«Дом». Театр Het Filiaal (Утрехт, Голландия).
Постановка Йелли Схипперс, декорации Мириам ван Хюхт.
Из программы фестиваля «Гаврош» (Москва).

Рядом с московским Театриумом на Серпуховке огородили пластиковым забором участок сквера. На заборе крупно написали «Дом». За забором поместили большой контейнер, преобразованный в специфическую сцену для моноспектакля.

Внутренность контейнера тщательно оборудована для почти настоящей жизни почти настоящего человека: шкафчики с посудой и одеждой, кухонная плита, старомодный приемничек-транзистор, старые фотографии по стенам, одинокая изящная фарфоровая чашка, узкая койка, аккуратно застеленная шерстяным одеялом, санузел, пластмассовый игрушечный утенок, и т. д. — масса достоверных бытовых мелочей. Камерная до предела обстановка превращена в сугубо публичную. Зрители располагаются по всей длине вагончика с обеих сторон, и даже в два яруса (на второй можно подняться по лесенкам). И в самом начале представления они застают героя за весьма интимным туалетом: он драит банной щеткой длинные ступни, затем, выбравшись из маленькой ванной, прибегает к помощи машинки для выдергивания волосков из носа (смотрясь при этом в никелированный чайник вместо зеркала), открывает стоящий тут же флакончик с «афтершейвом» и удовлетворенно охает, похлопывая по лицу ладонями. Аромат парфюма — самый настоящий, классически мужской, зрители ощущают его в непосредственной близости. До крупного горбатого человека с седыми усами буквально рукой подать. И от этого становится немного страшно. Но вовсе не от того, что человек собрался немедленно отправиться в мир иной…

«Дом». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля «Гаврош».

Фестивальные обзоры, как известно, — этакая профессиональная рутина, отчасти бессмысленная и, несомненно, беспощадная. Далеко не всегда в программе удается распознать актуальную художественную проблему, по поводу которой действительно хочется высказаться. А порой обнаруженная «сквозная линия» настолько озадачивает, что ее полноценное осмысление затягивается надолго… Не так ли и с нынешним «Гаврошем», прошедшим под эгидой Года Голландии в России? Здесь сразу в трех спектаклях разных жанров предстала та или иная «коробка»: бывший транспортный контейнер («Дом»), раздвижная сценографическая конструкция-параллелепипед («Буря», The Toneelmakerij и Firma Rieks Swarte, Амстердам) и даже четыре деревянных футляра в рост четырех артистов-эксцентриков сразу («Братья из коробки», Oorkaan, Амстердам). Образ героя, запертого в более или менее просторных четырех стенах (дома, вагона, гроба или собственного сознания, не распознающего полутонов в дилеммах «враги-друзья», «свои-чужие», и т. д.), оказался сквозным и наиболее интригующим.

«Дом». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля «Гаврош».

…Бывшему железнодорожнику из дома-контейнера умирать очень не хочется. Хотя, впервые ощутив накануне, что жизнь стала скучной, он не сомневается — пора. Но пока что, в силу собственной фантазии и опыта, он придумывает для себя многочисленные отсрочки: надо облачиться в потертый черный фрак (оставшись при этом в белых кальсонах и босиком); надо выпустить из клетки птичку; надо порадоваться тому, что уже нет необходимости оплачивать счета и налоги, разбросав безо всякого почтения официальные бумаги из почтового ящика; надо оставить прощальные послания соседям (хорошим: «Дорогие соседи! Кошек кормить не надо, потому что они тоже умерли»; плохим: «Отправляйтесь в ад!»); надо отправить эти послания адресатам, задействовав на радость публике жужжащий игрушечный поезд с электрическими огнями; надо в последний раз достать из расписной шкатулки и перечитать пожелтевшее письмо безымянной возлюбленной: «Я жду тебя, любимый», и сочинить прощальные стихи «для всех девушек»… В общем, земные дела никак не кончаются.

Образ старика подробен и реалистичен в деталях, но порой подчеркнуто искусственен в их совокупности. Театральная седина в коротких волосах, неверная походка, утрированно подслеповатый взгляд — и акробатическая ловкость, с которой актер (никак не «лягушонка в коробчонке» — по комплекции и росту он годится в баскетбольную команду) воспроизводит устрашающие падения-кувырки своего персонажа. Глуховато-вздорные интонации в голосе — и неназойливо-умудренный смысл текста. Не гротеск, но некоторая противоречивость средств (при этом достаточно убедительных, чтобы потом, в кулуарах, регулярно не узнавать артиста в джинсах и без седых усов).

«Буря». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля «Гаврош».

У героя нет имени, но есть фотографии родителей в рамочках. Нет детей, но есть нечто детское в той игре со смертью, которую он ведет на наших глазах, то торжественно укладываясь в постель и настроив приемник на величественную классику, то принимаясь деловито суетиться под врывающийся из ниоткуда бодрящий рок-н-ролльный мотивчик. Апофеоз одиночества, представленный пред зрительские очи волею создателей спектакля, у взрослого вызывает любопытство и ужас одновременно, заставляя задуматься о собственном невеселом и неизбежном. О чем думают маленькие зрители — мы узнаем вряд ли. Разве что самое незначительное из своих впечатлений они откроют, ведь чаще всего дети предпочитают скрывать самые сильные свои чувства, которые взрослым могут показаться неважными или достойными насмешки… Но, кажется, дети, подобно герою (да и большинству из нас), предпочитают ежеминутно забывать о краткости оставшейся жизни, отвлекаясь на рутинные заботы, романтические или болезненные воспоминания, нежданный порыв поэтического вдохновения или… чисто техническую катастрофу.

«Братья из коробки». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля «Гаврош».

В уже совсем было готовый к роли последнего приюта дом-ящик-гроб-вагончик неожиданно хлынет поток из обветшавшей водопроводной трубы, и возмущение героя этой вульгарной помехой вдруг сменится эксцентрическим весельем. Сложенные из бумаги птички поплывут по водам, сопровождаемые все той же неуместной развеселой песенкой… Тут-то и упадет замертво на кровать крупный старик во фраке и подштанниках. А уже через минуту у новопреставленного вырастут надувные крылья, потом откроется дверца — и только мы его и видели. Оковы сброшены, фрак оставлен, дом — не более чем пустая оболочка с трудом умещавшейся в ней души, теперь свободной лететь куда угодно, — пуст.

Покидает свой остров-коробку Просперо из привезенной на фестиваль шекспировской «Бури». А вот братья-перкуссионисты из другого спектакля, совершив символическое путешествие и преодолев воображаемые реки-горы-леса, вернутся к своим изначальным тесным обиталищам, признав это возвращение истинным счастьем. Конформистская атрибутика явно обнаруживает волнующую голландских постановщиков совсем не детскую, хотя, безусловно, имеющую отношение к процессам воспитания и взросления, проблему. На фестивале нам предложили несколько вариантов ее решения: подобно шекспировскому Просперо — простить врагов и открыться миру; подобно герою «Дома» — дождаться освобождения от бренной телесной оболочки и воспарить в свой срок; подобно бравым перкуссионистам — осознать, что и жизнь в коробке может быть счастливой. Для юных фестивальных зрителей это, разумеется, задачка «на вырост».