц рождается прямо в колбе, словно из божественного эфира, из тех же самых бумажек, из которых появился плевок-человек и застилающий сцену снег. В романе Сьона есть сестрички — северные сияния, которые порхают по небесной сцене в причудливом вуалевом танце, — примерно такими шаловливыми волшебницами и предстают Данишевская и Буданова, будучи одновременно и ехидными воронами, и коварными лисицами, и жительницами хуторка, и высшей силой, проводящей опыты над пока еще человеком Бальдуром.

Нам представлено три варианта актерских метаморфоз: две актрисы играют одну лису-оборотня, один Тарас Бибич играет двух противоположных персонажей (ученого Фридрика и дурочка Хаулфдауна), а Александр Балсанов играет одного человека, который становится зверем. Обычно какие-либо преобразования бывают связаны с волей богов или последствиями человеческой деятельности. Часто мотивы таких превращений включают наказание, вознаграждение или стремление избежать уготованной судьбы — такие же мотивы при желании можно проследить и в метаморфозах туминовских героев.

Все начинается с убийства. Буданова и Данишевская демонстрируют окровавленные ладони — подстреленная охотником-священником магическая лисица, которая будет преследовать своего убийцу, воскреснет и явится ему призраком жены. Наказанием для него становится трагическое прозрение в финале: Бальдур продал собственную «дефективную» дочь, ею и оказалась недавно умершая Абба. На протяжении всего спектакля мы следим за тем, как отчаянно человек пытается отвоевать свою жизнь у стихии, и лишь на последних секундах этой истории он, священник, обезумев от ужаса осознания, превратится в зверя, издав протяжный мучительный вой подстреленного животного.

И Бальдур, и Абба люди иррациональные, их мотивировки природны, вне области разума, но у «дефективной» девочки они возвышенно-божественные, а у священника животно-первобытные, примитивные. В этом контексте забавно выглядят разговоры о высшем-низшем в развитии человека, звучащие в статье доктора Дауна и размышлениях Фридрика и Бальдура. Внутренний конфликт ведет Бальдура к физической деградации, он превращается в зверя. Превращается ли в кого-то Абба? Как и завещал Овидий, ничего не уходит бесследно, и присутствие умершей Аббы наполняет крошечную сцену робким светом: она никуда не ушла, и в гробу жених Аббы дурачок Хаулфдаун хоронит лишь муляж. В фойе в антракте зрители могут подробно рассмотреть и потрогать экспонаты мокьюментари-выставки, на которой представлены вещи, упоминаемые в романе. Это только предметы, отдельные артефакты, часть из которых даже не озвучиваются на сцене, но, как мы уже знаем, метаморфозы способны на все, и в этих предметах мы чувствуем живое присутствие человека, его электрический магнетизм.

Фридрик стремится привнести цивилизацию в этот северный угол Земли. По сюжету травник, в спектакле он оказывается «ученым вообще», проводящим электричество в богом забытый (или все-таки не забытый?) хуторок и поящим своих гостей исключительно чаем. Чай, напиток английских джентльменов, в каком-то смысле становится еще одной маленькой забавной деталью в создаваемом Тарасом Бибичем образе интеллигентного человека, в отличие от громко, по-звериному хлебающего Бальдура, — все-таки такая крохотная вещь, как культура, делает человека человеком.

Рядом с Фридриком преображается и дурачок Хаулфдаун: постоянно таскающий с собой пожарный конус, он сперва справляет с его помощью нужду, а в финале, пережив осознание смерти своей невесты (пронзительнейшая сцена, сыгранная Бибичем тонко и без нажима), из маленького носика своего конуса разливает вокруг себя божественный свет — обычный песок, падающий в простреле света мерцающим и живым. И в этой почти глухой чарующей сцене прямо на наших глазах происходит настоящее чудо преображения, метаморфоза актерского мастерства: Тарас Бибич на протяжении одного своего монолога успевает прямо на глазах у зрителей микроскопическими, едва заметными шажками из одного персонажа преобразиться в другого, стать противоположно иным, не используя при этом ничего, кроме своего актерского аппарата. И вот уже в фигуре одного актера единомоментно слились двое, и вперед выступил один — нежный дурачок, расплескивающий вокруг себя божественный свет любви. А может, Бог — это четвертое агрегатное состояние природы, та самая плазма?