Мастерская Николая Наумова 2020

Греческая приставка «мета» одновременно обозначает и промежуточное состояние (между, после, через), и знание о самом себе — метапамять, метатеория, метаданные. Это представление о самом себе. Спектакли учебных мастерских — это как будто всегда метаспектакли, представление самих себя в настоящем и будущем, отчет за пройденный период. Поэтому очень важно наблюдать за практиками театра в период студенчества. Мастерские — это всегда и яркое, пусть и утрированное стремление показать все, что есть в современном театре, и работа с традицией (пусть зачастую и через ее отрицание и высмеивание), и предугадывание будущего.

На курсе Наумова две мастерские — актерская и режиссерская. Их учебная биография богата: спектакли, созданные под руководством Яны Туминой, фестиваль в Бухаресте, участие в «Поющей маске», спектакли по Маркесу, Пушкину, Андерсену, о петербургском мифе и детских фантазиях. Эти курсы существовали и работали параллельно, рядом друг с другом. У них почти нет общих проектов, но есть общее ощущение от их работ: они все музыкальны, лиричны, и актеры, и режиссеры прекрасно понимают драматургию предмета, создают полноценный предметный театр, их увлекают сложные метафизические вопросы — это одна общая Мастерская Наумова.

Режиссером я никогда не хотела быть, поступала на актерский курс. Но будущий мой мастер, Николай Петрович, видимо, увидел во мне задатки режиссера (что почему-то случалось со мной и раньше, все мои мастера, учителя видели во мне способности к режиссуре), он позвал меня после первого тура и предложил перевестись к нему на 2-й режиссерский курс. Так я и оказалась в Академии на режиссерском курсе. © Дарья Кожевникова

ЖЕНСКОЕ ЛИЦО РЕЖИССУРЫ

За время учебы режиссерская мастерская смогла поработать с разным материалом: Шекспир, Чехов, Пушкин, Чуковский, Гольдони, Басё, Маркес, Кафка, славянский и японский фольклор, картины Марка Шагала. Визитная карточка женского режиссерского курса (только на последнем курсе к девушкам присоединился Артем Клоков) — концерт-посвящение «Женщины Макондо», состоящий из историй, произошедших в городе, придуманном Маркесом.

«Женщины Макондо» — это спектакль, появившийся из наших режиссерских работ. Этот спектакль посвящен женщинам в романе Маркеса. Вообще, это очень дорогой для меня спектакль, ведь с ним связана работа с прекрасным человеком и педагогом Яной Марковной Туминой. С «Женщинами Макондо» мы были на фестивале в Бухаресте. Благодаря этому спектаклю родились номера, которые участвовали в пластическом конкурсе и в «Поющей маске». Я играла Урсулу Игуаран — смерть Пилар Тернеры. Вот так.  © Аглая Жюгжда

«Женщины Макондо». Спички, карты, вечный дождь, одиночество, нервы, истерики, проклятье, генетика, любовь, ненависть, сбывшиеся и нет пророчества, воспаленное воображение страстного и закрытого мирка вымышленного колумбийского города. Магический реализм Маркеса здесь разложен на отрывки, на концертные номера, на калейдоскоп жизненных судеб. Здесь все явно, не механически: и Фернанда (Екатерина Давыдова) в самом деле сходит с ума, и у божественно красивой Ренаты (Дарья Кожевникова) платье из черного превращается в красное — прекрасная находка для изображения страсти, для танца о желании любви и жизни.

Постоянный лейтмотив — дождь. Это не только впрямую «по Маркесу» — «в Макондо идет дождь», но и вещественное наполнение спектакля — тазы, звуки, звоны, стуки. Здесь все на грани, на нервном срыве. Все или очень быстро, или очень медленно. И в то же время это море страстей наполнено и юмором, и иронией, и желанием продемонстрировать свои актерские возможности, и показать, как в режиссуре могут быть реанимированы, казалось бы, простые приемы и трюки, если они могут работать на смысл и художественную выразительность.

Режиссерская мастерская многому научилась и многое показала. С какими надеждами и мечтами они вступают во взрослую жизнь?

Сейчас непростое время для театра и репертуара. Это связано не только с эпидемией, но и с общей культурой населения. Часто вне столичных театров кукол сложно не только создать, но и потом успешно продать спектакль, например, по новой детской литературе или по тем произведениям, которые не издавались массово в СССР. Дело в том, что люди часто ведут своих детей на знакомые названия, ожидая увидеть тот самый спектакль, с таким же набором тем и с той же трактовкой, который видели в своем детстве. Очень напряженно публика относится к спектаклям для детей, позволяющим себе серьезно затрагивать якобы «не детские» темы. Например, темы отношений в семье, верности обещанию, взросления, старости или смерти могут иногда вызывать резко негативные отзывы, вынуждающие театры постепенно выводить подобные спектакли из репертуара. Но дело в том, что ребенок уже живет в реальном мире и уже сталкивается с этими вещами. А театр дает возможность подумать над ними, и различные табу, призванные оградить детство от мира реального и сделать его миром на облаке сахарной ваты, уничтожают эту возможность «открытого разговора». Мне бы хотелось говорить на эти важные для ребенка темы языком театра кукол. © Мария Серская

ПТИЧИЙ ДВОР

Андерсен — бедный датский мальчик, чью судьбу как будто наворожили, а «Meta-Андерсен» — спектакль о нем и его персонаже по имени Гадкий утенок. О «мета» как пропасти чужого мнения, которую надо перепрыгнуть. Как и «Женщины Макондо», спектакль «Meta-Андерсен» поставлен под руководством Яны Туминой, сотрудничество с которой студенты актерской мастерской считают важным опытом.

Самое значимое событие за время учебы — встреча с Туминой, потому что, оттолкнувшись от этой точки, понимаешь, каким, оказывается, может быть еще театр. Ну, и постулату «только по любви» уверовала с этим человеком. © Майя Натариус

Кардинально меняется мироощущение, и ощущение себя в этом мире, после встречи с Яной Марковной Туминой. Яна Марковна будто бы вскрыла скорлупу-оболочку и показала истинное мое нутро, настоящую Настю, которую я долгие годы скрывала для себя самой. © Анастасия Михайлова

В этом пластическом спектакле есть всего три слова — «чужой, другой, гадкий». И больше всего на свете мы боимся в жизни Другого, хотя все время страстно к нему стремимся. Чужой, или Другой — наверное, самый важный архетип человеческой культуры. Потому что только через него мы можем обозначить нашу идентичность. И когда Утенка отрицает Птичий двор (ироническая метафора общества, а зазнавшихся и самодовольных кур, кажется, уже не сыграть лучше, чем это сделали студентки курса Наумова), он делает это не от злости, а от отчаяния: сначала слишком гадок, а затем слишком красив Утенок оказывается — подрежь крылья, оставь с собой, не отпусти Красоту. Словно бы через каждодневное созерцание преображенного Гадкого утенка Птичий двор тоже стремится стать красивее, значимее, лучше.

Андерсен как бы пишет о себе, представляет себя Гадким утенком. Птичий двор (как и общество вокруг Андерсена) обрамляет его, становится фоном его жизни. Наблюдая, как Птичий двор реагирует на Утенка (сначала шпыняет, шипит, гогочет на него — это все реальные актерские, физические действия) и постепенно каждая птичка становится индивидуальной, мы наблюдаем, как, отзеркаливая друг друга, Птичий двор и Гадкий утенок/Андерсен начинают понимать самих себя. Птичий двор здесь ни в коей мере не становится главным действующим лицом —он подсвечивает, помогает понять Андерсена. Но в то же время здесь нет утрированного образа прекрасного одиночки и безликой серой массы. В многообразии галдящего и жесткого большинства и есть самый страх. Все мы индивидуальны и все мы очень сложны.

Образ Андерсена здесь неразрывно связан с Гадким утенком — иногда Андерсен машет рукой, как крылом, клоунски снимает цилиндр и достает из него яичко, у него те повадки, которые одновременно и птичьи, и такие человечьи: когда он волнуется и боится, переставляет ноги, тянет шею, качает головой из стороны в сторону, руки его поднимаются и опускаются — он машет крыльями. Андерсен (Александр Игнатьев) словно начинает грустное клоунское представление (неслучайно спектакль посвящен памяти безвременно ушедших поэта Олега Григорьева и клоуна Коли Никитина) — он тащит тяжелый чемодан (простая метафора нашего прошлого, груза обид и страхов). Вокруг него вьются красивые картонные птицы. Что это, Птичий двор или воплощение мечтаний и надежд? Из чемодана высовывает свой клюв Гадкий утенок. Гадкий утенок — беззащитный птенец огромного двора — вечное внутреннее «я» Андерсена, его первый шаг к самому себе.

Птицы у наумовцев сыграны характерно, живо, искренне. Птичий двор здесь не безликая серая масса, а яркие птички, каждая со своей гримасой, ужимкой, но они всегда вместе, не отлипают друг от друга. Их, в общем-то, единственное отличие от Гадкого утенка в том, что он может быть один, а они нет. И это противостояние ярко воплотилось в сцене с рингом, когда один вышел на другого. Гадкий утенок и Птичий двор в вечном конфликте. Потому что они хотят быть как он, а он — как они.

В отличие от страсти режиссерского курса, здесь все выверено, холодно, вместо ярких цветов — брызги воды, пух и блики света. Весь спектакль построен на тенях, пантомиме, номерах-вставках «грустных клоунов», огоньках-фонариках, которые бегают по белому фону. Но здесь есть и шум, и потасовки птиц, и комизм, и ирония — прежде всего по отношению к самим себе. А яркие птичьи вспышки не разрушают строгого и лиричного настроения спектакля, его внутренней собранности и напряженности. Это все внешняя жизнь — деловая и шебутная. Андерсен же пребывает в пространстве внутренних переживаний. Андерсен/Гадкий утенок — это человек, ищущий свое место в мире, желающий перепрыгнуть «мета» между родным и понятным «двором» и страшной, неизведанной, но личной, только твоей Свободой. Ведь двор может быть общим, птичьим. А Свобода — только личной, собственной. Здесь в спектакле остается открытым вопрос о том, что есть эта Свобода. Она только в том, чтобы улететь с птицами, или и в том, чтобы остаться на Птичьем дворе и продолжать быть свободным внутри? Можно ли научить Свободе других? Когда Утенок оказывается опутан веревками, он уже не может улететь. И здесь происходит его окончательное разделение на Гадкого утенка и Андерсена. Точнее, становится понятно, что один — плод фантазии другого. Гадкий утенок дирижирует хором птиц, и Андерсен бросает ему в подарок на память черный цилиндр. Андерсен (Александр Игнатьев, Игорь Лосев, Тимур Корепин, Андрей Носков) и Гадкий утенок (Юлия Чербаджи, Анна Рыжова, Тимур Корепин) — не конкретный персонаж и не конкретная биография. Это игра с биографией и сказкой, отправные точки, на основе которых разыгрывается вечная человеческая история — кто я такой, и кто вокруг меня?

Проекция стаи летящих птиц. Две свободы и две жизни совсем рядом.

Актеров-наумовцев увлекает теневой театр. Они в разное время ставили «Наш Петербург», «Теневые фантазии», «Рождественские сновидения».

«Наш Петербург» (режиссер-педагог Амела Вученович) — это лиричная, нежная семейная сага. Внутренне она рифмуется с пьесой «Бесконечный апрель» и детской книгой «История старой квартиры». Это простые житейские истории о том, как складываются любовь, дружба, семья в красивом, вечном и живом Петербурге. Это узнаваемая музыка, песни. Символы Петербурга — от Медного всадника до крейсера «Аврора» — начертаны линиями теневых рисунков. Это спектакль о городе и жизни, которая в нем происходит. Городская история — это панорама частной жизни на фоне больших государственных свершений. Исторические события свершаются, но кто-то их должен пережить? И переживают их люди под «Риориту», фронтовые песни, модную эстраду. Тени здесь ясные, четкие — это силуэты влюбленных, кораблей, памятников, это силуэты жизни.

«Рождественские сновидения» и «Теневые фантазии» — одновременно страшные и захватывающие. Тени — самое распространенное представление человека о потустороннем. В мире теней может происходить что угодно. И происходит — от рождественских чудес до детских страшилок.

Темы любви, поиска человеком самого себя в этом мире — одни из важнейших для курсов Мастерской Наумова. Об этом — одинокие и страстные «Женщины Макондо», лиричные теневые спектакли, сложный психологический «Мeta-Андерсен». Метаданные курсов — любовь, свобода, путь к себе, любопытство и интерес к большому миру. Звучит просто и банально? Но, может, это и есть самое главное? То, что и составляет нашу жизнь, от черты до черты. «Мета» — это и есть жизнь.

Любовь. Любовь к профессии, любовь к себе, к человеку. Для меня любовь вначале была регрессом, тянула на дно, но потом произошло какое-то вдохновение. Я сейчас говорю не только о человеческих отношениях, а о чувстве, которое наполняет тебя теплом. Поначалу я был неуверенным, трусливым, этими качествами во мне воспользовалась лень. Сейчас же я чувствую крылья за спиной, и каждый раз, выходя на площадку, я испытываю не скованность, а воздух, который обдувает эти самые крылья. О чем говорить уже, когда я вижу, как актеры реализуют нашу идею, тут уж вообще щенячий восторг.

За время учебы я встретил много хороших педагогов, как в Мастерской Г. Р. Тростянецкого, так и в Мастерской Н. П. Наумова; перечислять всех — можно сбиться, забыть кого-то и обидеть, но я уверен, что они знают, когда я о них говорю, потому что я часто к ним обращаюсь и по сей день, и всегда чувствую от них поддержку и любовь. Это заставляет думать, что ты не один, всегда есть сенсей, который повернет голову под другим углом. За что им огромное спасибо. Бесконечно люблю своих педагогов, мастеров, тех кто поверил в меня, и тех, кто отчаялся. Также одно из самых важных, что могло случиться, это встреча с людьми, которые поддерживают любое мое сумасшествие, в плане творчества, которые могут меня за секунду зажечь и за секунду вразумить. И все они с разных факультетов, что немаловажно, а кто-то ушел из института, на поиски нового начала, но все равно не бросает работу со мной. В итоге можно сказать, что самое важное, что произошло со мной за годы обучения — это встречи и расставания. © Артем Клоков

Знаете, если загуглить словосочетание «Мастерская Наумова», то вместе со ссылками на театральный курс вам будет попадаться «мастерская по изготовлению и реставрации струнных инструментов». Это даже символично. Выпускные курсы Наумова действительно умеют работать с тонкими струнами. Метаданные собраны.