Сергей Михайлович Бархин был в наше мутное время абсолютно ренессансной фигурой. Как-то умудрялся быть ею, не только не выпадая из реальности, а, напротив, легко в ней ориентируясь, в том числе и в соцсетях, которые украшал и оправдывал самим своим присутствием. Был цельным, фантастически разносторонним, и глубоким, артистичным, и парадоксальным, академически оснащенным, и в то же время современно мыслящим и чувствующим художником. Умел, кажется, все: создавать архитектурные проекты, сценографические пространства, книжные иллюстрации, рисованные и живописные эскизы, детально и «вкусно» проработанные макеты декораций; писать литературные тексты, издавать книги, учить, радеть... Благодаря Бархину, его настойчивости и гражданской активности, многие культурные начинания состоялись, обрели жизнь. Однако представить его неким «функционером», «заседателем», тем более, «государственным человеком» было немыслимо. Где бы он ни появлялся, тут же возникала атмосфера артистической свободы, талантливой и увлекательной непредсказуемости.

«Великий пожар». Р. Шиммельпфенниг.
Проект Гёте-Института в Санкт-Петербурге.
Режиссер Олег Еремин.

Тень Треплева следует за Олегом Ереминым уже больше десятка лет. Надежда на текст, что взорвет, наконец, репертуарную рутину, не покинула режиссеров и в двадцать первом веке. В случае Еремина шаги навстречу новейшей драматургии программны, последовательны, и немецкий уклон на этом пути обозначился не сегодня.

Роман Виктюк всегда был альтернативой. Всегда на шаг в стороне от основной магистрали. Он особняк. Отдельно стоящее здание. Далек от любого мейнстрима, кроме тех трендов, которые сам устанавливал. Он был модным режиссером, но только таким, который устанавливает моду, а не следует ей. Он как тот кутюрье, который впервые случайно закатал рукава на пиджаке, и после этого так стали делать все.

Он никогда, ни разу не был угоден властям. Он не умел угождать, оставаясь при этом милым и галантным, незлобивым и радикальным только в эстетике. До самой последней поры его спектакли наталкивались на запреты, отмены, бунты, порождали оскорбленных. Это обычно свойство молодых — режиссеров в возрасте отличают все же конформизм, гладкость. Тут ничего подобного. Виктюк свеж и молод, он каждым спектаклем давал эстетическую пощечину. Это был удар бархатной надушенной перчаткой, но щека, тем не менее, горела. И было больно.

«Хлебзавод». А. Олейников.
Красноярский ТЮЗ.
Режиссер Никита Бетехтин, художник Денис Сазонов.

В конце 1990-х на каком-то канале показывали сериал для подростков «Боишься ли ты темноты?». Там школьники раз в неделю собирались в лесу у костра и рассказывали друг другу страшилки. В каждой серии была какая-нибудь история: про комнату страха, призраков в заброшенном доме, жутких клоунов, оживающих кукол и т. д. Пьеса Алексея Олейникова «Хлебзавод», впервые прочитанная на «Любимовке» два года назад, тоже состоит из страшных историй. Это серия монологов в стихах от лица героев-подростков, которые, как мы узнаем в финале, поехали классом на экскурсию на хлебзавод. В каждой истории они говорят о своих страхах, но не каких-то фантастических, типа призраков или зомби, а о повседневных, с которыми им пришлось столкнуться в детстве, — эти страхи продолжают их преследовать, настигают снова и снова.

О театральной лаборатории в Нижегородском ТЮЗе

Отличное название — «Кулибинка» — придумал для первой театральной лаборатории новый главный режиссер Нижегородского ТЮЗа Алексей Логачев.

Гениальный нижегородский Леонардо (и это без преувеличений, просто здесь и сейчас не место рассказывать о кулибинских мостах и водоходах), бородатый старовер Иван Петрович Кулибин прославился в том числе умением изобретать и налаживать часы. Заводить их. Чтобы время «тикало», не останавливаясь, чтобы работающий механизм показывал точное время...

«Когда наступит ночь». По произведениям Н. Садур и песням А. Башлачева.
Театр «ЦЕХЪ».
Режиссер Екатерина Ханжарова, художник Алексей Порай-Кошиц.

Когда в зале гаснет свет, приподнятый над уровнем сцены куб, поначалу напоминающий домик на сваях, наполняется теплым светом. Маленькая комната повисает в черной бесконечности пространства и приговаривает зрителя левитировать напротив и подглядывать заоконное действо. Многослойная ободранность стен кажется уютной, голубизна искусственного букета зелени кажется живой, только что проснувшаяся Нина кажется уставшей, если не сказать — старой. Образы и слова обнаруживают несоответствие своей сути; вывих природы вещей и понятий станет той благодатной почвой, в которой прочно укоренится и будет неумолимо произрастать ОНО.

«Я была в доме и ждала, чтобы дождь пришел». Ж.-Л. Лагарс.
Большой драматический театр им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Антон Морозов, художник-постановщик Ася Перелыгина.

Утомительное ожидание некоего события, после которого все придет в норму, в 2020 году испытал, наверно, каждый. А что, если событие произойдет, но спровоцирует новое раздражающее ожидание? Именно в таком неприятном состоянии оказываются героини пьесы 1994 года «Я была в доме и ждала, чтобы дождь пришел» Жана-Люка Лагарса. Много лет бабушка, мама и три сестры отказывались от своей жизни и ждали возвращения внука-сына-брата, некогда изгнанного из дома отцом. Спустя годы после смерти отца Младший брат вернулся и мечты героинь о свободе вроде бы должны сбыться, но этого не происходит. Наступает новый этап тягостного ожидания, на этот раз — у постели умирающего.

Несколько слов по следам «Золотой маски» от члена жюри

Золотомасочное жюри проснулось вчера уже не временным творческим коллективом судящих-рядящих лиц, а — каждый сам по себе. И каждый сам по себе отвечает на рекламации и вопросы коллег (этих рекламаций — честно — не так уж много, работа признана нормальной...).

У каждого из нас остались воспоминания об этом марафоне длиной в десять месяцев: первый спектакль все смотрели 11 января (но я болела какой-то непонятной вирусной болезнью и поехать в Москву не смогла), а последний шел 9 ноября. Наша работа была странной, лишенной привычного драйва, мы ползли по какому-то длинному маршруту, живя одним днем: спектакли отменялись, возникали, мы теряли товарищей (из четырнадцати членов жюри переболело пятеро, кто-то успел полежать в больнице и физически вернуться). Мы имитировали нормальную жизнь, но это, кстати, верно — продолжать жить, как будто ничего экстраординарного не случилось.

5 ноября 2020 года в театре «Суббота» театральной акцией «Ноябрь 86» к 80-летию Дмитрия Александровича Пригова открылось новое пространство «Флигель»

В последние несколько лет на маленький театр «Суббота» стал дуть свежий ветер перемен. Были приглашены для постановок молодые (но уже состоявшиеся) режиссеры Андрей Сидельников, Галина Жданова, Юлия Каландаришвили, изменилась, стала резонировать с сегодняшним днем афиша театра. Появились номинации, дипломы, лонг-листы. Андрей Сидельников стал главным режиссером театра, прошел первый конкурс коротких пьес «Stories», на днях откроется новый сезон «Перекрестных чтений». Но театр не растерялся и не сдулся. Наоборот, так укрепил и обогатил фундамент, что даже флигель открыл для экспериментов с современностью. Открывать же его проектом «Ноябрь 86» по одноименной пьесе Юлии Тупикиной, победителя «Stories-I», был приглашен Михаил Смирнов, режиссер Кронштадтского театра Балтийского флота.

Первое, что возникает в моем сознании при упоминании Александра Морфова, это Национальный театр Болгарии и его команда, которая была готова пройти через огонь и воду во имя его Театра. Но это и Театр имени Комиссаржевской, где его приняли за своего, и театр «Et Cetera», и театр «Гешер» и многие театры на Балканах, как, например, Национальный театр в Бухаресте...

Александру Морфову повезло встретить на своем пути Учителя в лице Юлии Огняновой, которая вдохновила его и затвердила в нем ощущение, что в искусстве только свободный поиск может увести далеко. Он встретил и многих людей театра, которые ему поверили, шли и идут годами вместе с ним.

Однажды я поняла размеры и объемы славы, сопровождающей Олега Меньшикова. Я ехала каким-то поездом дальнего следования в очередную сибирскую командировку (Омск? Барнаул?..). Тысячи километров пустого пространства располагают к разговорам с соседями по купе. И все шло своим чередом, пока я по какому-то поводу не сослалась на свою беседу с Меньшиковым, которую сегодня, в честь его юбилея, мы заново открываем читателям и коллегам. Девушки с верхней полки переспросили: «С Меньшиковым?!» — и замолчали. Разговор прекратился, как будто взрывная волна раскидала всех по своим местам. Информация подействовала оглушительно, очередной раз продемонстрировав совершенно особую, я бы сказала «неземную» репутацию артиста. Я тоже, видимо, как показалось моим спутникам, возникла в купе дальнего следования прямиком с какой-то звезды: где Меньшиков, а где станция Агрыз, на которой только что стоял наш поезд?..

В архиве появился № 98. Новые номера регулярно будут пополнять сайт,
приглашаем читателей и коллег не терять из виду этот процесс!

«Семейный альбом». По пьесе Т. Бернхарда «На покой».
Московский академический театр им. Вл. Маяковского.
Режиссер Миндаугас Карбаускис, художник Сергей Бархин.

Вера тщательно гладит утюгом судейскую мантию. Клара аккуратно штопает шерстяные носки. Скоро домой с работы вернется их брат, уважаемый гражданин немецкого послевоенного общества, председатель суда Рудольф Хёллер. Начнется ежегодный торжественный ужин, который они тщательно скрывают от посторонних, — отмечать будут день рождения рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

В 1930-е Рудольф Хёллер, будучи молодым амбициозным юристом, вступил в СС и сделал блестящую карьеру, дослужившись до заместителя коменданта концлагеря (замечу в скобках, что среди высокопоставленных эсэсовцев вообще много юристов, стоит лишь взглянуть на биографии участников Ванзейской конференции, принявших «окончательное решение» еврейского вопроса). После войны ему удалось скрыться, переждать лавину денацификационных процессов и снова стать судьей. Разницы между своей работой «до и после» Рудольф не замечает: и тогда, и сейчас он с честью, трудолюбием и даже некоторой самоотверженностью выполнял долг. Повиновался приказам, повиновался закону. На вверенном Рудольфу участке всегда образцовый порядок.

Ушел Фаустас, и плачут мною сыгранные герои — барон Тузенбах, профессор Серебряков, Фауст. Горько рыдает Отелло... Даже те его песенки, которые Фаустас попросил когда-то меня исполнить и которые я спел более 30 лет тому назад, и те всплывают в моих воспоминаниях как что-то грустное, утраченное. И такое светлое прошлое. Все, что было в моей жизни, связано с Эймунтасом Някрошюсом и Фаустасом Латенасом. Они наразделимы для меня, и оба покинули нас в ноябре... Невосполнимая утрата, непонимание, боль. Но светлым и ярким были путь и творчество Фаустаса. Такого света больше не будет. Очень грущу и тоскую.

Он сразу выделялся. И не только тем, что лопоухим был. 27 лет, артист театра из небольшого города в Пермском крае. Внятно и свободно формулирует мысли, на любой вопрос отвечает, глядя прямо в глаза, без запинок и долгих раздумий. Остроумный, отличное чувство юмора.

На вступительных испытаниях в ГИТИС показал отрывок из «Ромео и Джульетты» на знаменитой парадной лестнице знаменитого здания в Малом Кисловском, под портретами «Большой пятерки» — Станиславского, Немировича, Мейерхольда, Таирова и Вахтангова. Сцена бала, Капулетти и Тибальт: «Я слышу здесь Монтекки наглый голос». Посмотрев этот отрывок, сразу понял: этот поступит. Ярко, интересно, неожиданно смешно, с не самыми сильными абитуриентами, поступающими в актерскую группу.

«Анна в тропиках» Н. Круз.
Театр им. В. Ф. Комиссаржевской.
Режиссер Александр Баргман, сценограф Эмиль Капелюш.

Был у Александра Баргмана спектакль, сочиненный совместно с Александром Лушиным в нулевых, — «Докопаться до истины — 2». В нем пародировалась латиноамериканская тема, та, картонная, цветастая, с гипертрофированными эмоциями и любовными перипетиями, которую мы знали по бразильским сериалам, что крутили на всех каналах. Спустя много лет Баргман берется за пьесу кубинца Нило Круза, где страсти плещут через край, но подходит к ней всерьез, найдя важную для себя тему — преображения жизни искусством.

«Сын». Ф. Зеллер.
Российский академический Молодежный театр.
Режиссер Юрий Бутусов, художник Максим Обрезков.

Сама собой пришла мне на ум во время спектакля строчка из Маяковского, о котором там вовсе не вспоминали: «Я сегодня буду играть на флейте. На собственном позвоночнике». Персонажи, как лирический герой поэта, дают «прощальный концерт» (а один и вправду «ставит точку пули в своем конце»), и в конвульсивных, отчаянных, экстатичных танцах их тела превращаются в музыкальные инструменты (не флейты, тут музыка агрессивнее и жестче). Они играют собой и на себе, как на подвывающем от боли саксофоне, как на обезумевших от ярости ударных, как на рыдающей скрипке или тяжело стонущей виолончели — играют всем телом, всем организмом, играют так, что уже неясно, где кончается человек и где начинается музыка.

«Небесная соль». И. Масодов.
Объединение «Fuck up theatre», Площадка 51.
Режиссер Николай Русский, художник Антон Батанов.

Две частые составляющие спектаклей Николая Русского — рефлексия и эксперимент, в центре которых неизменно оказывается время. Рефлексия — как разбор эпохи, воспроизводимой системой образов, исследуемой и раскрываемой через миф или явление и «взрываемой» нетипичным событием, криминальным или мистическим. Эксперимент — как работа со сценическим временем, которое ломается, растягивается и претерпевает другие разнообразные модификации. Так режиссер окинул взглядом уже почти полвека советской истории: 1950-е («Цыганский барон»), 60-е («Шпаликов»), 70-е («Коллективные действия»), 90-е («Снег любви»).

«Репетиция полярного сияния». А. Сальникова.
Томский областной театр драмы.
Режиссер Олег Молитвин.

Как пережить то, что ты находишься с человеком в замкнутом пространстве 24/7? Как найти темы для разговора, если кажется, что все уже давно обсудили? Как сделать так, чтобы секс в условиях локдауна не превратился в рутину? Все эти актуальные вопросы могли бы занять центральное место в премьере Томского драматического театра по пьесе Александры Сальниковой «Репетиция полярного сияния» просто потому, что предлагаемые обстоятельства пьесы и жизни прямо сейчас слишком сильно совпадают. Запертые в пространстве герои вынуждены общаться только друг с другом, да еще и время кончилось (или застыло?) по неизвестной причине. Режиссер Олег Молитвин решил не идти путем конъюнктуры и постарался не делать акцент на актуальности ситуации, а выудить другие, более вневременные смыслы. Получилось ли? Вопрос открытый.

«Молли Суини». Б. Фрил.
Мастерская Петра Фоменко.
Режиссер Иван Поповски, сценография Numen, П.О.П.

Пожалуй, ни один театр в России не уделил еще столько внимания ирландскому драматургу Брайану Фрилу, как «Мастерская Петра Фоменко». «Молли Суини» — уже третий спектакль по пьесе ирландского классика, идущий в этом театре. Притчу о зорком сердце и слепых глазах, о стертой границе между реальностью и вымыслом, о благих намерениях и создании (воссоздании) собственного мира поставил Иван Поповски. Эпиграфом к спектаклю стало стихотворение американской поэтессы Эмили Дикинсон «Скажи всю Правду, но не в лоб, / Скажи ее не враз — / Ведь слишком ярок Правды свет / Для наших слабых глаз...».