Большие гастроли Александринки, которые под занавес года устроила «Золотая маска», открылись «Гамлетом» Валерия Фокина. Его спектакль, пожалуй, самый удачный пример актуализации классики, предпринятый в последнее время на российской сцене.

Признаться честно, мне уже много лет кажется, что театру за «Гамлета» больше не стоит браться. Как-то не приспособлена эта пьеса для современной сцены (и жизни), а точнее, наоборот — сама жизнь и сцена как-то не приспособлены для освоения этой пьесы. Ее протагонист в самые разные времена неизбежно становился героем своего времени — романтиком, рассерженным молодым человеком, диссидентом, битником. Но, так же как невозможно сказать что-то определенное про нашу действительность — дробную, бесстилевую, лишенную внятного смыслового вектора, так же трудно понять что-то про нынешнего сценического Гамлета. Кажется последней великой и мощной сценической версией Шекспирова шедевра стал спектакль Някрошюса.

Так вот, спектакль Александринки — первый на моей памяти «Гамлет», сделанный после Някрошюса, который — пойми про что. Валерий Фокин не пошел у времени на поводу, а отстранился от него и вынес ему приговор — холодный, предельно рассудочный и внятный в каждом пункте. Стилевую чересполосицу и смысловую пустоту времени он наконец-то отрефлексировал. Он возвел ее в принцип. Он намеренно, а не случайно отразил ее в самом тексте, склеенном драматургом Вадимом Левановым из самых разных переводов Шекспира (включая архаичнейший перевод Николая Полевого) и перемежающемся брутальными «новодрамовскими» экстраполяциями. Нашему времени и впрямь все к лицу (недаром герои с такой легкостью меняют в какой-то момент современное партикулярное платье на парики и фижмы), в нем любой коллаж имеет право на существование.

В постановке Александринки есть много выразительных театральных ходов, которые уже многажды описаны с момента питерской премьеры. Не будем повторяться. Расскажем лишь про начало спектакля и выразительнейшую сценографию Александра Боровского. Трибуны огромного стадиона развернуты к зрителям тыльной стороной. Они занимают все зеркало сцены и как бы являются продолжением зрительного зала. В первом эпизоде — инаугурация нового короля — главные герои стоят к нам спиной. Они и в дальнейшем часто будут стоять в этой «тыльной» мизансцене. О том, что происходит на самом стадионе, мы можем лишь догадываться, но то, что члены президентского совета, то есть э-э-э… королевской семьи, повернуты к торжествам передом, к людям (то бишь к нам) задом, само по себе очень красноречиво. Перед торжеством трибуны инспектируют фээсбэшницы с овчарками, которые на всякий случай спускаются и непосредственно в зрительный зал.

Принца (Дмитрий Лысенков) приволакивают на инаугурацию вусмерть пьяного. «Что Гамлет?» — спросит Полоний. «Спит и видит сны», — ответят ему Розенкранц и Гильденстерн (они же Марцелл и Бернардо). Гамлет тут не нужен никому. Особенно маме. Уж очень невоздержан, распущен, гадок (даже приведенный в чувство норовит ухватить Офелию за зад в самый кульминационный момент коронации). Сведения о его дебошах наверняка то и дело попадают на страницы желтой прессы. От такого надо избавиться не потому, что он опасен, а потому, что компрометирует власть. Мало ей скелета в шкафу, так еще Бог наградил таким вот наследничком. Ни в какой Виттенберг этот балбес ехать не собирается. В отличие, например, от Лаэрта, который очень просится у короля во Францию. Король относится к просьбе с пониманием. Что же делать сыну высокопоставленного чиновника на родине-то? С овчарками, что ли, век коротать…

А Гамлет… ну куда его? Проше всего в сумасшедший дом. Или в нарколечебницу. Никакого призрака в этом посюстороннейшем из всех миров конечно же нет. Розыгрыш явно срежессирован челядью по просьбе Гертруды. Именно эта железная леди, угробившая мужа и теперь тяготящаяся распутным сыном, является пружиной всей интриги. Клавдий — лишь игрушка в ее руках. Трусливый подкаблучник. Муж-паж, муж-слуга. Андрей Шимко и Марина Игнатова играют царственную чету великолепно. Он ничтожество, она вероломство. Она только одного не учла.

После скверно поставленного фарса с Призраком (ну чисто — ТЮЗ в Тетюшах) спившийся, бессмысленный, опупевший от водки принц вдруг с ужасом осознает неправедность мироустройства. Он жалок, нелеп, противен, но он вдруг понял, что ТАК жить нельзя. Он — это последняя конвульсивная попытка времени осознать свою выхолощенность, мерзость, убожество. Осознать и высказать устами не философа, не романтика, не нонконформиста, а бедокуристого мажора, вдруг обнаружившего способность к рефлексии. Остальные рефлексии лишены напрочь. Они не ведают ни сомнений, ни заблуждений. В их устах фальшиво все — особенно патриотический раж.

В фокинском «Гамлете» текст купирован и сведен к полутора часам сценического времени. Все только началось — и вот уже развязка. И Гертруда добровольно выпивает кубок с ядом, сказав сыну: «Ты победил!» А он ведь действительно победил. Его попытка вправить веку сустав жалка, нелепа, даже смехотворна. Но она — последнее, что еще как-то связывает нас с миром гуманистических ценностей и с самим «Гамлетом».

В финале фокинского спектакля на сцену выйдет мальчик-подросток Фортинбрас, истинный герой нашего времени, оптимизатор действительности с благообразно пустым лицом «нашиста». Без тени эмоций на лице он окинет взором гекатомбу и спокойно скажет: трупы убрать.