Фото — архив театра.

Сегодня исполняется 60 лет Михаилу Окуневу, народному артисту, уже практически корифею (страшное слово!) Омской драмы.

Сам Михаил Окунев уже знает, что его имя чаще всего звучит в нашей редакции («Окунев не поймет. Окунев не обязан знать…») и его выучивает каждый начинающий автор. Знает, потому что семь лет назад (боже, уже семь, караул!) я написала об этом анекдотическом факте в портрете Окунева : «По чистой случайности уже очень давно, объясняя кому-то адрес текста, я произнесла: „Представьте, что вы пишете для Окунева“. Так и повелось: „Окуневу будет скучно. Окунев бросит это на первом абзаце“. Почему „сказался“ именно Окунев? Ну, во-первых, он — известная театральная личность, и когда в какой-то межрегиональной театральной компании говорят „Миша“ — имеют в виду только его, тем более что другой Окунев, Леонид, есть в Тюмени… Окунев к тому же — актер, постоянно читающий, всегда в курсе всего раньше критиков, особенно по части пьес, но в то же время не театровед с академической заумью. Вот на такого читателя, на такого адресата и рассчитан „ПТЖ“». В последнее время, если надо объяснить что-то еще строже, я уже не использую нарицательное «Окунев», а почему-то стала говорить: «Представьте, что это читает актер Высторопец». Почему опять же сказалось имя камчатского актера Алексея Высторопца — не знаю. Наверное, потому что Камчатка дальше Омска. А еще и потому, что уже надоело трепать имя замечательного Михаила Окунева.

Когда-то с завидной регулярностью — два раза в год — приезжая в любимый Омский театр 90-х, я знала почти наизусть весь его репертуар, и тогда была видна интересная кривая молодого артиста Окунева (но уже на главных ролях, таких, как Мужчина в «Женщине в песках»). Он как будто подходил к краю пропасти (в драматическом смысле), но останавливался «у бездны на краю». Ему, казалось, было предназначено заглянуть туда, куда отваживались глядеть великие (например, Олег Борисов, с которым многое, казалось мне тогда, роднило Мишу Окунева), но заглядывать в ту пору молодому актеру Окуневу было страшно.

И я отчетливо помню ночь после «Женщины в песках», которую мы почти всю просидели в прокуренной литчасти, обсуждая как раз это: можно ли жить в яме? Это была та самая роль, в которой, как мне казалось, надо бесстрашно прыгнуть в пропасть и в ужасе понять: в яме жить нельзя. А Миша уверял, что можно, что с ямой надо смириться, и тогда она уже не будет ямой. Смиряться и жить по инерции нельзя — уверяла я. Можно и должно — говорил Миша… И, между прочим, мы оба были правы.

М. Окунев (Мужчина). «Женщина в песках». М. Окунев (Хлудов). «Бег».
Фото — архив театра.

И все-таки, спустя много лет, Окунев в пропасть заглянул. Его темнолицый Хлудов в «Беге» был не убийца и не маньяк. Он был похож на головешку, обуглен бесконечной войной, защитой горящего Отечества, за ним читались окопы Первой мировой, он и сам сидел «в окопе» — на последнем рубеже сдерживая бег крыс вроде Корзухина. Единственный безвинный, кто невольно попадает под хлудовскую раздачу, ввязавшись в диалог, — вестовой Крапилин. И только он (потому что безвинный) преследовал и мытарил старого генерала до конца его дней. Остальные — нет, почему-то не преследовали. А потом — Ротмистр в «Отце» Павла Зобнина, в котором трудно было заподозрить ученого: вполне себе солдафон, который и у себя дома — как на плацу, может крепким ударом свалить со стула солдата Нойза; он зол, зорок и, кажется, непобедим — представитель мужского мира. Жалуясь Пастору на жену и женщин, которых в доме несколько, он явно ненавидит этот женский мир. Коротко и яростно выпивает, резко отворачивается, завидев жену, затравленно делая вид, что работает… Собственно, и здесь такая хлудовщина, последний окоп, рубеж, война, безумие.

И, конечно, «Искупление» Алексея Крикливого, в котором центральное место занимают темные, мучительные монологи краснобайствующего и почти непереносимого для окружающих арестанта-профессора-литературоведа Павла Даниловича (он витийствует, когда всем хочется тишины). О герое Михаила Окунева, отпущенном из сырой камеры на работы по откапыванию трупов, Горенштейн замечает, что беспрестанность речей «делала его похожим на обезумевшего колдуна, читающего заклинание-молитву над усопшим, которого ко всему еще не закапывали, а извлекали из земли, что придавало картине вовсе безумный смысл». Окунев не играет «колдуна» и не молится. Его профессор в аккуратном черном костюме — как будто на лекции — полон сил и проповеднической энергии. Сверкая полубезумным глазом мессии, найдя собеседника в недоучившемся философе Августе, он обрушивает на зал холодный огонь апокалипсических предречений.

М. Окунев (Павел Данилович). «Искупление».
Фото — архив театра.

Окунев умеет быть на сцене недобрым, в нем тоже нет столь непереносимого и частого актерского кокетства, желания понравиться залу (и именно этим он залу нравится). Жесткий, желчный, яростный, экспрессивный рисунок его ролей часто выполнен углем, тушью, в каждой роли есть каркас, словно гнутый из проволоки, а уж дальше — подробности.

А. Эфрос говорил, что все актеры — женщины, а режиссер — мужчина, и от их «брака» возникает ребенок — роль. Мне кажется, Михаил Окунев — мужчина, который долго и пристально вглядывается в режиссера, которого ему сватают, а уж потом вступает с ним в любовные или просто матримониальные отношения. По моим подсчетам, в день юбилея они с Павлом Зобниным должны родить Бернарда в «Аркадии». И, видимо, роды уже происходят, потому что Зобнин не смог написать обещанное поздравление тут, у нас в блоге, и я сейчас срочно собираю на живую нитку надуманное и написанное о Мише за почти 30 лет (караул!)… Как-то так вышло, что наши профессиональные пути шли параллельно, он играл, я о многом писала. И ужасно жалею, что не окажусь сегодня на «Аркадии» и не произнесу не только Семнадцатый тост («за Омскую драму, где бы ты ни был»), но и тост за день рождения Михаила… отчества которого я сейчас на вскидку и не знаю. Но будем считать, что поколения авторов «ПТЖ» в этот день выпивают за то, чтобы «Окунев понял… Окунев прочитал…». И главное — чтобы Окунев сыграл! В данном случае — героя Стоппарда, но и еще десятки прекрасных ролей!

Я считаю Михаила Окунева уникальным артистом, одним из величайших, лучших в своей профессии. Это умный, тонкий, рефлексирующий актер, он обладает редким качеством свободного существования как в классическом репертуаре, так и в поле современного театра. Процесс репетиций с ним — всегда удивительное путешествие, увлекательное исследование. Миша очень любопытный и любознательный актер, готовый осваивать новые театральные языки. Для него всегда крайне важно качество литературы, привносимой на театральную сцену, ее способность зажечь в людях человеческое начало, обнажить болевые точки. Это редкое качество для современного актера. Кроме того, он стойко выдерживает жесткую режиссерскую форму и уделяет огромное внимание своему личному профессиональному развитию, технике игры.

М. Окунев (Сальери). «Амадей».
Фото — архив театра.

Этот удивительный актер способен вести со зрителем диалог, затрагивая в людях нечто такое, чего в «настоящей» жизни катастрофически не хватает. Миша способен серьезно, честно и откровенно беседовать со зрителем: он может раздражать, может смешить, может доводить до слез, вызывая у зрительного зала острые и чистые эмоции. Я очень люблю с ним работать, ведь ему интересны наши «психологические» пространства, возникающие в процессе работы над спектаклем, которые определяют персонаж, автор и режиссер.

Михаил Окунев — редчайший случай актера, соединившего профессиональные и человеческие качества. Великий артист и, одновременно, внимательный и заботливый друг.