А. Н. Островский. «Бесприданница».
Театр на Васильевском.
Режиссер-постановщик Денис Хуснияров, художник-постановщик Николай Слободяник.

Название классической пьесы Денис Хуснияров сохранил, несмотря на то, что как раз судьба бесприданницы его, по-видимому, интересовала меньше всего. Лариса Огудалова (Светлана Щедрина) в этом спектакле — хрупкая светловолосая барышня, симпатичная и вполне обыкновенная, как раз «земного, житейского» в ней больше, чем «эфира». Одета скромно, изящна, приятно поет, мило улыбается, иногда ссорится с маменькой и мечтательно глядит вдаль. Выдумывает себе то идеал мужчины, то неземные страдания. Ничего сверхъестественного — но почему бы в нее и не влюбиться? Конечно, «сокровище», «создана для роскоши», блеск, табор и прочее — совсем из другой оперы… тут уместней разговоры о соленых грибах, но и ладно — в конце концов, мужчины склонны идеализировать объект собственных притязаний. Режиссер с самого начала делает все, чтобы затушевать линию Ларисы, оттеснить ее фигуру куда-то в тень, разрушить традиционное представление о «Бесприданнице» как о драме с мощной бенефисной женской ролью (провокация уже сработала — первые отклики на премьеру были раздраженными, мол, актриса не справилась!). Безусловно, и такой ход Островскому не противопоказан: можно обойтись без красивостей, экзальтации, без интриги, без привычной характерности персонажей, даже без выстрела в развязке… Но что же взамен? Подчеркнутая социальность, актуализация в духе времени, радикальная смена жанра?

Увы, ни особенной новизны подхода, ни каких-то острых, неожиданных решений Денис Хуснияров зрителю не предлагает. Что вовсе не означает отсутствия фантазии и постановочного мастерства — спектакль изобилует забавными деталями и трюками, а уж «счастливый» финал неподготовленного зрителя и вовсе повергнет в шок. Это действительно очень странно — пьеса безжалостно сокращена и перекомпонована; на сцене постоянно что-то движется, кто-то танцует, кричит, целуется, играет на трубе; звезды телесериалов играют добросовестно, а кое-кто — так, что глаз не оторвать… но суть ускользает, теряется за общей старомодностью формы. Старомодность — не криминал и не табу для молодого режиссера, пускай, лишь бы не скучное ощущение, что все эти приемы ты уже знаешь, видел, помнишь…

Да, снят мелодраматический пафос — об этом свидетельствует пролог, где почти бесстрастно, в быстром темпе актеры докладывают / напоминают обстоятельства пьесы, рассказывая о своих персонажах в третьем лице (ах, это же игра в Островского! открытая репетиция!), постоянное присутствие на сцене всех участников истории, прямые обращения в зал с включением света (на мой вкус, уж совсем неприличный штамп). Однако давно уже не рязановский «Жестокий романс» является точкой отсчета в зрительском сознании. Сказать, что новая версия «Бесприданницы» не сентиментальна (особенно если помнишь спектакль Анатолия Праудина) — сомнительный комплимент молодому режиссеру. Долой быт — да здравствует театральность? И тут не поспоришь.

Сцена из спектакля.
Фото — А. Закржевский.

Сцена оформлена максимально условно. Длинный деревянный стол в центре, по ходу действия обозначающий то пирс на берегу Волги, с которого удобно швырять «в воду» медяки, то качели, то центр обеденной залы, то сходни, то балаганные подмостки… стулья по периметру, детская лошадка-качалка, куда присаживается тот или иной герой, будучи погруженным в сладкие иллюзии, как, например, Лариса во время монолога о мужчине своей мечты. Небольшая площадка, косвенно отсылающая к интерьеру репетиционной комнаты, в какие-то моменты кажется совсем пустой. А. М. Смелянский в хрестоматийной уже книге «Наши собеседники», где речь идет о середине 1970-х (!) годов, писал: «Островский, лишенный материальной среды, сыгранный на опустошенной сцене… это сделалось своего рода каноном». Илья Носков играет Паратова так, как часто играют Паратова, Евгений Леонов-Гладышев Кнурова — так, как часто играют Кнурова. Артем Цыпин (Робинзон), как всегда, точен и убедителен в каждой реплике — но именно «как всегда»… Подчеркну: в тривиальности зрелища меньше всего виноваты актеры, как раз благодаря их самоотдаче премьерная публика не затосковала в бесконечно «буксующем» втором акте. Для меня же смысл новой постановки «Бесприданницы» оказался сосредоточен в исполнении Андреем Феськовым роли Юлия Капитоныча Карандышева.

История русского театра помнит целую плеяду блестящих исполнителей роли Карандышева. Есть легенда, что «яростный эксцентрик» театра Революции Сергей Мартинсон сыграл ее в «Бесприданнице» Ю. Завадского (1940) как «ответ Чемберлену» — в частности, Б. В. Алперсу, жестокой статьей «Конец эксцентрической школы» вынесшему преждевременный приговор опальным мейерхольдовцам. Образ был осмыслен «через Достоевского», что заложило некую содержательную актерскую традицию. Вспоминая роли Виталия Полицеймако, его дочь в интервью признавала, что в спектакле БДТ (1948) актер романтизировал своего Карандышева, играя его «глубоко страстным, отстаивающим право на любовь…». Молодой артист Сергей Юрский был немедленно принят в труппу, показавшись худсовету БДТ в гротескной роли «подозрительного» Карандышева, сделанной под руководством мастера курса, Л. Макарьева. Оставим экранизации (их, к слову, было несколько), совсем недавно — разумеется, в масштабах истории русской сцены, — названную роль великолепно исполнил Сергей Андрейчук в спектакле Экспериментальной сцены; сейчас в Москве идет одновременно две версии пьесы Островского, и о работе Евгения Цыганова в Мастерской П. Фоменко отзывы сплошь восторженные. То есть, опять-таки не впервые, делается ставка на этот персонаж — сложный, объемный, с целым диапазоном сценических возможностей. Б. О. Костелянец в эталонном разборе «Бесприданницы» упоминает случаи, когда Карандышев становился чуть ли не положительным героем; у Завадского он был равноправным участником дуэта с Ларисой, так как оба — изгои, страдальцы; тернистый путь от унизительной духовной зависимости к обретению свободы проходил трагический шут Андрейчука…

В спектакле театра на Васильевском Карандышев — сумасшедший.

Андрей Феськов (Юлий Капитоныч Карандышев).
Фото — А. Закржевский.

На этом можно было бы закончить, отослав читателей и коллег к тексту о «Курсе лечения» Анджея Бубеня, но там Андрею Феськову было, несомненно, проще: неопытный доктор по глупости и самонадеянности сам запускал механизм случайностей, ведущих к западне. Была возможность анализировать, выстраивать роль, постепенно погружать героя во мрак безумия. В «Бесприданнице» же Феськов вынужден от начала до конца играть маньяка, буквально надрываясь криком в кульминационной сцене во всех смыслах издевательского обеда (мало было закатать полуобнаженного актера в саван, дав таким образом понять залу, что Карандышев умер от горя и унижения — надо еще и красный клоунский нос нацепить… банальность? наивность?). Прекрасно придуман и филигранно воплощен эпизод с подготовкой к приему гостей: долго-долго, в абсолютном молчании, длинный и худой Юлий Капитоныч (пресловутые очки здесь отсутствуют, поэтому видно жутковато-сосредоточенное выражение пустых и белых глаз) расстилает скатерть, медленно кладет приборы… и будто слышна его пульсирующая, навязчивая мысль: «Чем я хуже Паратова? Чем я хуже Паратова?.. Чем я хуже?..» Шутить не хочется, но вопрос возникает сам собой — зачем милой барышне так рисковать, выходить замуж за больного человека?! Одержимость — нет, не амбицией, не любовью даже, а постоянным безмотивированным положением «чучела» и жаждой мести… Феськов играет ее пугающе убедительно. Слишком убедительно для созданного режиссером Хуснияровым игрушечно-театрального, простенького Бряхимова. Выстрел уже не нужен: «Так не доставайся же ты никому…» — тихо и ласково скажет Ларисе призрак.