В Москве на сцене МХТ имени Чехова проходят гастроли петербургского Александринского театра со спектаклями, выдвинутыми на соискание театральной премии «Золотая маска». После «Гамлета» Валерия Фокина был показан «Изотов» в постановке лидера петербургской новой режиссуры Андрея Могучего. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Каждый из спектаклей, привезенных в Москву и выдвинутых на «Золотую маску», представляет одно из слагаемых успешной стратегии, выбранной Валерием Фокиным для возрождения Александринского театра. Первая — опора на собственные силы, которые должен был продемонстрировать «Гамлет». Вторая — приглашение именитых иностранцев: «Чайка» поляка Кристиана Люпы уже принесла Александринке «Золотую маску», теперь свое слово сказал румын Андрей Щербан, «Дядя Ваня» которого будет завершать гастроли.

Третья и, пожалуй, самая рискованная часть стратегии — привлечение современных драматургов и режиссеров, не относящихся к числу друзей театральной кассы. Сам Фокин поставил спектакль «Ксения. История любви» по пьесе Вадима Леванова, а потом пригласил на большую сцену Андрея Могучего (его «Иваны» по Гоголю тоже принесли театру успех), который не стал на сей раз препарировать классику, а вместе с одним из самых талантливых «новодрамовцев» Михаилом Дурненковым сочинил современную историю, вышедшую к зрителю под названием «Изотов». Две оригинальных современных пьесы одновременно на большой академической сцене — это уже российский рекорд. Правда, в процессе совместной работы режиссера и драматурга текст «Изотова» перерабатывался, сильно сокращался, и вовсе не текст в тревожном и изобретательном спектакле Андрея Могучего служит актерам для рассказа сценической истории.

Историю про современного человека по фамилии Изотов, который возвращается в место, где, видимо, прошло его детство, в спектакле Могучего «рассказывают» пространство, созданное художником Александром Шишкиным, и музыка «великого и ужасного» композитора Олега Каравайчука. В спектакле не звучит название легендарного дачного поселка Комарово под Петербургом, но и композитор Каравайчук и режиссер Могучий являются его обитателями. Однако не стоит искать в спектакле конкретных примет этого чудом выжившего заповедника советской интеллигенции, как и вообще узнаваемых примет какого-либо быта. Дело в том, что Изотов, который со своей случайной знакомой отправляется на экскурсию в прошлое, на самом деле едет навстречу смерти. В начале спектакля ли она случается или уже в конце, утверждать наверняка нет возможности — но в то, что действие его происходит не в земной реальности, а загробных видениях, поверить легко.

Александр Шишкин придумал огромный трамплин, занимающий всю сцену и полого поднимающийся от зрителей в дальнюю высь. За время спектакля он несколько раз меняет цвет, с белого на черный и обратно. В его дальней, уже почти вертикальной части проделано продолговатое окошко, служащее еще одной сценой. Закрывающиеся створки делают ее похожей на глазок камеры — еще и поэтому спектакль остается в памяти чередой выразительных кадров, иногда сюрреалистических, иногда загадочных, почти зловещих, иногда просто остроумных — вроде сцены, в которой спутница героя хочет в туалет, а поскольку дачный сортир оказывается довольно высоко расположенной видеопроекцией, каждый раз, едва взобравшись вверх и приноровившись присесть, женщина скатывается вниз.

Этот мир, застрявший между прошлым и будущим, между жизнью и смертью, населен забавными персонажами — так и не появляющимся на сцене дядей героя, с которым когда-то велась тяжба за дачный участок, местным шофером, астрономом, слегка повернутым на космических теориях, а также получившей место работы по наследству от предков поселковой библиотекаршей, с которой Изотова связывают какие-то давние и сложные отношения. Но самые важные обитатели «Изотова» уж точно не из земной жизни — когда-то утонувший, видимо по вине Изотова, мальчик (привет «Вишневому саду», и это не единственный привет Чехову в тексте) и два безмолвных пожилых ангела-фокусника, которых изящно и печально играют ветераны Александринки Николай Мартон и Рудольф Кульд. Как и положено ангелам, они встречают зрителей у врат этого заповедного лабиринта памяти, выхода из которого нет. Когда с чувством и трепетом играющий главную роль Виталий Коваленко в финале последний раз срывает со сцены театральную кожу-покрывало, на полу открываются огромные клавиши фортепиано — как напоминание о высшей истине, которую каждый ищет и которую никому не дано найти.