«Оптимистическая трагедия». В. В. Вишневский.
«Раскольников». По мотивам романа Ф. М. Достоевского.
Коляда-Театр на XXX Международном театральном фестивале «Балтийский дом».
Режиссер Николай Коляда.

Авторский театр Николая Коляды давно вышел за пределы Екатеринбурга. Гастроли по России и Европе, более 70 выпущенных детских и взрослых спектаклей, фестиваль «Коляда-Plays» — вот лишь общие очертания масштаба этого частного театра.

Сцена из спектакля «Оптимистическая трагедия».
Фото — Глеб Махнев.

Когда на всех обрушился карантин, поползли слухи — не слухи, что «Коляда-Театр» закрывается, что Коляда объявляет голодовку… И вот на XXX Международном театральном фестивале «Балтийский дом» среди видеопоказов спектаклей западных авторитетов мы видим живой и соскучившийся по зрителю Коляда-Театр во главе с улыбчивым художественным руководителем (он же режиссер, драматург и вообще «бренд Урала»).

Привезли «Оптимистическую трагедию» (премьера состоялась 4 декабря 2018 года) и «Раскольникова» (премьера 28 апреля 2019 года) — постановки Николая Коляды, с учетом вынужденной «заморозки», совсем недавно рожденные. И, конечно, стилистически и идеологически схожие, несмотря на структурные различия.

Минимализм декораций и реквизита при их хитрой точности — своего рода «классика» сценографии Коляда-Театра. Один-два предмета — и из пустых канистр от воды, сцепленных в ряд, со стоящими в них, словно в вазах, гвоздиками возникает гремучая смесь барабанного боя и морского прибоя, выбрасывающего на берег авансцены то ли ненужных, то ли просто прибитых, искалеченных историей людей (спектакль «Оптимистическая трагедия»). Или — незамысловатое по выкройке, но функционально бездонное пальто-трансформер: то одеялом укрывающее дрожащего от страшного сна Раскольникова, то набрасывающееся тяжелым топором на Алену Ивановну (ее играют сразу два актера — Игорь Баркарь и Владислав Мелихов) и заставляющее процентщицу биться в конвульсиях; иногда это пальто просто одевает полураздетого героя.

Сцена из спектакля «Оптимистическая трагедия».
Фото — Глеб Махнев.

Но все-таки главное средство выразительности в театре Коляды — пластика. Не слово, а тело (привет Галине Брандт). В обоих спектаклях, представленных на фестивале, пластика артистов в каком-то смысле выстраивает обстоятельства действия. Животная необузданная сила моряков в «Оптимистической трагедии», которую нужно было подчинить Комиссару — Василине Маковцевой, выражена в первую очередь телесно, обрядовыми плясками-выпадами вокруг героини. Во время этих вакханалий (отсылка к Античности неслучайна) скукоженные тела, поглаживая себя от груди до колен и обратно и высовывая языки, издают чувственные звуки, похожие на бессвязную речь. Языком тела раскрывает образ и Олег Ягодин — робкий, вечно мнущийся Командир. Обсуждая план обороны при наступлении противника, этот герой (осознающий благородное свое происхождение и обостренное этим обстоятельством и без того обреченное положение) своим двухминутным пластическим выступлением выражает все переживания и страхи человека, понимающего дело. Он расчеркивает в воздухе-карте план обороны, вальяжными и вместе с тем уверенными шагами направляется к группам моряков и, передвигая их согласно плану, упорно и вместе с тем как будто послушно мнению Комиссара рисует линию объединения войск на все приказания. Эта прекрасная комедийная сцена Ягодина заставляет вспомнить о великой ушедшей эпохе актерского театра.

Языком тела говорят и герои «Раскольникова». Заискивающе стоит Родион Константина Итунина, пришедший на дело к двоящейся старухе-процентщице: агрессивный спортивный костюм и бейсболка с надписью «Россия» красноречиво сочетаются с кенгурушной позой задумавшего недоброе. Вытянутая шея, раболепная сутулость, чуть согнутые колени, по-животному сложенные «лапки» — и мы понимаем: он ждет. Покорно ждет момента, чтобы решиться, чтобы прыгнуть. Или вот сами демоны Раскольникова: они зажимают героя на скамейке, присев с двух сторон вплотную, приобняв его, физически подавляя в нем всякое сопротивление… И он внимает им, «затисканный» гипнотическим подстреканием ко злу. Страшен и Порфирий Петрович (его также играют два артиста — Игорь Баркарь и Владислав Мелихов): постоянно перевоплощаясь, в какой-то момент он предстает таким четырехногим двухголовым существом, одна половина которого рациональна и человекообразна, а другая — как кузнечик из мультфильма «Приключения Флика», злой монстр для устрашения и «съедения». И это создается исключительно мимикой и пластикой.

Сцена из спектакля «Оптимистическая трагедия».
Фото — Глеб Махнев.

Телесное, конечно, переплетено с музыкальным оформлением Николая Коляды. Языческие танцы организуются чудным или просто энергетически заряженным мотивом. Но музыка является также и своего рода эхом общечеловеческих смыслов, рождающихся в процессе раскручивания действия. Так, в «Оптимистической трагедии» голос Елены Фроловой, завывающей суицидальное стихотворение М. Цветаевой «Не хочу ни любви, ни почестей» 1920 года, коннотациями и аллюзиями на послереволюционную жизнь поэтессы и множества других людей, борющихся с голодом, холодом, унижениями, теряющих своих детей, — двоит ужас, раскрывающий всю свою безмерность перед зрителем на сцене. А русская народная песня «Ах ты, степь широкая», звучащая в финале спектакля «Раскольников» (он совпадает с финалом романа Ф. М. Достоевского), своей связкой со встречей героя с Соней в остроге на берегу «широкой и пустынной реки» попадает в самую сердцевину замысла классического произведения. Несмотря на внешнюю обрывочность сконструированного сценического текста, в нем тщательно выбраны сцены, намеренно отсутствуют ключевые действующие лица (чтобы не выйти за пределы возможностей трех артистов). И это «по мотивам» композиционно работает на воплощение задач режиссера.

Все же не одно пластическое является характерной чертой Коляда-Театра. Важен и голос. Интонирование не случайно звучного текста актерами, привыкшими в любом зале обходиться без технических усилителей, рождает специфический эффект. В «Оптимистической трагедии» это и возгласы молодых моряков (под звон колокола) «хау-хау-хау-хау», и растерянное «ну привет!» жеманных женщин в красных платьях — новоприбывших на подкрепление Вожаку — в ответ на приветствие Комиссара: «Здравствуйте, товарищи».

Сцена из спектакля «Раскольников».
Фото — Глеб Махнев.

«Раскольников» вообще буквально выстроен на звуках. Это и диалог Родиона со служанкой Настасьей (ее также играют Игорь Баркарь и Владислав Мелихов), когда облаченные в цветастые платки артисты, дублируя друг друга, на высокой ноте крикливо насмехаются над болезненным бездельем Раскольникова. Это и сама Алена Ивановна, как будто созданная по образу и подобию старухи-процентщицы из аналогично названной песни-сказки Константина Арбенина. Сложнее задуман Лужин Игоря Баркаря. Там пластика, интонации и текст роли создают точный собирательный образ обольстителя сестры. Небрежные отталкивания очарованной Настасьи (Владислава Мелихова), задиристый тон Лужина в беседе с Раскольниковым закавычиваются незатейливой песенкой: «Любовь все знают. Любовь всех лишает разума. Любовь все знают, но продолжают влюбляться вновь». Именно ее циклично, как бы между строк звучащего текста Ф. М. Достоевского, мурлыкает герой Игоря Баркаря. Изящество и кокетство манер, игривая интонация и зомбирующая привязчивая песенка.

В «Раскольникове» даже звукоподражательное слово «чпоньк» выступает своего рода связующим элементом спектакля. Мы слышим его и от рассказчика, который, чревовещательно «чпонькая», сводит и разводит колени, словно челюсти, пародируя хитрость и жадность старухи-процентщицы. И от демонов, которые не уговаривают, а именно заговаривают героя соблазнить Лизавету, она ведь «на всех согласна». Когда Раскольников принимает решение убить, назад пути нет — он вонзает большие стрелы в пол, и мы слышим все то же «чпоньк, чпоньк». Что-то маньяческое, демоническое, мистическое есть в этом слове в сочетании с интонацией артистов. Так, Порфирий Петрович тоже «чпонькает», рассуждая о том, кому «резать право дано» (и проводя рукой вдоль горла).

Стилистическая близость двух привезенных в Петербург спектаклей очевидна: широкий задник «Оптимистической трагедии» на Большой сцене и точно такой же, с темно-желтой двустворчатой дверью (вместо трех), на Малой в «Раскольникове». Идеологическая же близость визуально выражена в красном цвете, окрашивающем реквизит и сценические костюмы. Это цвет протеста, борьбы, это цвет крови, которая льется, когда мучительность существования, тяготы жизни и беспросветность мироустройства и социального неравенства зажимают горло. И человек восстает. Но и в борьбе нет счастья ни в настоящем, ни в будущем.

Сцена из спектакля «Раскольников».
Фото — Глеб Махнев.

Главные герои Николая Коляды, как это ни парадоксально, — герои второстепенные. В «Оптимистической трагедии» это никем не замечаемая, будто сама по себе существующая на сцене Старуха (Тамара Зимина), которая, в основном, занята тем, что стругает хозяйственное мыло и моет полы. В «Раскольникове» — вовсе не существующая как роль Соня. Это те люди, которые страдают и до борьбы, и во время, и после. Они переживают за революционно настроенных героев, они страдают от голода и нищеты, от грязи и унижений.

«Смерть пионерки» (стихотворение Э. Багрицкого звучит в «Оптимистической трагедии» Коляда-Театра) — это горе для ее старухи-матери, которая вынуждена, несмотря ни на что, доживать свой век. Смерть Раскольникова («Я себя убил, а не старушонку (…) А старушонку эту черт убил, а не я…»), хоть и духовная, — это горе для Сони, которая за его грех страдает и продолжает жить в заданных условиях, принимая мир таким, какой он есть, не ропща.

И это, возможно, главный режиссерский посыл обоих спектаклей. Очевидная ирония в «Оптимистической трагедии» по поводу идеалистов прошлого, сражающихся за лучший мир будущего. Искреннее сострадание Старухе, в которую в первую очередь попадает пуля очередного раута борьбы (но никакая пуля бабку не берет). Мистический ужас мира «Раскольникова», в котором физически отсутствует Соня, может быть, потому, что для нее это демоническое пространство недоступно, невидимо, слишком темно.

Почему такие нравственно стойкие люди, как Соня и Старуха, верящие в жизнь и в человека, независимо от времени и места действия, всегда живут плохо? И почему они — не герои?

Сцена из спектакля «Раскольников».
Фото — Глеб Махнев.