К юбилею Татьяны Рассказовой
Ах, я запомнила ее сразу, хоть она тогда была негритянкой! Аркадий Иосифович Кацман нас с мужем любил и привечал, но когда он пригласил нас на премьеру студенческого спектакля «Ах, эти звезды», мы нахально заупрямились: «Да ну, Аркадий Иосич, жизнь коротка, не хватало еще студентов ходить смотреть! Хватит, насмотрелись!» Кажется, мы в тот вечер просто собирались с кем-то выпивать. Но он заорал в трубку: «Нет, вы придете, и вам еще будет стыдно за ваши слова!»
И мы пришли. И нам потом было стыдно.
Потому что полтора часа ни с чем не сравнимого удовольствия и радости испытали мы в тот вечер! У нас где-то до сих пор хранится та программка Учебного театра, замусоленная до дыр — ведь каждого из этих ребят нам тогда пришлось сразу и влет запоминать в лицо и по имени. Они сразу стали звездами, в одночасье, еще студентами! Когда выходил по перилам, приплясывая, Челентано — Петя Семак, зал просто взвывал!
А затихал он всего пару раз.
Когда на сцене появлялась толстая негритянка Элла Фитцджеральд, публика несколько секунд сидела в тихом онемении, — и она же сама наверняка это помнит?!
Это была Татьяна Рассказова.
С тех пор прошла жизнь, а забыть это оказалось невозможно. После спектакля мы протолкались к Кацману, к которому немыслимо было протолкаться, он увидел нас, еще ничего не успевших сказать, и злорадно заорал: «Ааааа!!! Вооот!!! Вооот!!! И что?!!!»
Он был, как всегда, на каблуках, с выкрашенной в рыжее сединой, с красным глазом, в котором полопались сосуды, и был похож на пирата, подсчитывающего богатую добычу.
Мы кинулись его тискать.
А это имя — Татьяна Рассказова — с тех пор в моем сердце. И что бы ни делала с нашей жизнью судьба, она для меня всегда — суперзвезда, и будет ею, пока я жива. Ибо Рассказова — настоящая большая актриса и настоящая звезда, настоящий друг и настоящий человек. И вообще — настоящая.
Тот знаменитый кацмановско-додинский курс — Лика Неволина, Петя Семак, Таня Рассказова, Максим Леонидов, Ирина Селезнева, Лена Кондулайнен — я помню и люблю всю жизнь. И сумасшедший успех их спектаклей — «Ах, эти звезды» и «Братья Карамазовы»…
Нас тогда просто потрясли молодые актеры в ролях героев Достоевского — их сверстников. Я всегда не любила в «Карамазовых» Грушеньку, которая казалась мне мелкой гадиной, и я не понимала, как ее мог так беззаветно любить чистый сердцем, хоть и шальной и безбашенный Митя.
Рассказова меня впервые с нею примирила: красивая, яркая, гордая! Были в ней та русская страсть, и та удаль, и та бесстрашная готовность в омут головой — которыми эти отчаянные безумицы у Достоевского всегда и покоряли вопреки нормальной человеческой логике. Веселье и отвага — с безумием пополам…
Я не видела ее на сцене Театра им. Ленсовета, где она играла Полли Пичем. Но я слышала о ней. И завидовала тем, кто мне рассказывал: «Ой, ну Рассказова — это нечто. Какая актриса! Но что она в драматическом театре делает с таким-то голосом? Это ж не голос, это ж Божий дар!» О, этот рассказовский голос! То, как она поет — отдельный сюжет, даже для того «поющего» курса…
А потом — вновь Додин, Малый драматический, старые «Братья и сестры», Варюха…
А потом — «Звезды на утреннем небе»…
Я познакомилась с Рассказовой во время ее работы над фильмом Вячеслава Сорокина «Жил-был доктор» и сразу поняла, что это будет замечательное кино: она так о нем говорила, так рассказывала — это был почти самостоятельный фильм, ее рассказ…
А потом — «Случайный вальс» Светланы Проскуриной: боже, как ненавидела я эту ее Анну — красивую, самоуверенную, походя растаптывающую и без того уже растоптанную Таньку Аллы Соколовой. И все же понимала, что против такой вот Анны, с ее мощной витальной силой, с ее сексуальностью шолоховской Аксиньи, герою, бывшему Танькиному мужу, ничего не поделать…
Вот да: я по сей день горюю о том, что роль Аксиньи, для которой Рассказова буквально рождена была, прошла мимо нее. Я похожее горько-щемящее чувство испытывала, когда Олег Борисов говорил мне с печалью: «Я родился, чтобы сыграть Хлестакова, но судьба обнесла меня Хлестаковым по периметру». Судьба Рассказову «обносила по периметру» не раз и не два.
И только такая могучая харизма, как у нее, и такая жизненная сила, и ее способность к сопротивлению обстоятельствам позволили ей выстоять в такой травмоопасной для актрисы ситуации.
Ее эпизоды — что в театре, что в кино — бриллианты.
Ее Татьяна Павловна в театральном «Подростке», влюбленная в Версилова так, что доигрывает за партнера все, что нам непонятно: за что и почему его так любят женщины.
Ее акушерка Миша из сериала «Тест на беременность» восхитила и влюбила в себя не только зрителей, но и автора, Татьяну Соломатину: «Я мечтаю познакомиться с Рассказовой. Бутылка, цветы и прочие мои знаки уважения. Так угадать мою Мишу — это вот ну земной поклон. Многие мои врачи, которых просто крючило в сериале от того, что не я написала, в Мишу просто влюбились. А я как отчасти „мать“ испытываю к Рассказовой очумительно теплые и нежные чувства!»
Да — Рассказова частенько играет роли не в размер себе.
Но она играет их «себе в размер».
Так, как умеет только она. И так, что на ее месте никого другого себе и представить невозможно.
Я вот даже представить себе не могла, что обычный поход с внучкой в театр — в МДТ на «Снежную королеву» — обернется самым чудесным вечером за все новогодние каникулы! Ребенок только и говорил, что об атаманше разбойников, которую играла Рассказова. Такой разудалой, развеселой и разухабистой! И говорила не день и не два, вспоминала ее. Как же это важно, когда ребенок приходит в театр и потом ему хочется говорить о том, что он там увидел!
Рассказова работает на профессиональной сцене вот уже 35 лет. Сыграла более 60 ролей в кино и более 25 в МДТ — Театре Европы: Лора — «Звезды на утреннем небе»; Виргинская — «Бесы»; Кристина — «Фрекен Жюли»; Эра — «Московский хор»; Атаманша — «Снежная королева». Только в знаменитом спектакле «Братья и сестры» — пять ролей. И в версии 2015 года новая, шестая, роль — Пелагеи Лобановой…
Она — Заслуженная артистка России, лауреат Государственной премии. Но вот есть в ней кое-что, что совершенно не вяжется с представлением о «солидной юбилярше».
Вот то — шальное и разудалое, что отличает многих ее героинь. …На Дворцовой давали концерт, посвященный памяти выдающихся ленинградских композиторов — Исаака Шварца и Андрея Петрова. Популярные актеры театра и кино, участники фестиваля «Виват кино России!» пели их песни из разных кинофильмов. Боле 15 тысяч зрителей, собравшихся на Дворцовой тем теплым майским днем, с удовольствием им подпевали.
И вдруг замерли.
На сцену в вишневом брючном костюме вышла Рассказова и, приплясывая в такт, повиливая бедрами, хрипловатым сильным голосом запела: «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем — на дно»! И так она пела, и так двигалась, что внезапно вспомнилась Марлен Дитрих из «Голубого ангела». И это ощущение, что сейчас что-то необычное происходит, было у всех, кто хлопал в такт ее приплясываниям, ее увеличиваемым экраном движениям бровей, ее почти интимным, соблазнительным интонациям, с какими обращалась она к каждому из этих 15 тысяч: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!»…
Клянусь: первый, кому бы она в тот момент захотела подмигнуть, полез бы к ней на сцену! Так она была зажигательна. Блистательна. Великолепна. Но — сколько ни оттягивай эти слова — их все равно придется произнести: 9 июня у Татьяны Рассказовой юбилей.
К ее юбилею не поставлен спектакль персонально на нее, не собран концерт персонально для нее, не написана для нее главная роль в кино.
Впрочем, хуже от этого не ей.
Но лично мне это больно и обидно.
Да, Элла Фитцджеральд! А потом всё-таки Театр Ленсовета, и он был Татьяне Рассказовой тогда абсолютно впору. Полли пела «И корабль трёхмачтовый, сорок пушек по борту…» — и эти пушки жахали прямой наводкой в зал, такая это была и есть артистка. Вторая ленсоветовская «Трёхгрошовая» именно об этом отчаянии толпы, и Полли в этом зонге была Лауренсией! А в проходном (будто бы) спектакле «Вы чьё, старичьё?» по Б. Васильеву Рассказова приносила Равиковичу тарелку супа, и это был уровень Библии, или, в конце концов, Пикассо. И на Камерной сцене МДТ, во «Фрекен Жюли», именно Рассказова-Кристина была драматическим, по-стриндберговски сгущенным фундаментом трио. С этими впечатлениями можно жить — с великой благодарностью.