9 января ушла из жизни Анна Игнатьева, главный художник Санкт-Петербургского Театра сказки

Ушла Нюша Игнатьева… И первое ощущение — сразу же, — что палитра театра кукол, яркая, красочная, прозрачная и легкая, как дыхание, стала тусклее… И уже не будет того совершенно сумасшедшего по красоте мира, того волшебства спектаклей, ею вместе с Игорем рожденных: «Из ливерпульской гавани», «Синяя борода», «Щелкунчик» и многих, многих иных…

Вот этот самобытный, ни на что не похожий мир — или, как когда-то определил его Михаил Кузмин, «мирок иронии, фантастики, гротеска», — Нюша сделала своим, жила в нем и воплощала его на сцене.

В ее сценографии, в ее костюмах и в ее куклах — все от нее, не только талант большого художника, но жизнь, которую она отдавала своей сценографии, своим костюмам, своим куклам.

Анна Дмитриевна Игнатьева для всех, кто был близок ей, кто любил и ценил ее, никогда не была Анной Дмитриевной, Аней, Анечкой. Она была и останется Нюшей. В этом какая-то непроговариваемая правда, точность, особое восприятие и ее неповторимой личности, и ее творчества. Мягкость, негромкость (никогда не слышала, чтобы она повышала голос) при удивительной твердости и целеустремленности, верности себе, своему видению мира. Она никогда никому не подражала, слова «мода», «тенденции» — не про нее, потому что она создавала свой мир, таким, каким видела его и каким одаривала актеров, завораживала зрителей. Про Нюшин мир мало сказать талантливый, он — личностный, глубокий внутренними смыслами, той добротой, которая присуща только мудрому человеку. Ее куклы, костюмы, реквизит, цветовая гамма — все совершенная поэзия, по-настоящему высокий стиль, поэтическая сказочность, не декламируемая громко, а высказываемая интонацией, нюансами, складками одежды персонажей, сказочными небывалыми головными уборами, несомасштабностью героев и пространства, в которое они помещены… Как же всего этого будет не хватать!

В какой-то момент болезни — моей, а, может быть, уже и ее — позвонила Анна Дмитриевна и предложила погулять в Летнем саду. Мы не были предельно близки — где я, а где Летний сад. Но именно в этом была Нюша. О чем говорили, не помню ни слова. Я идиотически махала руками, отгоняя дым своей сигареты. Ни разу она не произнесла банально-спасительные «держись», «все будет хорошо», «ты сильная». Прогулка состоялась и до сих пор очень дорога мне. Позднее я не сумела, не решилась, спасовала ответить ей тем же.

Она всегда и всюду была узнаваема. И в ее случае это не ругательство, а более чем комплимент. Любая ее открытка, эскиз, кукла, костюм, афиша, сувенир, в конце концов, «задутая» для реквизита табуретка провоцировали возглас: «О! Игнатьев». И всегда и безусловно имелось в виду «Игнатьевы». Это множественное (а вернее двойное) число в фамилии — великий дар щедрого партнерства, не всякому художнику данный. Нюша и им обладала и умела распорядиться.

Про «не были близки» — вранье. Cегодня утром год, едва начавшись, выхватил кусок моей жизни. Так из оставленного без присмотра торта крадут самый праздничный и красивый кусок. На кукольной кухне (сознательно не прошу прощения за кулинарную тематику), где кто-то главенствует по бисквиту, кто-то по пропитке, а есть мастера и по коржам, Нюша чародействовала по декору. Гляссаж, бламанже, конфи и, разумеется, вишенка сверху. Все это не само по себе, не ради красоты, а со вкусом и смыслом, удвоенным, возведенным в степень по сравнению с тем, что было задумано режиссером.

В кукольном государстве она, конечно, была городской сумасшедшей. Когда-то Боровков мрачно пошутил о необходимости кладбища кукольников. Но это несбыточная иллюзия. А я про наше, реальное. Ее дракончик, лисенок, Терешечка, царь Салтан и все остальные — инопланетяне странного обличья и странных цветов. Таких не придумает больше никто и никогда. Обитатели радостного и счастливого мира Анны Игнатьевой, где каждый из кукольников не прочь очутиться. До встречи, Нюша.