С режиссером Алексеем Франдетти беседует СЕРАФИМА ПАНТЫКИНА

В Свердловском театре музкомедии в эти дни играют премьеру «Бернарды Альбы». Вверху на премьерной афише — «Впервые в России», внизу — слоган «Любовь убивает любовь». За спиной режиссера Алексея Франдетти постановка камерного мюзикла «Рождество О. Генри», комикс-опера «Viva la Mamma» в Красноярске, «Пробуждение весны» в содружестве с К. Серебренниковым в Гоголь-центре, совместные шоу со Stage Entertainment. В будущем Франдетти ждут постановки в МХТ им. Чехова, Театре им. Пушкина и разные телевизионные программы.

— Алексей Борисович, где вы учились?

— Когда я жил еще в Ташкенте, поступил в школу-студию при театре «Ильхом», которым руководил Марк Вайль. Он был моим первым мастером. Потом переезд в Москву, и там два года школы-студии МХАТ. В это же время стало понятно, что я «свихнулся» на музыкальном театре. С мастером произошел конфликт, после которого я перешел во ВГИК к замечательному человеку — Игорю Николаевичу Ясуловичу. И ни разу не пожалел о случившемся, так как именно во ВГИКе получил 90% того, что умею сегодня.

— Откуда такая сильная тяга к музыкальному театру?

— Моя встреча с театром началась не с елки и не с драматического спектакля, а со взрослых музыкальных спектаклей. Чайковский, Пуччини. И в доме всегда звучало много хорошей классической музыки. Помню, что класса до третьего я не слушал ничего, кроме классики.

— Каким образом произошел переход в режиссуру?

— Когда-то я увидел мюзикл «Пробуждение весны» и заболел этой историей. Мне стало интересно в этом поиграть. Я понял: кто, если не я! Тогда мой друг — и мой же агент — помог осуществить мечту в покупке прав на этот спектакль. А позже я поговорил с Кириллом Серебренниковым, который мне сказал: «Ты не будешь играть, а будешь ставить вместе со мной».

Уже ближе к началу постановочного периода я упал с декорации во время спектакля в Театре оперетты, и стало понятно, что я не могу играть на сцене, не могу танцевать, не могу нормально ходить. Как будто что-то сверху мне сказало: «Ну, а теперь давай садись в зал!» Туда я и сел.

— По-вашему, это трагический поворот?

— Нет! Понимаешь, это зависит от того, как к этому относиться. С одной стороны, можно говорить себе: «Какой кошмар!» А с другой — я понял, что в этот момент закрылась форточка, но зато открылось огромное окно. И я в это окно пытаюсь влезть.

— Актерская школа влияет на вашу режиссерскую деятельность?

— Да, влияет. Как говорится, «врага надо знать в лицо». А с другой стороны, я более терпим, всегда думаю об артисте. Есть много режиссеров, которые относятся к артисту, как к одной из красок. Мне же очень важно, чтобы артисту было уютно на площадке, чтобы был удобный (если мы говорим о музыкальном театре) для пропевания текст. Я очень рад, что пришел именно из актерской профессии в режиссерскую.

— Откуда взялась идея спектакля «Бернарда Альба»?

— Эта идея с «Бернардой» настаивалась, как хорошее вино, два года. Мы с художником ее придумать придумали, но потом долго не могли понять, куда с ней идти. Какой театр может себе позволить сделать подобное? С одной стороны, хотелось, чтобы это был абсолютно оригинальный спектакль, с другой — театр должен был обладать внутренней и внешней смелостью, чтобы сотворить такое.

— В Московской оперетте не могло быть подобного?

— Московская оперетта — мой дом. Я люблю этот театр, там я как взрослый артист вышел на сцену. Но у каждого театра есть свой путь, своя стратегия, свой имидж, свое понимание, как нужно существовать в профессии. Московская оперетта иначе себя реализует. Не могу сказать — лучше или хуже. Скорее, сильно иначе. И у этого театра тоже есть определенная стратегия, например, он не любит работать с зарубежным материалом. На мой взгляд, это большой его недостаток, но это его выбор, его путь. И то, что этот театр делает с отечественным материалом, зритель любит.

— А какой имидж у Свердловского театра музыкальной комедии?

— Живого театра, который не боится развиваться, экспериментировать. Кто-то что-то в каждом углу репетирует. Это очень крутой показатель для любого театра.

— Почему вы выбрали Лорку?

— Отправная точка — сложная музыка, в отличие от того, что сегодня идет на Бродвее. Интересно поработать с этой музыкой, особенно, когда она созвучна с хорошей историей, которую я понимаю. У этого же композитора (Майкла Джона Лакьюза) есть мюзикл «Медея». Можно было бы взять его, но история Медеи в меня не попадает. Я не очень понимаю, что там могу сказать. А в истории о Бернарде и ее дочерях все сошлось.

— И в чем эксперимент?

— Во-первых — музыка, во-вторых — очень серьезный материал с драматической точки зрения. Прекрасный перевод Жени Беркович, с которой мы сделали уже три спектакля. Она как режиссер вникла в материал — очень жестко, очень «сегодняшне». Мы не хотели переводить слово в слово или очень близко к тексту (тогда я бы переводил сам), было важно сохранить поэтический образ композитора (он же и автор слов), который этот образ взял у Лорки. Еще один важный эксперимент — способ игры. Я прошу их играть сегодняшний, актуальный театр, чтобы здесь не было, не дай Бог, театральности. Театральность несет за собой праздник театра. А наш спектакль — это не праздник! Наш спектакль — это то, что может происходить за стеной. Если его сделать неким романтизированным, то получится история мюзикла «Чикаго».

— Почему камерный материал вы ставите на большой сцене? Обстоятельства?

— Руководство театра сильно верит в успех этого спектакля. Мне предложили перенести спектакль на большую сцену, хотя не могу сказать, что прыгаю от восторга по этому поводу. Мне очень хотелось некой близости, чтобы в зале пахло потом или кому-нибудь стало плохо. Эмоции должны зашкаливать, и то пространство, в котором мы работаем, должно быть наэлектризовано. Я надеюсь, что нам удастся это передать и с основной сцены.

— Спектакль будет отличаться от бродвейской постановки? Там же есть какие-то тонкости в получении лицензии?

— Все очень просто. Есть две категории лицензий. Категория А — полный перенос (ты покупаешь полностью спектакль: с костюмами, декорациями, и каждый поворот головы и мизинца вымеряется). Есть категория В, где ты покупаешь только пьесу, музыку и ставишь собственный спектакль. Я всегда работаю с лицензиями категории В, получая прекрасный материал, на основе которого могу строить какую-то свою реальность, есть простор для фантазии, мне не нужно повторять чью-то режиссуру. «Альба» — абсолютно оригинальный спектакль, он отличается от того, что шло в Америке. Это другое понимание материала. Когда я делился своим разбором с автором, ему понравилось, он сказал: «Да, оно может быть и так».

— О чем эта история?

— Обычно история о Бернарде и ее дочерях — это история о ненависти, жестокости. А у нас — это история о чрезмерной любви. Поэтому и слоган спектакля — «Любовь убивает любовь».

Здесь, как мне кажется, важны не картинка и не внешние эффекты, и даже не то, что мы придумали совсем другую среду, в которой живут участницы этой истории, а важен именно разбор. К финальной точке мы идем совсем другим путем — через любовь, через нежность. Мне кажется, это понятно именно российскому или постсоветскому зрителю, когда нас залюбливают до «похороните меня за плинтусом», до боли, до смерти. И история Бернарды — это именно ЭТА история. Если бы это была сегодняшняя история в городе Екатеринбурге или в Москве, то выглядела бы именно так.

— Какие планы на будущее?

— Знаешь, как говорится, «хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». У меня, с одной стороны (при сегодняшней ситуации), все расписано до 2018 года (несколько больших постановок, в том числе в МХТ), есть опера в планах, интересный проект в Театре имени Пушкина на следующий сезон и большой телевизионный проект, который уже начался («Танцы со звездами»), где я являюсь режиссером-постановщиком. С другой стороны, никто ничего не знает. Театральная ситуация сложная, поэтому все планы могут в одночасье рухнуть, как курс валют.

— В МХТ будет музыкальный спектакль?

— Мы решили не использовать слово «мюзикл», потому что все-таки МХТ — драматический театр. Артисты все равно будут брать не блестящим вокалом, а другим. Хотя будут и живой оркестр, и большие сложные ансамбли (25 человек). Джейн Остин. «Гордость и предубеждение».