«Снегурочка». По пьесе А. Н. Островского.
Краснодарский академический театр драмы.
Режиссер Артем Устинов.

Не помню, какой именно из спектаклей Артема Устинова я посмотрела первым. Но я запомнила его как автора умных и сложных, кристально чистых по атмосфере сценических сказок. Сказок не совсем или совсем не детских — но ведь сказки, со смертями и испытаниями (вспомните хоть съеденного Колобка, хоть окровавленные ноги Русалочки), вообще не слишком нежный жанр. Это истории про трансформацию, про социальный перелом, про рождение нового героя — или смерть того, кто не умеет пройти инициацию.

М. Дубовский (Мороз), А. Поддубная (Снегурочка).
Фото — Елена Анискина.

Спектакль «Снегурочка» родился из эскиза: лаборатория по Островскому была проведена в прошлом августе. Подзаголовок — уже не «весенняя сказка», а «трагедия». Жанровые признаки узнаваемы: вот страдающая героиня, вот ее трагическая ошибка, вот гибель. И катарсическая красота гибели. Летящая на тросе почти над головами зрителей рыжеволосая Снегурочка в алом платье — это и про неизбежность этой смерти, и про ее картинность. «And nothing else matters», — поет в это время фольклорный коллектив Tulia.

«Снегурочка» — довольно непростой для театра текст — вписана режиссером в новые жанровые рамки: школьный роман, фантастика, антиутопия. Героиня Анастасии Поддубной — трудный, резкий подросток с угловатой грацией. Эта Снегурочка — результат эксперимента, прекрасное создание отца-Мороза (Михаил Дубовский), образ которого, в лабораторном халате, отсылает если и не напрямую к Виктору Франкенштейну, то все равно к зловещему ученому. Томная Весна Евгении Беловой в футуристическом костюме напоминает прекрасную инопланетянку или дивного андроида. И ясно, почему Мороз не хочет отпустить дочь к людям (текст Островского сокращен и немного дополнен, но узнаваем): кто выведен в результате эксперимента, того погубит нестерильная среда.

Снегурочка возникает из тьмы на планшете сцены (в кругу зрителей, сидящих тут же, по краям) в белой одежде пациента, с завязанными глазами и наощупь приобретает свой опыт, откликаясь на колокольчики — знаки соблазнительного людского присутствия. Этот поиск — очевидный символ не только выхода из зоны комфорта, но и взросления, к которому стремится героиня.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Анискина.

Итак, девочку отправили в закрытую элитную школу берендеев; повязка с ее глаз снимается, она выходит в самостоятельное плавание. В спектакль здесь вставлен кусочек из пьесы Виктории Коротковой «Хоть как-нибудь» — разговор одинокого подростка с мамой по телефону.

Общество требует от нас многого, и в частности — готовности к любви. Без амурных историй особенно трудно в частной школе имени Ярило, где царствует прагматичное отношение к производительной силе общества: каждый к выпускному должен найти себе пару. Вообще календарные обычаи берендеев дивно выглядят в перспективе социальной упорядоченности, и бедная Снегурочка становится заложницей общественного запроса на личное счастье. Голос сверху вещает: «И всех зараз союзом неразрывным соединим… Повторяю: явка обязательна!»

Ученики берендеевской школы — подростки Мизгирь (Кирилл Симоненко), Купава (Ольга Вавилова) и другие — в стильной форме, подвижны и веселы, мчатся по кругу, окружают и беззастенчиво рассматривают новенькую, читают рэп про бобра, с азартом ищут себе пару. Лель Асира Шогенова выделяется своим одиночеством и лирической дружбой с божьей коровкой. Но центральным, лирическим героем остается Снегурочка: в этом пустом звонком темном пространстве, окруженная чужими, соблазняемая любовью, но не чувствующая ее («Завидно мне чужое счастье, мама»), именно она собирает спектакль воедино. Постановка начинается и кончается словами о любви: «Что это? Блаженство или смерть?» И лейтмотивом звучит обращение к божьей коровке: «Жить, умереть, на небо лететь?»

К. Симоненко (Мизгирь), А. Поддубная (Снегурочка).
Фото — Елена Анискина.

Снегурочка у Артема Устинова немного похожа на Уэнсдей из недавнего сериала. Но Уэнсдей Аддамс проходит свою инициацию, учится жить среди людей и даже доверять им. Снегурочка, продукт эксперимента, хрупкий ребенок Мороза и Весны, остается заведомой жертвой — и иллюстрацией того, как разрушительны для личности некоторые социальные нормативы.

Смерть героини, как всегда в антиутопиях, не может нарушить всеобщего блага. Об этом и у Островского: «Снегурочки печальная кончина / Тревожить нас не может… Солнце знает, / Кого карать и миловать».