«Одиссея». Пьеса А. Прикотенко по мотивам поэмы Гомера.
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Андрей Прикотенко. Художник Ольга Шаишмелашвили.

Когда-то давным-давно, девятнадцать лет назад, Андрей Прикотенко мощно заявил о себе спектаклем «Эдип-царь» по пьесе Софокла, который игрался на сцене Театра «На Литейном». Он был сочинен на трех актеров — Джулиано ди Капуа, Ксению Раппопорт и Тараса Бибича. Последний играл несколько ролей и, в частности, Креонта и Вестника, который тащил на своей спине колонну коринфского ордера. И в этом был смысл — так обозначалась серьезность информации, которую принес посланник из отцовских земель: предок мертв и пророчество не сможет сбыться. Но весть, обрадовавшая героя, на самом деле только приблизила его к осознанию своей трагической ошибки. Тогда смысловой пазл сложился, пусть даже и через низовое веселье (почему, собственно, нет?), подзвученное «Сиртаки» вкупе с новыми ритмами.

Т. Бибич (Одиссей).
Фото — Стас Левшин.

Тарас Бибич играет и в новой постановке Андрея Прикотенко «Одиссея» (на этот раз главную роль — царя Итаки, хотя этого и не чувствуется, герой выступает лишь одним из трансляторов прикотенковского текста), премьера которой была показана в середине августа в театре «Балтийский дом», где режиссер выступил одновременно и в качестве драматурга. Спустя девятнадцать лет Андрей Прикотенко вернулся к античным сюжетам. Но разница между этими двумя спектаклями — глобальная. Как не отождествить здесь самого режиссера с мифическим героем? Поставив когда-то «Эдипа-царя», говорящего о понятии судьбы легко и непринужденно, он после многолетних скитаний вернулся в родной Петербург, что в твою Итаку, и изгнал — причем уже во второй раз, первой была «Русская матрица», — из большого сценического произведения весь смысл.

Спектакль, безусловно, классно придуман. На сцене наклоненный к зрительному залу помост с квадратами-люками, куда проваливаются и откуда появляются практически все персонажи спектакля. Это и палуба корабля Одиссея, и море, и плац, и много чего еще. А сверху нависает золотыми лучами божественный солнечный свет, который, опускаясь, трансформируется в парус. Достойное пространство для правнука бога Гермеса. Такая лаконичная и в то же время метафоричная сценография Ольги Шаишмелашвили задает спектаклю соответствующую эпичность и надмирность.

Есть здесь место и трагической иронии — рок показан как огромная стиральная машина, барабан которой способен перемолоть все, что в него попадет. И фантастическим чудовищам — тела Сциллы с Харибдой извиваются огромными прозрачными пылесосными шлангами, проглатывающими людей, как щепки. И нимфам — Калипсо гипертрофированно предстает здесь двенадцатигрудой женщиной с непомерно разросшимися бедрами (Мария Лысюк). И, конечно же, богам и богиням — Эос (Анастасия Подосинникова), возвещающая приход новой зари, к примеру, нарезает на велосипеде замысловатые круги по помосту. Соратники же Одиссея, ловко вставляющие в уключины огромные весла, и вовсе восхищают слаженностью античного кордебалета, если не сказать хора. Прибавить к этому множественные визуальные эффекты — от банального дыма до виртуозно, при помощи четырех ветродуев устроенной водяной взвеси во время шторма. Картинка — просто загляденье. Театр художника налицо.

Сцена из спектакля.
Фото — Стас Левшин.

А что же с театром режиссера? Причудливая хореография, придуманная каждому персонажу и превращенная практически в отдельный аттракцион, крайне сложна для исполнения: перед нами чуть ли не акробатическая работа артистов на сцене, где нужно тросами изображать волны, нырять в люки, легко выныривать из них, скользить по целлофану моря, дышать водяной пылью, ходить по сцене в ластах и при этом еще говорить слова… Отважный труд, который виден невооруженным глазом (особенно на поклонах, когда все ссадины уже проявлены беспощадным временем — три часа таких эквилибров говорят о хорошей, едва ли не спартанской тренированности молодой части труппы).

При этом «Одиссея» Андрея Прикотенко — безусловно, красивая и оригинальная, но всего лишь формальная презентация мифа на мастер-классе по перформативным практикам. Каждый эпизод, отобранный для финальной компиляции гомеровской поэмы, имеет красочную иллюстрацию. Вот Пенелопа (Елена Карпова) в армейских ботинках натягивает гигантский лук длиной во всю авансцену и выстреливает снятым с себя красным платьем в зрительный зал. Вот троянский конь, устроенный из нескольких досок, обмотанных целлофаном, вмещает в себя едва ли не десяток людей, плотно прижавшихся друг к другу в неестественных позах. Вот Посейдон (Юрий Елагин) в эластичном костюме для глубоководного погружения с перевернутой надписью «TiTAN», вымещающий свою обиду на Одиссея в стиле Вито Корлеоне — тихо, неспешно, снисходительно.

Е. Карпова (Пенелопа).
Фото — Стас Левшин.

Сложнее всего Тарасу Бибичу в роли Одиссея. Его герой не то чтобы стремится на Итаку, а просто пытается каждый раз выжить и найти силы двигаться дальше. При этом он еще и произносит гигантские куски текста, воспринимать которые крайне сложно. Массивы слов, написанных Прикотенко по мотивам Гомера в переводе Вересаева — самого простого из всех переводов, не взывающего, скажем, к образованности, как это было у Гнедича, — внезапно перестают быть понятными. Они просто льются нескончаемым потоком со сцены и ничего не добавляют ни Гомеру, ни Одиссею, ни современному миру. Мало того, произносимый текст еще и дублируется дополнительно на парусе-занавесе, словно перевод с прикотенковского сценического языка на прикотенковский «литературный» — при этом второй отменяет первый, забирая на себя крайне много зрительского внимания. Представьте, что вы смотрите фильм, а у вас половину экрана занимают субтитры. Будете ли вы внимательно следить за изображением? А все для того, чтобы просто пересказать давно известную историю долгого возвращения домой. Пересказать, безусловно, красиво, но при этом абсолютно бессмысленно — перед нами ожившие рисунки античных ваз из эрмитажного Греческого зала (это нарочито демонстрируется картинками на заднике), герои которых произносят чуждый им текст.

Во всей затее с новой «Одиссеей» мне видится парадокс Тесея, который гласит: если все составные части исходного объекта заменить, то будет ли объект тем же? Другими словами, становится ли сегодня Одиссей Одиссеем, всего лишь пройдя воссозданный античный квест? Вот взять, например, Данте. Его герой — не вечный странник в поисках дома, а отважный исследователь неизведанных земель, ставший жертвой собственной хитрости. Теодор Адорно видел в античном царе человека, порвавшего с мифическим сознанием. А Джеймс Джойс и вовсе трансформировал миф в один день из жизни обывателя Леопольда Блума. Но это все тот же Одиссей, мы слышим в его имени отголоски долгого пути, словно эхо соблазнительных сирен. Что же у Андрея Прикотенко? Чем занимается его Одиссей, кроме того, что гребет под греческие речевки своей команды? В кого он превращается здесь и сейчас на сцене «Балтийского дома»? Нет ответа.

Т. Бибич (Одиссей), Е. Лесников (Телемах).
Фото — Стас Левшин.

Режиссер весь спектакль строит буквально из чередований текста и действия. Сначала Одиссей говорит километры текста, потом происходит некий пластический этюд на закрепление этого текста, дальше выбегает Агамемнон, говорит в стилизованном танце километровый монолог — и снова мучительная гребля к острову Итака. И так на протяжении трех часов с антрактом. Но вот, наконец, цель достигнута. И что же происходит? Телемах (Егор Лесников) высказывает Одиссею претензию, что рос без отца, после чего отец берет весло и уплывает в неведомые дали. И на этом, увы, все.

Пространство здесь явно победило человека. Размеренный пересказ мытарств царя Итаки так и не открыл главного — духовного завета всех скитаний. В версии Прикотенко Одиссей становится вечным изгнанником и уплывает из Итаки, подняв золотые паруса своего летучего голландца. А женихи Пенелопы продолжают танцевать с золотыми накидками, проваливаясь в пустоту разверзающихся люков. И ничего не происходит. Богиня утренней зари снова въезжает на велосипеде на пологий холм Эллады, возвещая о наступлении нового дня. Но я уже, хвала олимпийским богам, никогда не увижу этого призрачного Одиссея.