«Мудрец|ы». По пьесе А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
Театр на Литейном.
Режиссер Сергей Морозов, художник Александр Орлов.

Написанная целых полтора века назад сатирическая комедия Островского все никак не потеряет своей актуальности. А ведь наш главный драматический писатель писал буквально на злобу дня! Вывел в своей острой пьесе фигуры, в которых современники легко узнавали типичных представителей периода «пореформенного похмелья» (так конец 1860-х позже назовут историки). Однако, похоже, пьесе не грозит перейти в разряд «чистого искусства», ее злободневность не угасает. Островским талантливо, зло, язвительно схвачены неумирающие обстоятельства российской действительности.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Режиссер Сергей Морозов, взявшись за «Мудрецов», не стал перекраивать текст и сочинять новый, как поступил в Театре Наций Константин Богомолов, резко актуализировавший персонажей и их взаимоотношения согласно сегодняшней повестке. В спектакле Театра «На Литейном» первоисточник сохранен, но отсутствуют приметы XIX века. Действие происходит, может быть, даже не в наши дни, а в недалеком будущем, когда искусственный интеллект будет внедрен в быт более глубоко. Присутствие персонажей-роботов — двух секьюрити Мамаева, отвечающих механическим голосом только «да», и двух прислужниц Турусиной в одинаковых париках и с бессмысленным выражением кукольных лиц — вносит футурологический штрих. Пьеса спокойно выдерживает такие перемещения в истории.

Сценографическое решение Александра Орлова афористично. Минимум деталей, максимум смысла. Черное пространство сценической коробки условно делится на два плана. На авансцене — квартира Глумова, обозначенная массивным кожаным диваном с высокой спинкой. Слева выход из-за кулис декорирован под старинный лифт с неавтоматической дверью: клеть с характерным шумом «останавливается» на этаже, привозя гостей. А в глубине пустой сцены зритель видит четыре электронных табло с номерами этажей, и лифты, которые там «работают», не похожи на лифт в доме Глумова. Это скоростные лифты в высотном офисном здании где-нибудь в Москва-Сити (или в башне Лахта-центра в Петербурге). Эпизоды спектакля проходят как бы на разных этажах небоскреба. Где-то расположен кабинет Крутицкого с длиннющим столом для заседаний (трюк, внезапно демонстрирующий непомерную длину стола, вызывает понимающий смех в зале). Где-то — пятизвездочный отель с сауной (Крутицкий с Мамаевым выходят сначала в простынях и войлочных тапках, а потом в белых гостиничных халатах). Где-то — зона для фуршетов (выкатываются высокие круглые столики с рюмками и закусками). Лифты бесшумно летают вниз и вверх — видна смена цифр на табло, двери сами раскрываются, обнажая зеркальное нутро, и сами закрываются, бизнес-центр живет своей деловой жизнью.

В. Гудков (Глумов).
Фото — архив театра.

Метафора очевидна: вожделенный социальный лифт может вознести главного героя к высотам карьеры, богатства, статуса, главное — нажать правильные кнопки и не застрять между этажами…

Глумов с его интеллектом и образованностью двигается вверх легко и без усилий. Подстраиваться и подлаживаться под богатых покровителей ему не составляет труда, тем более что искренности тут никто не требует, сойдут ловкая игра и правильно разработанная стратегия подхалимства. Я видела в роли Егора Дмитрича артиста Виталия Гудкова, его обаяние, изящество, «тонкокостность» придают герою положительные черты, несколько неожиданные в этом персонаже, декларирующем подлость как норму жизни. Глумов-Гудков лишен бесстыдного цинизма. Этот «книжный мальчик» в клетчатом халате поверх футболки с магриттовским человеком в котелке в начале спектакля дремлет на диване под бормочущий телевизор, пока мать ненароком не разбудит его, стараясь укрыть пледом поуютней. Подскочив и быстро стряхнув дремоту, он объявляет о намерении действовать, чтобы добиться успеха в этой жизни. Расстается со своим поэтическим прошлым (выбрасывает ворох бумаг с эпиграммами в мусоропровод) и, оставив себе для выплескивания яда на человеческие пороки только дневник, принимает решение отныне сочинять исключительно панегирики, то есть — льстить и славословить сильных мира сего.

И, выстраивая шаг за шагом свой успех, Глумов, можно сказать, играючи перелетает с этажа на этаж, везде оказывается мил и всем нравится, отлично выдерживает роль до самого финала, только в конце сбивается, но… об этом позже.

М. Разумовский (Мамаев), Л. Завадская (Глумова).
Фото — архив театра.

Круг людей бизнеса и власти, в который стремится попасть Егор Глумов, представлен в спектакле выразительным актерским ансамблем. Каждый персонаж, включая эпизодических, вроде журналиста-неудачника Голутвина (Николай Красноперов) и молодого бездельника (но вполне безвредного и обаятельного) Курчаева (Павел Путрик), понятен и достаточно выразителен, без старательного раскрашивания. В черном hi-tech пространстве жирные актерские краски были бы неуместны. Изящен и ироничен элегантный Михаил Разумовский (богатый дядюшка Мамаев), очень умно ведет свою игру Любовь Завадская (старательно подыгрывающая сыну мамаша Глумова)… Их дуэт отчаянно комичен: Мамаев, еле удерживаясь от неприязненной гримасы, нетерпеливо выжидает, пока новоявленная «сестра», припавшая к нему в порыве благодарных чувств, отлипнет, наконец, от его шикарного пальто.

Упражняясь в проявлении неискренних преувеличенных эмоций, персонажи лицемерят постоянно, неутомимо и, похоже, находят в этом какое-то странное удовольствие.

Одна из лучших сцен — визит генерала Крутицкого к Софье Игнатьевне Турусиной. В тексте Островского есть явный намек на их былую любовную связь, о которой бодрый старикан не прочь напомнить, что выводит из себя нынешнюю ханжу. В спектакле намек превратился в определенный мотив, на котором выстраивается целый каскад игровых взаимодействий двух великолепных артистов — Ольги Самошиной и Вячеслава Захарова. Маленький, сухонький Крутицкий в халате, расшитом красными цветами, является с огромным, чуть не в половину его роста, букетом. (Конечно, букет на лифте доставляет робот-охранник, вовремя подавая его генералу.) Софья Игнатьевна, томно вздыхая полной грудью, восседает на ярко-красной оттоманке, погруженная в думы о высоком. Крутицкий — Захаров врывается к ней, выкрикивая с жаром и пафосом какой-то текст, которого нет в пьесе (при ближайшем рассмотрении стихотворение оказывается — ни много, ни мало — 143-м сонетом Шекспира).

В. Захаров (Крутицкий), О. Самошина (Турусина).
Фото — архив театра.

Перед таким напором трудно устоять! Крутицкий прилепляется на самый край оттоманки, как бы собираясь в одну точку, но эта «точка» пульсирует желанием — о чем старикан всячески, не просто недвусмысленно, а почти неприлично заявляет своей смущенной подруге… Как пышная Турусина подпрыгивает на месте, как пытается выразить гнев и как всплескивает красивыми полными руками! Захаров и Самошина тут выступают как два блистательных комедианта, и их дель арте — украшение спектакля.

Стильности и выразительности актерских образов способствуют, безусловно, костюмы Ирины Чередниковой, созданные в черно-бело-красной гамме. Костюмы мужчин выглядят шикарно, это стиль богатых деловых господ. Со знанием дела подобраны аксессуары — от котелков и тростей до очков и украшений. У энергичного Городулина (Сергей Колос) пиджак глубокого бордового оттенка, и сразу понятно, что это бывший «малиновый пиджак» — Иван Иванович лишь недавно выбился в элитные круги, благодаря быстро нажитому богатству, так что еще не вполне вписался в стиль этой среды. Он приносит в подарок Клеопатре Львовне Мамаевой драгоценности в черном футляре, а ключ от футляра висит у него на шее на массивной золотой цепи… Правда, цепь не выставлена напоказ, а упрятана под облегающий свитшот, так что Мамаева для начала довольно подробно ощупывает подставленную ей грудь Городулина, а уж потом извлекает наружу цепь с ключиком.

Сама Клеопатра в исполнении Натальи Ионовой молода и эффектна, ее наряды, подчеркивающие стройность фигуры, открывающие плечи и спину, элегантны, но почти вызывающи. Она явно не скучающая домохозяйка, а активная современная дама, и тоже стремится занять место в мире политики и больших денег — записывает на мобильный телефон какие-то речи, видимо, для своего интернет-блога. Будь она старше Глумова лет на пятнадцать (как в пьесе), ее ревность к его невесте была бы и более комична, и более противна. Но в спектакле свои оттенки, и Ионова играет очень жестко свою героиню, в которой есть что-то от умной лисицы, не желающей отдавать никому свою добычу. Ее нисколько не смущает присутствие рядом мужа — как и мужа, кстати, не волнуют и не напрягают связи жены с другими мужчинами.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Не менее жестко решена Машенька, племянница Турусиной, которую тетя решает выдать за Глумова по «совету» подкупленной предсказательницы Манефы. И тут режиссер вместе с актрисой Аглаей Гершовой идут строго за автором, который вложил в уста юной, как цветок, девушки страшные в своем беззастенчивом цинизме речи: «Я не пойду замуж без денег и без позволения родных. Мне Жорж Курчаев очень нравится: но если вам неугодно, я за него не пойду, и никакой чахотки со мной от этого не будет». Выбор «любовь или деньги» она для себя уже сделала однозначно. А дальше? «Я тоже хочу жить очень весело; если согрешу, я покаюсь. Я буду грешить и буду каяться так, как вы». Машеньке — Гершовой отказ от жениха-Курчаева дается тяжело: пока тетушка — Самошина, пуская фальшивую слезу, подпевает песне «Нежность» Анны Герман в телевизоре, племянница с воем катается по полу лифта в глубине сцены. Но… кнопка «вниз» не нажимается, лифт остается на том же этаже, а Маша берет себя в руки, прихлебнув из фляжки, и смиряется.

Финальная сцена — помолвка Глумова с Машей — решена как шикарная коктейльная вечеринка (ярко-пунцовые дизайнерские бокалы; мужчины в белых смокингах; дамы в красно-бело-черных туалетах; блеск пайеток и драгоценностей). Здесь же происходит обличение главного героя: компрометирующий его дневник, украденный Клеопатрой Мамаевой, попадает в руки тех, о ком Глумов в этом дневнике и пишет.

Не вполне могу согласиться с режиссерским решением финала, хотя актер проводит его очень сильно. Глумов — Виталий Гудков оказывается единственным живым человеком во всей компании, он почти выкрикивает свой монолог — буря эмоций изливается на застывших в картинных позах богатых и знатных господ. Но, хочется спросить, зачем этот «старый театр» в современно решенном спектакле? Глумов в эти минуты, кажется, должен быть абсолютно холоден и спокоен. Он же уверен, что нужен им всем. Он знает, что переиграет их в любом случае…

В. Гудков (Глумов), В. Захаров (Крутицкий).
Фото — архив театра.

С другой стороны, стоны и вопли поверженного Глумова, может быть, должны вызывать не столько сочувствие, сколько неприязнь, даже гадливость: стыдно ведь унижаться перед этими истуканами. Может, тут задумано показать падение героя, но обаяние артиста оказалось сильнее замысла… Не знаю.

Выводы стоит еще обдумать на досуге… А Театр «На Литейном» можно поздравить с качественной премьерой.