О V Открытом театральном фестивале «СВОЙ» в Екатеринбурге

«СВОЙ» — фестиваль моноспектаклей и театральных дуэтов, организованный в Екатеринбурге Камерным театром Объединенного музея писателей Урала. Этой осенью он прошел уже в пятый раз.

Хедлайнер фестиваля — спектакль «Әлиф» казанской Театральной площадки MOÑ. Это танец-ритуал, пластическая рефлексия на тему утраченной татарской письменности, исполненная Нурбеком Батуллой под живой аккомпанемент этнических инструментов и женский вокал.

Буинский драматический театр представил моноспектакль Раиля Садриева «Дервиш» (режиссер Тимур Кулов), в котором биография татарского богослова Нургали Хасанова, жившего на рубеже XIX–XX веков, причудливо перемешивается с биографией самого Садриева — студенческой молодостью, бандитскими историями из 1990-х и, наконец, театральной карьерой. Объединяет их непрекращающийся поиск собственного пути, жажда жизни и стремление обратить в философию любую, даже самую замутненную, повседневность, чтобы цель и смысл существования за ними всегда были ясны.

Сцена из спектакля «Дервиш».
Фото — архив фестиваля.

Независимый театральный проект из Санкт-Петербурга обратился к страницам дневника блокадного поэта Ольги Берггольц в моноспектакле Анны Геллер «Ольга. Запретный дневник» (режиссер Лариса Шуринова). С военным временем работает и спектакль «Помнить» проекта AVTOR+ и Литературного квартала из Екатеринбурга. Он поставлен по пьесе Владимира Зуева (он же выступил и в качестве режиссера), основанной на реальных событиях — воспоминаниях деда драматурга о нахождении в военном плену. На сцене три деревянных табуретки и один человек — артист «Коляда-Театра» Константин Итунин.

Он — субтильный, угловатый, с неяркой, как будто стертой внешностью парнишки с неблагополучных окраин, одного из немногих, такого парня с улицы, неважного и невыдающегося, в общем-то, парня. Его фактура работает на мгновенное узнавание, веру в предлагаемые: перед нами совершенно точно солдат, изможденный военным временем и многодневным пленом, обычный мальчик, не успевший еще узнать жизнь в ее многообразии, но уже получивший ничем не стираемую печать ее тягот, горя и боли. При этом Итунин — актер выразительный, с мощно развитым лирическим началом, умеющий работать тонкими мазками, создавая простодушные и искренние образы. Его солдат Владимир, безостановочно говорящий на протяжении часа с невидимым французиком (все время спящим, а позже, как становится понятно, уже и не живым), переживает широкую палитру эмоций. Он то злится на обстоятельства, то становится по-детски трогательным и беззащитным, вспоминая свою мимолетную встречу с Радкой, в которую успел влюбиться, — в нем нет ни агрессии, ни бравады — ничего героического. Он простой человек, прямо сейчас перемалывающийся в жерновах истории и пытающийся сохранить жизнь, медленно выходящую из него. И этот исход передается зрителям практически физически.

Сцена из спектакля «Ольга. Запретный дневник».
Фото — архив фестиваля.

У Итунина нет партнеров, но он берет в соучастники зрителей, наделяя их ролевыми свойствами персонажей своей памяти. Сидя на расстоянии вытянутой руки перед аудиторией, он обращается к конкретному человеку, непрерывно глядя ему в глаза, вторгаясь в личное пространство — так, что и зритель тоже становится одним из тех, чьи имена не нужны большой истории. Такое интимное взаимодействие подчеркивается и тем, что объекты не меняют своих ролей на протяжении спектакля: тот, кого актер определил как французика, им и остается, так же как и следователь, и Радка, и другие.

Выживать в спектакле — это и есть помнить: рефреном Владимир повторяет имена и адреса тех, кого он повстречал на войне и кого уже никогда не встретит, протягивает речь от спасительного прошлого (ласково обращается сам к себе «Володша», уговаривая держаться при подступающем отчаянии — как когда-то в детстве) до невозможного уже будущего (мечты о детях и счастливой семейной жизни с Радкой). Будущее реальное мерцает в его монологе, как бессознательный бред бесконечного говорения: в обращениях к следователю, в попытках объяснить, что он не враг, а просто в плен попал — не повезло, так случилось. Сконструировать будущее этого солдатика зрителю легко — все мы знаем, что ждало военнопленных после победы, даже если они выживали и возвращались домой.

Сцена из спектакля «Помнить».
Фото — архив фестиваля.

К семейной памяти обращается и моноспектакль актрисы Красноярского ТЮЗа Елены Половинкиной «Все как у всех» (режиссер Ксения Пещик) — автофикшн, основанный на собственных дневниках актрисы и дневниках ее матери. Автописьмо — их семейная традиция, позволяющая родственникам узнать друг друга ближе, своеобразный способ сплочения и налаживания тесных доверительных связей. Половинкина никого не играет в спектакле, она просто знакомит зрителей с тремя женскими поколениями свой семьи, истории которых выстроены в хронологическом порядке: сначала — мамы, потом ее собственная, а затем и ее дочери. Способ существования актрисы больше всего напоминает стендап: мы видим ее такой, какая она есть, но Половинкина не притворяется, что зрителей нет, она обращается к каждому в зале, как бы пересказывая нам семейные байки и анекдоты.

Своим названием спектакль манифестирует близость и схожесть событий в жизни всех людей, но через легкое ироничное отстранение, с которым Половинкина относится ко всему, мерцает неудобное и непривычное восприятие этих общих для всех мест, обусловленных историей страны. Так послевоенное детство матери, зафиксированное в дневниках, предстает через призму непосредственного детского взгляда, анализирующего мир вокруг и приходящего к естественным, но не типичным для взрослого мира выводам: например, девочка отмечает, что в их доме всегда тихо и мирно, потому что папы у них нет. А в семьях подружек обыденностью становятся алкоголь и избиения мамы папой, пришедшим с войны и так переживающим посттравматический синдром (который тогда, конечно, так не называли).

Сцена из спектакля «Все как у всех».
Фото — архив фестиваля.

Трагические страницы быстро сменяются радостными — рождением детей, их смешными письмами к Деду Морозу. Отличительная особенность этого спектакля в сравнении с другими, выполненными в этом же жанре, кроется в интонации и посыле: актриса не разбирается с детскими травмами, не прорабатывает свои психологические проблемы и обиды — она делится с каждым в зале теплом и любовью, присутствующими в семье в избытке, и это становится терапевтической практикой для зрителей, обогретых и «долюбленных» тут, как в самом радушном доме.

К собственным воспоминаниям обратился и Александр Смирнов в моноспектакле «Любимый артист» (театр «Большая стирка», Пермь). Поводом для спектакля-концерта, основанного на биографии и творчестве Андрея Миронова, стала детская любовь самого Александра Смирнова к артисту, которая и привела его к сценической карьере.

Московский «Театр Т» предложил зрителям стать членами клуба путешественников в моноспектакле Алексея Шашилова «Дневник Робинзона» — фантазийном действе, решенном с помощью живого плана, кукол и следящей камеры. На сцене аквариум с водой — в нем терпит крушение бумажный кораблик Робинзона, и небольшая песочница с бумажными пальмами — необитаемый остров. Действие несколько раз прерывается, и актер вступает в коммуникацию со зрителями, пытаясь спровоцировать их на диалог на тему того, какие обстоятельства в сюжете можно считать хорошими, а какие плохими, утверждая этим, что безвыходных ситуаций, конечно, не бывает.

Сцена из спектакля «Дневник Робинзона».
Фото — архив фестиваля.

Казанский татарский ТЮЗ им. Габдуллы Кариева также обратился к детской аудитории в спектакле Тимура Кулова «Приключения Рустема». Из советской агитационной повести Аделя Кутуя (вот уж чем точно сегодня детей не увлечь) команда сделала динамичный блокбастер (инсценировка Айдара Ахмадиева) в духе нашумевшего сериала «Пищеблок». Примерный пионер Рустем (Булат Гатауллин) с чеканной пластикой хорошего советского мальчишки отправляется в лес на поиски волшебного папоротника — он мечтает стать невидимым, чтобы попасть на фронт и найти отца. Папоротник находится, а вот найти отца живым уже невозможно. И Рустем решает мстить: убив однажды, он больше не может остановиться — ненависть и жажда крови не просто захватывают его душу, они буквально стирают его, лишая человеческого облика.

В спектакле целая галерея персонажей, остроумно сочиненных и разыгранных всего двумя актерами — Булатом Гатауллиным и Альбиной Гайзуллиной. Аттракцион со сменами ролей, молниеносное преображение в открытом приеме (следователя актеры и вовсе играют по очереди, раскрывая разные грани его личности: оказывается, и в нем есть лирическое начало, и ему не чужды теплые родительские чувства) и мрачная «тимбертоновская» атмосфера — напоминающая череду кадров на одной панели нуарного комикса. Спектакль говорит с детьми о войне, выходя из привычных и порядком уже уставших паттернов репрезентации этой темы на сцене. Говорит серьезно, показывая, как война ожесточает даже тех, кто не был на фронте, как губит и отравляет души, устанавливая ненависть как главный закон выживания на долгие годы, — но делает это легко и остроумно, создавая мистическую игровую вселенную.

Сцена из спектакля «Приключения Рустема».
Фото — архив фестиваля.

К воспоминаниям Светланы Аллилуевой, дочери Сталина, обратилась Творческая мастерская Granart из Нижнего Новгорода в спектакле «Говорит Москва» (режиссер Александр Ряписов). Актриса Наталья Кузнецова, существующая в страшной гротесковой манере, разыгрывает текст зло и агрессивно, как бы глядя на себя в прошлом и вновь проходя путь от маленькой девочки, слепо любящей отца, до взрослой женщины, сломленной и раздавленной правдой о нем. На детско-родительских отношениях сконцентрировался и спектакль «Неточка» Камерного драматического театра из Вологды (режиссер Яков Рубин). Мария Иваненко играет историю девочки, многократно преданной взрослым миром — отчимом, различными опекунами. Одинокой, сломленной, но не сдавшейся, а ожесточившейся и озлобившейся — девочки, чья судьба могла сложиться иначе, но ни один взрослый, повстречавшийся ей на пути, не смог стать по-настоящему значимым, выбрасывая ее, как надоевшую игрушку, при малейшем неудобстве.

Новосибирский театр «Глобус» показал спектакль «Вишневые мартинсы» — самостоятельную работу актеров Никиты Сарычева и Руслана Вяткина о природе ненависти и раскаяния, основанную на диалоге совершившего убийство на почве национальной нетерпимости парня и адвоката-либерала еврейского происхождения.

Сцена из спектакля «Электровоз ВЛ10».
Фото — архив фестиваля.

Команда Weeping song из Санкт-Петербурга спектаклем «Электровоз ВЛ10» обратился к текстам Дмитрия Данилова, создавая абсурдистскую вневременную реальность, в которой герои Марины Солопченко и Рената Шавалиева пытаются найти ответ на извечный вопрос, куда все же мчится Русь-тройка.

Гран-при фестиваля получил спектакль Дмитрия Крестьянкина «Красный фонарь» Санкт-Петербургского музея театрального и музыкального искусства — удивительный в своей простоте спектакль о (не)возможности выбора и его последствиях, отправной точкой для которого послужили воспоминания последнего директора Императорских театров Владимира Теляковского. На их основе драматург Алексей Синяев сочинил пьесу, блистательно разыгрываемую двумя молодыми актерами — Максимом Сапрановым и Иваном Капориным.

Персонажи прошлого — маски, которые меняет Капорин, — легко рифмуются с днем сегодняшним, прототипы угадываются без особого труда. Сапранов оттеняет неуемный сценический темперамент партнера, не создавая в полной мере, а лишь набрасывая образ Теляковского — человека интеллигентного и серьезного, с отцовской любовью и нежностью смотрящего на «выкрутасы» и криминальных балетоманов, и примы Матильды Кшесинской, и на хулиганское исполнение Шаляпиным «Дубинушки» вместе со зрительным залом. Времена и типажи сходятся в одной точке с абсолютным узнаванием, сгущенным тут до предела — так, что уже и не очень понятно, где заканчивается комическое и начинается трагическое, так вязка и так протяженна на линейке истории эта российская беспредельность. В самом начале спектакля актеры объясняют, что красный фонарь вывешивали на крыльцо Александринского театра как обозначение замены спектакля. «Как если бы вы пришли на спектакль про Теляковского, а увидели что-то другое», — говорят они. И мы, действительно, видим другое — отражающееся.

Сцена из эскиза «Лучший горох в городе».
Фото — архив фестиваля.

Кроме спектаклей в программу фестиваля вошли четыре эскиза по пьесам-победителям драматургического конкурса, ежегодно проводимого фестивалем с целью расширения театрального предложения для моноспектаклей и дуэтов. Победителем стал эскиз Сюзанны Классеп (выпускница режиссерского курса А. Могучего в РГИСИ) по пьесе Екатерины Тимофеевой «Диктант». Историю преподавания русского языка в зуме режиссер делает захватывающим триллером об учителе с явно прослеживающимися (но не обозначенными впрямую) наклонностями маньяка (актерская удача Алексея Шестакова), зачитывающего детям свои графоманские рассказы.

Интересным был и эскиз Арсения Мещерякова, еще одного выпускника курса А. Могучего, работавшего с текстом Петра Вяткина «Лучший горох в городе». Взяв только один отрывок из пьесы и решив его как монооперу, Мещеряков выстраивает актрисе (Анастасия Иванова) сложнейшую голосовую партитуру, напоминающую древнерусские плачи. Во время исполнения этого бытового завывания о неустроенности жизни ее лицо искажается, замирая в жутковатых гримасах, отсылающих к страшным маскам восточного театра, обозначающих эмоцию, сконцентрированную, доведенную до пикового проявления переживания. Форма, найденная Мещеряковым, — на уровне заявки на спектакль, делает текст Вяткина более объемным, переводит его в плоскость универсального высказывания, вынутого из российского контекста и работающего с целым рядом аудиально-визуальных ассоциаций.

Сцена из спектакля «Джинжик».
Фото — архив фестиваля.

В офф-программе зрители также смогли увидеть спектакль петербургской Театральной лаборатории Яны Туминой «Джинжик» — волшебную сказку, виртуозно использующую средства театра кукол для создания мира на границе экологического апокалипсиса (если не за ней). Понять, как рождается и существует этот мир, практически невозможно — так виртуозно актеры справляются и с трюками, и с кукловождением. Спектакль о встрече человека и пингвиненка в катастрофичном мире, сгущенность воздуха которого здесь передается на визуальном уровне — темно, мрачно, сложно дышать, — о тотальном одиночестве и несвободе стареющего человека на обочине жизни, решающегося на поступок — спасение пингвиненка, который не только меняет его судьбу, но и дает шанс катастрофе обернуться вспять.

Все спектакли фестиваля так или иначе обращались к памяти, утверждая простую истину о том, что быть человеком — это свободный выбор каждого, возможный даже во внешних обстоятельствах несвободы.