Российские премьеры Роберта Уилсона и Даниэля Финци Паски прошли
на Шестом Платоновском фестивале
Герою платоновских «Епифанских шлюзов» британцу Бертрану Перри не удалось, согласно прихоти царя Петра, построить водную систему в засушливых тамбовских землях загадочной русской страны…
Сам Андрей Платонов страдал на советских мелиоративных работах не только от разлуки с женой, но и от тех же национальных качеств русского народа, что и несчастный Бертран, изнасилованный Россией не только в переносном смысле…
А вот выдающийся культурный мелиоратор Михаил Бычков, задумавший переделать Воронеж, построил-таки фестивальную систему, тотально орошающую раз в год воронежские земли Платоновским фестивалем. Нынче он проходит в шестой раз.
Теперь у этой полноводной системы есть ответвления-арыки в виде детского «Маршака» и поэтического «Мандельштамфеста», но и сам по себе Платоновский все крепнет и ширится. Не знаю, в каком еще городе у жителя не будет никакой возможности остаться вне фестивальной повестки.
Воронеж наводнен студентами-волонтерами в белых футболках и с бейджами. Они часто не могут подсказать, где аптека, но теперь точно знают, где театры. Поскольку многие из них к театру никак не прилегают — фестиваль выходит еще и работой по формированию кадрового зрительского резерва (вчера одна девочка-волонтер призналась, что сидит в театре впервые в жизни. Ей повезло: первым она увидела спектакль Финци Паски). В кафе за чашкой чая люди обсуждают, куда пойти, легко произнося «Финци Паска» и «Хокусай», реклама идет по всем информационным каналам, включая (во всех смыслах слова) домашние утюги. Разноцветные флаги украшают мост через реку, так что ни один проезжающий не может миновать праздничного слова «Платоновский», трепещущего на ветру. На улице тебе предлагают программу фестиваля, щиты и тумбы пестрят афишами. И осталась жива «Коммуна»! Типография газеты, где работал Платонов, ставшая уникальным арт-пространством, выжила, ее не снесли, как ожидалось в прошлом году! Нынче там выставки инсталляций Александра Шишкина-Хокусая, фоторабот Алексея Бычкова и — главное — рисунков Эйзенштейна и фотографий с мексиканских съемок. Эйзенштейну посвящена нынче ретроспектива, которой руководит Наум Клейман, и тут дополнительные рекомендации излишни. Лично я, по причине совпадения кино- и театральной программы, видела только части «Броненосца Потемкина» под фонограмму немецкого композитора Майзеля, с которым работал сам Эйзенштейн, — и это оказался совсем другой фильм, буквально вбивший меня в стул гениальным сочетанием музыкального и монтажного ритмов.
Конечно, гигантская программа фестиваля возможна благодаря уникальному воронежскому губернатору А. В. Гордееву, который, кстати, ходит на спектакли в режиме рядового зрителя. Вчера на «Епифанских шлюзах (очень живой, тонкий, умный спектакль Марины Брусникиной из «Табакерки») на интерактивный вопрос залу, зачем Бертран Перри (зверски казненный в финале) поехал в Россию, он ответил из четвертого ряда: «Из-за инвестиционной привлекательности России…»
Бычков строит умную программу, прививая зрителям Воронежа вкус к разным типам театра. В этом смысле открывшие нынешний Платоновский спектакли Даниэля Финци Паски и Боба Уилсона дали абсолютные театральные полюса.
И свет во тьме светит
Какие-то спектакли Финци Паски рождались из его снов («Донка», «Corteo»). Какие-то — из ощущений и воспоминаний детства («Дождь» ). «Белое на белом» родился из болезни жены Жюли.
Белое на белом, по всей вероятности, — это белое лицо на белой больничной подушке, белая рука на белой простыне. Или белый свет. Не знаю, знаком ли Финци Паска с русской идиомой «белый свет», знает ли он, что «без тебя мне свет не мил» и что «на тебе сошелся клином белый свет». Наверное, нет, не знаком, но его спектакль — про свет: тот свет, который жизнь, который любовь и который… лампочка.
Мир, состоящий из хрупкой жизни, нежности и любви (Финци Паска никогда не стеснялся говорить о вещах сентиментальных и объясняет, что в театре ему интересна хрупкость), режиссер создает из нескольких сот электрических лампочек. Это лес света, это небесная твердь в звездах, это светящиеся «микрофоны»… и это реальный очень хрупкий предмет, который может разбиться или погаснуть, и для которого нужно много метров кабеля.
Элена Биттенкорт и Гус Меусен в спектакле «Белое на белом». Фото В. Луповского
По сюжету, героиня с детства любит вворачивать-выворачивать лампочки, и это метафора той самой хрупкости: вот она горит, а вот погасла. Как жизнь. А еще лампочки, как яблоки, будут падать в полиэтиленовые пакеты, хотя останутся висеть и светить (но звук падающего в пакет яблока мы слышим!). А еще, когда Она заболеет, Он обвешает весь их дом лампочками, и «этот свет» станет противостоять тому свету…
Двое обаятельных красавцев-актеров Элена Биттенкорт и Гус Меусен, два цирковых эксцентрика рассказывают истории из детства-юности каждого, историю их встречи и счастливой отшельнической жизни. Вернее, всю первую половину спектакля, о Нем рассказывает Она, потому что, только обретя Ее, Он обретает дар речи и жизни. Они — люди-дети, подтрунивающие друг над другом, но «водитель жизни» Она. И именно Она рассказывает о его детских комплексах и трех отцах (первый навсегда разучил мальчика улыбаться, а третий, тренер, велел раздеться и стоять под грозой, которая смоет все синяки и шрамы… Я вспоминаю «Дождь»).
Элена Биттенкорт и Гус Меусен в спектакле «Белое на белом». Фото В. Луповского
Когда Хелен заболевает, Он надевает маску бегемота, чтобы рассмешить ее, а потом мастерит платье — сплошь из лампочек. И является в больницу новогодней елкой, чтобы Она могла включать-выключать его, его, его… «Любую пустоту легко заполнит любовью», — декларирует Финци Паска, выговаривает словами, вбивает как аксиому, не боясь быть банальным. И его герой рассказывает, как, скрючившись, пристраивался на больничной койке рядом с любимой. Лишь бы быть рядом. Это тоже закреплено словами, хотя актеры умеют висеть вниз головой, жонглировать стопкой шляп и быть клоунами.
И свет побеждает тьму. «Он выздоровела!» — говорит герой, и они идут, взявшись за руки, к арьеру, как в пошлом хэппи энде…
Финци Паска ставил спектакль в 2014 году, когда (ему так казалось) его жена Жюли, без которой он буквально не мог жить, как будто выздоровела. 14 мая 2016 она умерла. В 44 года. Последний год Финци Паска отказался от всех контрактов и сидел возле нее. Дата «14 мая 2016 года» дает «Белому на белом» еще одно измерение.
Элена Биттенкорт и Гус Меусен в спектакле «Белое на белом». Фото В. Луповского
В спектакле есть слова (в нем много текста, хотя хватает и легких цирковых кульбитов) о том, что люди хрустальные и что они бывают в трещинках, как носики у чайников…
Светит да не греет
Легендарный свет, всегда отличающий спектакли Уилсона, безукоризненно работает и в спектакле Национального театра г. Крайовы. Тонкие силуэты, белые лица-маски, ритм-ритм-ритм, соединение красного прямоугольника и черной рамы — все светится, переходит с точностью компьютерной программы. Все так безжизненно-точно, что настигает уголовно наказуемая мысль: с развитием компьютерных технологий эстетика Уилсона потеряла ценность, они убили ее, ведь неживое, изобретенное им в живом театре, заполонило мир и никого не удивляет. А румынские «Носороги» — краткая энциклопедия канонических режиссерских приемов с признаками возрастной усталости.
Спектакль светит да не греет.
Сцена из спектакля «Носороги». Фото В. Луповского
Это ровно не отменяет ценности знакомства воронежцев с классиком Уилсоном. Правда, в ритуал знакомства вмешивается пьеса румына, говорившего по-французски, Эжена Ионеско, ставшая популярной в последнее время в России, а в Румынии поставленная в 2014 году.
Ведь, так или иначе, Ионеско противопоставлял в «Носорогах» живое и неживое: людей и носорогов. Даже отбросив тему фашизма, вообще-то не чуждую пьесе, Ионеско сталкивает живых филистеров — и неодушевленную силу однорого-двурогих тварей. Человека (пьяницу Беранже) — и тупую массу. В спектакле Боба Уилсона мир оносорожился еще раньше, чем в него пришли реальные носороги, так что особо бояться нечего: смотрите, друзья, веселые картинки.
Из оркестровой ямы еще до начала действия торчат человеческие головы, обмазанные глиной, а мир заполнен рёвом. Но и без этих полуносорожьих голов мир Уилсона, несмотря на его красоту и бескрайний эстетизм, — мир нелюдей. Маски-руки-пальцы-женоподобные мужчины с порочными ртами и карикатурно-маскулинные женщины — это уже носороги (не все ли равно, чем намазать морду — серой глиной или белым мелом?) И появившийся в компьютерном лесу носорог танцует джаз изящнее, чем жирные тетки с белыми рожами, он более мил, чем превращающийся в животное кто-то из героев. Бессловесная тупая тварь симпатичнее людей, особенно тех, которые выглядывают из оркестровой ямы, облепленные коркой носорожьей кожи…
Сцена из спектакля «Носороги». Фото В. Луповского
Автор (Ионеско) читает пьесу строчка за строчкой. Персонажи иллюстрируют тест. Пьеса выходит многословной и скучной, не одушевленной страхом или болью (на выбор). «Носороги» выглядят компьютерной игрой, где все без исключения персонажи не то чтобы из хрусталя или фаянса, как носики у чайников, — они вообще непробиваемы, бронеупорны и совершенно виртуальны. Включая Беранже.
Из всех возможных смыслов, если постараться, можно уловить лишь один: мир идет в сторону одичания, в свою конечную «носорожью» точку. Но это даже радостная эволюция: истуканы с белыми лицами отвратительнее тупых лесных животных. Мысль возможная, но не покрывающая полтора часа сценического времени.
Платоновский фестиваль сталкивает полярное. Современный европейский театр — и «андрейплатоновскую» программу, визуальный и вербальный театр, драматический и физический, Эйзенштейна и Таирова (открыта огромная выставка о Камерном театре — и не бычковском, а именно таировском!). Сталкивает, чтобы завтра в кафе или в «Коммуне» зрители еще легче произносили за чашкой чая «Финци Паска» и «Орельен Бори» (буду смотреть сегодня) и чувствовали, что плывут по большой культурной системе шлюзов и водоемов, в которую впадает отечественный театр и театр их города.
Сцена из спектакля «Носороги». Фото В. Луповского
«На устье реки Воронеж построен мной двухкамерный шлюз… Устроил я также большую перемычку и шлюз с воротами, придав ему размеры, достаточные для пропуска воды. Потом устроил другой шлюз с двумя большими воротами, через которые могли бы проходить большие корабли…» — писал брату своему Бертрану Вильям Перри, зазывая его в Россию…
Видимо, воронежские земли благоприятствуют больше, чем тамбовские. Потому что не только инженеру Вильяму, но и режиссеру Бычкову тут удается построить ворота для больших кораблей…
А ведь действительно — как же раньше жило российское черноземье без спектаклей Уилсона и Финци Паски?
Боретесь с проклятыми космополитами, Некто? Флаг Вам в ваши известные руки!
Отвечаю вопросами на вопрос.
А как жило черноземье без спектаклей по Платонову, не помня Мандельштама? Как жило оно без Камерного театра? Без распаханных полей, а также производства мраморной говядины?.. Без кинотеатра Спартак, где идут прямые трансляции столичных спектаклей при полных залах? Без огромной классической музыкальной программы звезд мира? Без открытой в прошлом году открытой площадки в Белом колодце? Без программы видеопоказа лучших спектаклей великих режиссеров в Камерном, которую ведет Камиль Тукаев? Без лекционных встреч со зрителями, набирающими полные залы?
Оно так и жило: с вековым недостроем Театра драмы, крошащимся филармоническим залом, с ютяшимся в ДК Камерным (одна гримерка, туалет «через улицу»), с обшарпанными домами и поросшими травой набережными, где разве что коровы не паслись….
Так оно жило без губернатора Гордеева, о котором ВСЕ тут говорят в превосходных степенях. Который не только сделал набережные и наладил сельхозпроизводство, но сделал Воронеж культурным европейским городом. И на закрытии, кажется, Второго фестиваля поразил меня тем, что, выйдя к залу, сказал что-то вроде (кажется, это была цитата из Платонова): гайку каждый может завинтить, а вот песню спеть — редкий человек.
И все.
Сегодняшний Воронеж аншлагово заполняет многочисленные залы фестиваля, приучается к выставкам. Раньше на сценографические экспозиции вообще не ходили, в прошлом году было продано 2 000 билетов. А сколько народу в прошлом году я видела на Филонове!
И Уилсон, и Финце Паска (а как жила Россия без его открытия Олимпиады, скажите мне, борец с западным влиянием, г-н Некто?), и Марина Брусникина, и Эйзенштейн, и Клейман и Веснин, и Тимофей Кулябин, и Рыжаков, и Могучий, и сам Бычков создают в Воронеже тот культурный слой, который, быть может, обеспечит Нечерноземью будущее. В № 3 ПТЖ за прошлый год я писала исключительно о Платоновской программе фестиваля. О том, как ставят исключительно Андрея Платоновича. Прочтите.
Марина, спасибо за великолепную статью! Такое погружение в материал есть высшая степень профессонализма, а красота слога просто захватывает дух. Спасибо вам за то, что делаете свою работу от сердца. Люди, причастные к организации фестиваля, читая эту статью, плакали…
Люди плакали при прочтении статьи в ПТЖ, их дух захватила красота слога М.Дмитревской… Дальше-тишина. Без вариантов.
В этом году я не смогу охватить всю платоновскую программу (хотя очень хотелось увидеть «Чевенгур» Ю. Погребничко, о котором мы писали в журнале), да и «хвост» зарубежной не увижу, в кратко-дневниковом изложении поделюсь впечатлениями этих дней.
Полные залы. Очень воодушевленная реакция зрителей на такой театр, которого здесь еще не видели. Я специально подчеркиваю это обстоятельство. Столичные зрители, а особенно критики, на фестивалях видели много и видео-инсталляций, и новый цирк заезжал, а в Воронеже такие формы искусства – впервые. Поскольку Платоновский – фестиваль ИСКУССТВ, то в его программе как раз соединены чистые, классические театральные формы (сегодня буду пересматривать краснофакельских «Трех сестер». Жалею, что вчера не смогла пересмотреть любимого «Дядю Ваню» Камерного театра, о котором писала, большой текст – в типографии, маленький был в блоге) – и миксты, типа «Идеального сада» из Австрии (хореограф Крис Харинг).
На столе – изобильный фламандский натюрморт, Снейдерс просто отдыхает за кулисами. Следящая камера сперва блуждает по капустным листам, колышатся листья тархуна, кудрявится кресс-салат… Идеальный мир природы, флоры, которую истово начинает поглощать фауна – три девушки, чей ужин постепенно переходит в хореографическую вакханалию. Они и есть, собственно, неутолимые вакханки, уничтожающий красоту и гармонию стола жизни… как бы пожирается сама жизнь, гниет зелень, плавают в воде безжизненные останки пира… Длинновато, несколько нравоучительно, очень по-немецки и очень красиво (каждый видеоплан – живопись избыточная, барочная…)
А вот хип-хоп опера «Город» израильского «Инкубатор театра» и уличного поэта-рэпера Амита Улмана – дело веселое. «Круть!» — самая частотная реакция выходящей из зала ТЮЗа молодежи. Спектакль (как можно догадаться, совершено не «мой» по адресности), сыгранный на английском, исполнен доверительно, мягко, ритмично, как на дружеской вечеринке.
«Сплетение» французского хореографа Орельена Бори и известной японской циркачки и танцовщицы Каори Ита, — виртуозная композиция нового цирка, но с перебором пафоса. Тело, парящее, горизонтально лежащее, плавающее по вертикали (сотни нитей и невидимых канатов позволяют преодолеть гравитацию…) завораживает, но это немножечко «Копперфильд»….
Вот такие породы современного искусства высажены нынче в черноземье…
Увы, я не видела ни уличных шествий, ни открытия Зеленого театра, но вот уже несколько дней, вернувшись из Воронежа, чувствую, что несправедливо замолчала два увиденных спектакля именно по Платонову. Потому что они были хорошие. Вот прямо — хорошие.
«Епифанские шлюзы» Марины Брусникиной — спектакль, где долго «запрягают». Оно и понятно: пристройки к этому сложному «историческому» тексту трудны. Как рассказать историю петровского времени — историю «вечно-отечественную», про гибель идеи водного пути в засушливой земле, историю дикого самодержного своеволия власти, не ведающей, что не все делает по ее желанию и велению. И если с неусердно-кривым народишком еще можно справиться кнутом, то нельзя превратить пустынно-степные земли в судоходные…
В спектакле взята форма урока литературы. Ну — думаешь — примитивно. Вот дети собираются, пишут на доске «Платонов-лох», приходит учитель, который постепенно, разъясныы смыслы Платонова, станет этим англичанином Бертраном Перри… Вот «от народа» завхоз, ввинчивая лампочку, вставит словцо насчет того, что товарищ Сталин этого Платонова считал уродом, коверкающим язык… Этюдно, медленно, как будто «от себя», подключая зал, актеры постепенно входят в материал — и не замечаешь грани, где они становятся персонажами, и зрительская фантазия вполне готова насочинять эту петровскую Русь (и петровскую ли?) на территории класса… Умная и последовательная по разбору история, как будто «накрывающая» Платонова и его текст многими другими смыслами-сопоставлениями.
«Платонов. Фро» курса В. Рыжакова режиссера М. Рахлина поначалу настораживает. Люди с набеленными лицами… Ну, думаешь, если пять лет назад мы переживали период, когда эпигоны и ученики Рыжакова всё подряд ставили, подражая «Июлю» с П. Агуреевой и читали с пюпитра концертные тексты, то теперь пошла тотальная «Война и мир» с пиранделловским отчуждением персонажа посредством маски… К тому же спектакль. начавшийся с песен Л. Орловой на киноэкране, песнями же и продолжается (песенная была эпоха!), а это уже напоминает зачет по вокалу….
Но! Постепенно! «Фро» прочитывается так, как никогда до этого не прочитывалась. На танцах в клубе Фро утверждает, что у нее иностранное имя. И история получается про девушку-иностранку. Не потому, что во время танца ей мерещится она сама в красивом платье и с партнерами а ля Кларк Гейбл, а потому что человек, вера которого — любовь — в этой стране «Марша энтузиастов» и есть иностранец, чуждый элемент, никому не нужный. И Федору не нужный. Сбежал Федор от тоненькой Фро в белом бальном платье. И социуму, поющему советские марши, не нужна она — на ломанном английском тянущая песню про love…
Отличный курс, прекрасные актеры. Вот уже который день помню спектакль.
И вообще скажу странное. Платоновские спектакли вспоминаю больше, чем все эти необходимые для зрительского развития «Сплетения» и «Идеальные сады»… Может, виновато, что называется, «глубокое содержание» гениального Платонова в том числе?… И нужно, чтобы на фоне «сплетений» и «городов» мы отчетливо понимали, чем обладаем?…