О режиссерской лаборатории «Островский. Сегодня» в Орловской драме

Эта лаборатория стала продолжением другой лаборатории. Та, первая, прошла год назад в угодьях Щелыково, в одном из корпусов Дома творчества СТД, ставшего по воле театрального союза резиденцией для всякого рода лабораторных бдений. Тогда Дмитрий Егоров и Ярослава Пулинович собрали группу из молодых режиссеров и драматургов, и вместе, именно вместе! они работали над текстами А. Н. Островского. Мысль была такова: старая пьеса не только разбирается и осмысляется, но и неким образом адаптируется к современной аудитории — вот для чего понадобились драматурги — шел, скажем так, процесс актуализации классики.

Сцена из эскиза «Без вины виноватые».
Фото — архив театра.

Спустя год три уже сложившиеся режиссёрско-драматургические пары приехали в Орел, в драматический театр им. И. С. Тургенева, где создали эскизы по трем пьесам Островского и сыграли их на публике. Организатором и художественным руководителем лаборатории стал главный режиссер театра Владимир Хрущев, а куратором, естественно, Дмитрий Егоров. Режиссер Николай Берман и драматург Лара Бессмертная работали над пьесой «Грех да беда на кого не живет», соответственно Константин Землянский и Светлана Баженова — над «Пучиной», а Татьяна Дремова и Рита Кадацкая представили эскиз по пьесе «Без вины виноватые».

Уже сама эта триада названий сложилась в интересный сюжет: первую (эскиз назывался коротко — «Грех») ставят редко, видимо, есть мнение, что не самая она у Островского удачная и ударная; вторую — тоже нечасто, хотя текст мощный, но один из самых у Александра Николаевича тяжких и беспросветных; третья же, давно признанная гениальной, весьма репертуарная, к тому же про актеров и в некоторой степени, про театр, что весьма соблазнительно. И именно «Без вины виноватые» подверглись у авторов эскиза самой радикальной актуализации.

Сцена из эскиза «Без вины виноватые».
Фото — архив театра.

Экспозиция, вместо истории молодой и несчастной Любы, стала сценой репетиции совсем другой пьесы, в которой приняла участие столичная знаменитость Кручинина. На сцене расположилась рок-группа, режиссер по обыкновению ругался, каботинка Коринкина качала права, а интеллигентка Кручинина демонстрировала высокий класс творческой этики. Перед зрителями открывался узнаваемый театральный бедлам, в котором, тем не менее, уже просвечивали некие «межличностные отношения», заложенные в пьесе. К моменту, когда главная героиня начала оказывать поддержку молодому артисту Незнамову, нас вновь опрокинули в закулисье, где пышным цветом расцвели и пересуды, и откровенная зависть, словом, весь неизбывный театральный «букет» нравов. Эскиз получился острым, смешным и изобретательным, к тому же в нем были остроумно задействованы разные пространства (зрители, взиравшие на скомканную репетицию с балкона, отправлялись затем прямо на подмостки большой сцены театра, в гущу, так сказать, событий). Правда, вопрос: как, выбравшись из этого веселого беспорядка, артисты будут потом все же играть мелодраматическую историю матери и сына, обретших друг друга, остался открытым. Но ведь речь у нас шла не о спектакле, а об эскизе. И, если актуализация магистрального сюжета в нем просматривалась весьма туманно, то картины закулисного мира смотрелись вполне современно.

Сцена из эскиза «Пучина».
Фото — архив театра.

События «Пучины» авторы эскиза перенесли в 90-е годы ХХ века. Бедный чиновник Кисельников, мыкающий горе и, в конце концов, решающийся на служебный подлог — ну, конечно, такого героя легко себе представить в годы, которые нынче именуют лихими. Ход, возможно, и не самый свежий, но вполне логичный. К тому же сам эскиз содержал прямые отсылки к документальному театру: дочка Кисельникова все время зачитывала гнусные казенные тексты документов, стопки отпечатанных на принтере грозных бумаг высились на столе, проецировались на экран. Персонажи буквально вязли в этой зловещей бумажной казуистике, и только один «благодетель» с говорящей фамилией Погуляев оставался в стороне. Кто он, этот Погуляев, отчего спасает бывшего товарища и его семью? — вот загадка пьесы, которую мало кто из постановщиков даже полноценных спектаклей смог разгадать по-настоящему. В эскизе же этой персоне и вовсе были отведена лишь чисто сюжетная функция. Зато мытарства людей, попавших под каток бандитской бюрократической системы, да вдобавок (в связи с временным переносом событий) совершенно потерялись в новых для себя реалиях, выглядели убедительно.

Из трех эскизов именно «Грех» был актуализирован наиболее деликатно. Хотя, время действия тоже сдвинуто вперед. Очень точно бывший возлюбленный героини выведен дешевым и надменным столичным клерком средней руки, а верный муж — простым мужиком в тельняшке и камуфляжных штанах. Персонажи появлялись из полутьмы, будто вылезали на свет из маленьких и больших омутов своих разнокалиберных грехов. Сословные «мины», заложенные под судьбы героев и неизбежно толкающие их на прегрешения, были сдвинуты в сторону современных социальных несовпадений. Да плюс мелодрама — она у Островского всегда сильна при наличии любых других смысловых и образных кондиций, а в данной пьесе царствует почти что безраздельно. Из этого эскиза мог бы выйти вполне приличный сериал, где достало бы и душещипательного, и общественного — всего понемногу.

Сцена из эскиза «Грех».
Фото — архив театра.

Вообще космос Островского с его очевидной актуальностью и не менее очевидными, далеко еще не познанными художественными глубинами — шикарный материал для лабораторных исследований. Затея Дмитрия Егорова пришлась как раз в пору, хотя пока это всего лишь пробный шар. Однако будущее у такого рода проб может быть весьма захватывающим. Если, конечно, оно будет, это будущее, если Островского (а также Гоголя, Пушкина и проч.) завтра не приказано будет навечно одеть в сапоги, жилетки и сюртуки с панталонами. Пока же залы орловского театра на показах были забиты до отказа, на обсуждении выступали самые разные люди и говорили весьма интересные вещи. Дело это и для города, и для театра новое, артисты разных поколений участвовали в нем с видимым азартом, главный режиссер и директор Елена Казакова болели за каждый эскиз и каждое обсуждение так, будто играли долгожданную премьеру. За стенами театра было жарко. Но и внутри тоже.