«Пролетая над гнездом кукушки». По мотивам романа К. Кизи.
Свердловский академический театр драмы.
Режиссер Дмитрий Зимин, художник Владимир Кравцев.

Слушайте, написала больше полстатьи про премьеру, включаю ТВ «Дождь», любимую программу «И так далее». И как вы думаете, какие слова буквально первыми, после приветствия, произносит Михаил Фишман? «Пролетая над гнездом кукушки». Дальше не один раз на протяжении сюжета цитирует и даже показывает фрагмент фильма. О каких издевательствах и пытках сюжет, о ком конкретно речь, думаю, всем понятно.

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Команда авторов — драматург Ирина Васьковская, режиссер-постановщик Дмитрий Зимин, художник-постановщик Владимир Кравцев — уже не первый раз во время подготовки спектакля как будто предсказывают события, которые точно к моменту премьеры и происходят. Например, «Головлевы» с одним из главных сюжетов о фарисейском православии Иудушки, вышли, когда события #сквернадраме переживала вся страна — протестовали именно у той самой Драмы, огромные окна которой выходят на виды этого самого сквера. Тогда история завершилась неожиданно благополучно, и в спектакле, кстати, последний смысловой акцент оказался тоже неожиданно светлым. В данном случае, если верить прогнозу, все будет не так. Не светло и не благополучно. Не как в фильме Милоша Формана, где герой Джека Николсона, пролетая свободной птицей над кукушкиным гнездом, разворошил-таки, пусть и ценой собственной жизни, его удушающий порядок. Здесь — не пролетит, жизнь возьмут, но бесплатно.

Мир «гнезда» представлен в спектакле бело-сверкающим пространством неправильного, как бы падающего, сделанного из синтетического материала овала, который окантован колоннами-ячейками. Внутри каждой из них — вырезанный откидывающийся кусок пластика, он оказывается местом, подходящим и для сидения, и для возможной в будущем погребальной урны. Блестяще-мертвенное пространство узнаваемо рифмуется с энергичными призывами к заботе о своем психическом здоровье молодых, с гладкими ухоженными лицами и сладкими улыбками людей с видеоэкрана. Сюда же — сияющая накрахмаленной белизной и совершенством форма санитаров и санитарок (художник по костюмам Вероника Березина), их выправка и точно выверенные движения. Сюда же — пронзительный свет, он замечательно меняется временами в оттенках (художник по свету Тарас Михалевский), но его всепроникающая тотальность, иногда бодрая, временами просто жутко-мертвящая, завершает картину. Фигура демиурга этого стерильного космоса-комбината впервые появляется надо всем происходящим в буквальном смысле, под самыми колосниками. «Большая Сестра» Милдред Рэтчед приветствует утром в микрофон низким красивым голосом свой мир и задает алгоритм его существования.

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Ирина Ермолова — признанная прима театра, с поистине королевским ростом, осанкой и манерами, а здесь еще со знаменитой высокой (слегка притом утрированной по сравнению с фильмом) «миссрэтчедской» прической, даже фактурно несопоставима ни с кем. Доктор Спейвей невысокого актера Андрея Кылосова выглядит, как мягкая игрушка Большой Сестры, как ее маленький кролик. Впрочем, ее кроликами, как понимают сами пациенты, по крайней мере, интеллектуал Хардинг (Валерий Смирнов), являются здесь все. А она — волк, она — власть. Власть — это туманная машина, которая не просто локализуется в одном месте, а, как заметили мыслители конца ХХ века, «всюдна». Она направляет движения тел своих кроликов — «вдох-выдох; левая рука — правая рука»; она копается в их сознании и подсознании — «рассказываем — показываем — признаемся»; она им снится; она, просвечивая на специальном аппарате мозг, узнает их мысли; она, как ими самими замечается, «показывает, что говорить и что делать»; наконец, она, направляя, копаясь, снясь, просвечивая, показывая, является им во всех медийных образах. Пациентам запрещается смотреть новости (могут расстроить), но им можно смотреть шоу Первого канала, которые они, не отрываясь, и созерцают, стоя посреди овального подиума безликой многоголовой массой, одетой в одинаковые светло-серые мягкие пижамы. Постановщики дают актрисе в разном гриме, париках, усах показать весь спектр своих лицедейских способностей: Ургант и Якубович, Малышева и Малахов… предстают для пациентов на видеоэкране в образе мисс Рэтчед. Эта всепроникающая власть не только «наказывает», но и «соблазняет», и Рэтчед — пуританка по фильму — предстает здесь в снах-видениях в обольстительных нарядах и поет волнующе-хрипловатым голосом эротичные шлягеры.

Отсылки к фильму могут показаться неуместными, поскольку в программке сразу обозначено, что «спектакль по мотивам романа Кена Кизи в переводе Виктора Голышева». Но от киномифов просто так не отмахнуться, слишком устоявшиеся паттерны сознания. «Заводной апельсин» Стэнли Кубрика, «Бойцовский клуб» Дэвида Финчера и, конечно, чуть ли не в первую очередь наш сегодняшний случай — фильмы, созданные по романам, — давно заняли место базовых сюжетов, исследующих природу насилия. Именно благодаря фильмам названия эти стали в культуре ХХ века нарицательными. Поэтому «забыть» умопомрачительную улыбку главного героя фильма все равно не получается.

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Вячеслав Хархота, главный харизматик театра, представляющий на этой сцене и Остапа Бендера, и Воланда, и Тибальта, и Аметистова, и Мышлаевского, — тоже обладатель широкой обаятельной улыбки. И его персонаж в спектакле хорошо это знает. С первого же танцующего выхода этот Макмёрфи демонстрирует и улыбку, и свое свободное, одетое в неряшливо-удобную одежду тело, и свою стильно-лысую голову, которую он иногда обнажает, стягивая модную (как у Ивана Вырыпаева) темную вязаную, натянутую почти до глаз шапку, а главное — веселую энергию, разлитую во всем его существе. И столкновение двух сил (всепроникающей «власти» и индивидуальной «свободы») на протяжении достаточного периода развития действия происходит вполне на равных. Чего стоят придуманные им непристойно-буйные танцы, которым быстро учатся все пациенты. Или его явление — под недопустимый в данных стенах коллективный «ржач» — на главное событие дня, «терапию», мокрым, в одном полотенце, с торчащим предметом (оказавшимся пластиковой бутылкой с водой) в нужном месте. Именно он заставляет обитателей Комбината признаться себе, как их тут «отымели», и вскрывает «тайное большое голодное желанье» каждого — уничтожить Большую Сестру.

К сожаленью, начиная со второго акта действие начинает сбиваться, а вместе с ним и история персонажа, и выстроенная на ней конструкция спектакля. Макмёрфи то заключает пари, что за неделю Большая Сестра станет его послушной киской, то, узнав, что ему отсюда так просто не освободиться, посылает напоминания о пари к черту и ставит задачу именно выбраться. Но потом все же, явно раздражая Рэтчед, добивается коллективной поездки «психов» на рыбалку, после которой не очень, надо заметить, мотивированно бросается ее душить.

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Как тут не вспомнить потрясающую сцену фильма, когда самый трогательный пациент — юный Билли, не выдержав снайперски-точного психологического удара мисс Рэтчед, убегает, успевает перерезать вены, и именно его окровавленный труп приводит Макмёрфи в бешенство, чуть не стоившее мисс жизни. В спектакле вся история Билли досадно провисает. Замечательный актер Игорь Кожевин, на которого всегда интересно смотреть, здесь, по воле авторов, зачем-то вступает в отношения с матерью (Мария Савинова) — его главным, вызывающим ужас внутренним диктатом, императивом, абсолютом, — вступает буквально, суетно и необязательно. Ее незримое присутствие, ее образ в полных невыразимого страха глазах сына (представляю, как бы тут кстати оказались огромные выпуклые глаза артиста) работал бы гораздо мощнее. И, также замечу, его смерть, неожиданно для общей жесткой эстетики, досадно поражает своей нарочитой красивостью: высоко, на самом верху колонн свесившийся труп и стекающие по белоснежному пластику алые струи крови.

Последняя вечеринка перед лоботомией, когда Мак решил отметить «свой последний день в здравом уме», решена весело и остроумно. Но что происходит в отношении главного сюжета — противостояния двух сил, что на самом деле чувствует герой и все эти, Комбинатом превращенные в психов, нормальные люди, — остается за кадром. Как непроясненной остается и причина финального убийства Макмерфи глухонемым (в спектакле он таким до конца и остается) великаном-Вождем (Александр Кусков).

Спектакль посвящен недавно ушедшему замечательному артисту Юрию Лахину, блиставшему в роли Макмёрфи на этой сцене в 80-х. Но, наверное, многие в зрительном зале вспоминают, глядя на эту вакханалию всеохватного насилия, не только о нем.