В Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина открылась выставка живописи, графики и скульптуры Резо Габриадзе.

В результате выставка названа очень правильно.

Но знаю, что Резо долго искал название и хотел, чтобы в нем было что-то типа «порт», «гавань», чтобы было понятно: именно живопись — его постоянное занятие с тринадцати лет, его гавань, из которой он иногда уплывал снимать фильмы или ставить спектакли, но портом приписки было именно изобразительное искусство.

Примерно из 10 000 живописных работ выбрали около 100, из океана вычерпнули несколько капель, причем какие-то серии («Подмосковье», портреты Толстого, Аполлинера, Станиславского и пр.) совсем новые, написанные этим летом.

Выставкой Габриадзе хочет сказать: я — не кукольник и не драматург, я прежде всего художник. Но без кукол и керамических работ, без башни, картонный макет которой разместился между античными слепками, картина выставки была бы неполной, и все это там есть.

А на открытии, по традиции музея, требовался музыкальный момент. И вышла ведомая Виктором Платоновым кукла «Рихтер», и села за маленький черный рояль, и стала играть, а к Рихтеру вышла кукла «Ирина Антонова» и на глазах настоящей Ирины Антоновой, сидящей в зале, водрузилась на стульчик у рояля и стала слушать… Уже давно в едином поле у Габриадзе уживаются первая и вторая реальность: живой Андрей Битов и выставочная кукла «А. Битов», а также действующая кукла «Битов» в «Песне о Волге». Монтаж реальностей делает живого Битова персонажем, в то время как художественная реальность «оживляет» и одушевляет куклу «Битов», живущую во второй — более важной и для Битова, и для Габриадзе — реальности искусства. Теперь он смонтировал двух Антоновых, а живой Битов сказал на открытии: «Он лилипут среди великанов и великан среди лилипутов. Это человеческий, европейский размер».

Картины Резо Габриадзе «Театральная портниха Маруся», «Закс — могила любви» и «Битва портного с закройщиком».
Фото — Марина Дмитревская.

«Габриадзе подчиняет форму и композицию законам цвета. Краски наложены плотным слоем и по свойству гуаши не растворяются друг в друге, а просвечивают. Так, сквозь желтую охру виден черный, а зелень лежит на фиолетовом и темно-синем. Этот прием дает особый эмоциональный эффект. Соотношения цветов переходят в иную категорию, воспринимаются как соотношения светлого и темного начал, борьбой добра и зла. И простая жанровая сцена становится символом, олицетворением вечных противоречий человеческой жизни», — писал когда-то искусствовед Андрей Сарабьянов, невольно давая модель творчества Габриадзе в целом, поскольку любое из искусств, которыми тот занимается, моделирует его художественный мир во всей полноте, часть отражает целое. Как «сквозь желтую охру виден черный», так сквозь театр проступает живопись, а сквозь живопись — литература. Соотношения цветов, зафиксированные Сарабьяновым как «борьба добра и зла», — повторяют драматургический конфликт, заложенный в каждом спектакле Резо, и, в общем виде, это всегда будет романтический конфликт черного и белого, благородных, возвышенных сил, борющихся за справедливость и добро — и прагматических установлений реальности, рыцарского сознания — и сознания обыденного.

А когда лично я вижу на полотнах синий, переходящий в кобальт, то не могу не вспоминать Бараташвили: «Цвет небесный, синий цвет…». Император Арчил в «Дочери императора Трапезунда» говорил: «Моя бирюзовая Грузия», и сам Габриадзе довольно часто ассоциирует Грузию с бирюзой. Поверим двум поэтам, воспринимавшим свою страну в близком колорите — от синего до бирюзового, тем более, что в пожилом возрасте Резо даже записал аудио-файл, где он читает именно это стихотворение Бараташвили. «В детстве он мне означал / Синеву иных начал…»

Кто-то считает, что Габриадзе в живописи примитивист, наследующий Пиросмани. «В его картинах можно найти отголоски искусства экспрессионистов и постимпрессионистов, Матисса, Гогена и Жоржа Руо. Но Габриадзе работает „без оглядки“ на этих художников. Он идет своим собственным путем», — писал когда-то Андрей Сарабьянов, а сейчас, выступая, отослал еще и к фовистам, Ларионову, Гончаровой.

Он говорил, что Габриадзе не боится рискованных цветов. Черного с золотом, красного. Но когда, опять же, лично я вижу на полотнах красный, то не могу не вспоминать рассказы Резо о Грузии, «ударенной совдепией», не могу не вспоминать его «Кутаисские рассказы», глядя на серию «Малая энциклопедия Кутаиси». Все Миновичи, Сарджвеладзе и Люси Терки, встреченные когда-то мною в рассказах Резо, которые я записывала (они вошли в книгу «Театр Резо Габриадзе») теперь идут по стенке музея. Как шагали когда-то по улице 1905 года…

Картины Резо Габриадзе «Галактион» и «Лодка без весел».
Фото — Марина Дмитревская.

Художественный мир Габриадзе — един и неделим. Он живой, многонаселенный, имеющий собственные, ему одному присущие законы (как эстетические, так и этические, философские, композиционные и пр.). Персонажи, темы, идеи, фабульные ходы, сквозные мотивы, перетекающие сюжеты, герои, горизонты смыслов и даже словесные образы живут в этом законченном, давно имеющем свое независимое духовное пространство мире по законам органической жизни, объединенные личностью их создателя. А он переносит излюбленные образы с живописных полотен в пьесы и сценарии, а из рассказов и повестей — на сцену театра и в графические листы. Один и тот же образ оказывается тем самым воплощен одновременно в разных видах искусства, но одним человеком.

«Высшее достижение живописи — когда статичное изображение бесконечно обновляется в нашем восприятии. Оно меняется оттого, что сюжетная и абстрактная стороны соединяются в одно целое. Сила рассказа в живописи должна быть равна изобразительным средствам», — считает Ю. Норштейн, режиссер и художник, несомненно родственный Габриадзе (его портрет тоже есть на выставке, да и в нашем журнале были рисунки). Резо не мультипликатор, но живописная картина, созданная им сперва в эскизах и полотнах, а затем «оживленная» в зеркале сцены согласно поэтическому, ассоциативному закону его мышления, «бесконечно обновляется» и рождает дополнительный ассоциативный ряд в нашем сознании благодаря поэтическому закону авторских обновлений. То есть драматургический и театральный текст провоцируют изменения изобразительной среды, а живописная составляющая изменяется согласно текучим поэтическим, ассоциативным авторским ходам. Цвет, форма и слово не борются здесь за первенство. Они равноправно первичны.

Сегодня Резо Габриадзе решил нам показать, что сам он считает первичным живопись. Пусть так. «Он относится к своему таланту как к тому, что можно расходовать», — сказал на открытии выставки Михаил Жванецкий. Маленький комбинат по созданию прекрасного во всех видах искусства, Реваз Леванович Габриадзе, продолжает работу. На выходе новая редакция спектакля о любви паровозов. Называться теперь будет — «Рамона».