«Тихий Дон». М. Шолохов.
Санкт-Петербургский театр «Мастерская».
Режиссер-педагог Григорий Козлов, сценография Михаила Бархина.

Где Петербург, а где — казачий хутор? Где режиссер-педагог Григорий Козлов, а где — писатель Михаил Шолохов? Где современные студенты актерского факультета, а где — шолоховские казаки времен первой мировой войны и русской революции? Ответ — на сцене Санкт-Петербургского театра «Мастерская», где времена, пространства и люди сошлись в спектакле «Тихий Дон». От Петербурга — стильность сценического оформления, тонкое изящество режиссуры, импульсивность и свежесть актерского исполнения. От шолоховского романа — густая перенасыщенность жизни, полнота присутствия каждого на этой земле, кровнородственная близость всех всему. Романное содержание оформлено в четырехчастную сценическую композицию, воссоздающую житие хутора Татарского. В первых двух частях — «Истоки» и «Берега» — играется сама жизнь хуторян в ее устойчивых формах и качествах, в двух последних — «Пучина» и «Исход» — ее постепенное распадение и уничтожение. А все вместе строится как неуловимое и неумолимое перетекание хуторского житья-бытья в житие российского казачества.

Декорационный фон сверхточен (сценография Михаила Бархина). На ставки из лохматой дерюги последовательно проецируются косые росчерки дождя, падающего снега, завихрения ранней поземки, отражения солнечных бликов на воде, летние подсолнухи или отблески молний погромыхивающей в отдалении грозы. По краям две телеги с сеном — на одной из них гуртуются казаки и ведут серьезные мужские разговоры, на другой — бабы секретничают о своих печалях, обидах и радостях. К этому добавляются деревянные табуреты, лавки, длинный стол, немногочисленная хуторская утварь, да обязательная в хуторском быту икона с изображением Божьей Матери. Ею благословляют молодых на брачную жизнь, провожают казака на войну, а потом она исчезнет со стены, и вернувшийся в отчий дом Григорий Мелехов не найдет, на что лоб перекрестить. Особое внимание — подвешенной плетеной корзине. В нее будут укладывать новорожденного, младенец будет орать, а растерявшийся молодой отец — подносить ему шашку и стараться развлечь сына ее бряцаньем. На переднем плане мостки перед водой: на них молодые казачки будут полоскать белье и сплетничать о «брюхатой турчанке», из-под них внезапно вынырнет Гришка и всполошит Аксинью своей резкостью, с мостков шагнет в воду Дарья, чтобы покончить со своей беспутной жизнью. И много чего другого произойдет на этих самых мостках, за этим самым столом, у этих самых дерюжных ставок.

Вольно и просторно течет казачья жизнь — цветная, тяжелая, мерная, ладная, природная. Молодые колобродят, любятся, ссорятся, милуются, ревнуют, делают глупости, а старики твердо хранят устои. Свадьба Григория с Натальей и затеяна-то ими исключительно для того, чтобы оборвать его затянувшуюся связь с замужней бабой. И, кажется, вошла жизнь в свое русло: Григорий (Антон Момот) после свадьбы остепенился, Наталья (Вера Латышева) родила, Дуняшка (Наталья Шулина) в очередной раз порадовалась за брата, а Степан (Андрей Аладьин) побил свою неверную жену, тем дело и закончилось. Однако случайная встреча прежних полюбовников разом все опрокинула. Аксинья (Есения Раевская) один раз прошла мимо Григория, легко спросила: «Ладно ль с молодой женой милуешься?» — и все началось сначала. Одно слово — «присуха». Сватам — Дмитрию Белякину (Пантелей Прокофьич Мелехов) и Дмитрию Житкову (Мирон Григорьевич Коршунов) — остается лишь руками развести.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.

Замечательно органично в устах студентов звучат все эти «присуха», «жалмерка», «нявеста», «ишо», «гуторят», «жизня»… Возникает впечатление, что они не только говорят, но и думают на этом чудном казачьем наречии (педагог по сценической речи — Евгения Кириллова). Столь же органично они «выпевают» свои чувства в песенных распевах — свадебных, военных, шутливых, и, конечно, поют о Доне-батюшке (с непременным всхлипом!). Через песню — летняя косьба, через песню — развеселая свадьба, через песню — воинская служба, через песню — немилосердная война (музыкальное оформление — Вячеслав Шулин). Бушующую энергию жизни бабы и девки передают энергичными взмахами белья, а казаки — столь же просторным размахом шинелей. Но в этом нет никакой этнографии, никакого любования стариной, дотошного жанризма и вместе с тем — никакой скороговорки, поверхностного мелькания лиц и эпизодов. Все прожито и отжито глубоко, сильно, молодо, честно. Кажется, в них играет сама жизнь — радостная, плотски ядреная и вместе с тем замечательно одухотворенная.

Это жизнь, в которой все устроено правильно: с песнями, молитвами, почитанием родителей, служением Отечеству, разделением на казаков и мужиков. Муж — родной, сосед — близкий, отец — старший в семье, а превыше всего прочего стоит звание казака и его воинское призвание. Все ясно: вера — православная, царь — белый, Отечество — самодержавное. И потому с достоинством пьют казаки за веру, царя и Отечество, за атамана полкового, за коня боевого. Казаки, купцы, сотники из дворян, мужики, бабы и девки — все стоят на своих местах. Власть отца безусловна, но пока жив дед, он запросто может напомнить казаку, ругающему своих сыновей, кто здесь старший — мимохо-дом влепит ложкой по затылку, не больно, но чувствительно. (Это лишь мимолетный штрих, но сколько в нем обаяния и юмора!)

Жизнь была полной, сильной, осмысленной, богатой по чувствам и краскам, и ее было столько, этой жизни, что, казалось, не на один век хватит, и ничто не могло сравниться с ее разноцветьем. Но на наших глазах она стала стремительно усыхать и оскудевать. Пока шла война — еще туда-сюда, в конечном счете, царева служба. Правда, Степан хотел было пристрелить своего главного врага Григория во время атаки, но не решился — сосед все-таки. Из парижского плена вернулся с бусами, встретил свою Аксинью, простил ее, а она спички с притолоки сняла, усмехнулась: «Надо же, на том же месте лежат» — и голову приклонила к его плечу. Как не было ни измен, ни житья в экономках у сотника Листницкого (Кирилл Кузнецов). И Наталья вернулась на мелиховский хутор — отец Григория постарался. Налаживается вроде жизнь. Но не тут-то было.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.

Все началось с пересудов баб на мостках про «ситуацию» — а что этакое? Не могут объяснить мудреное слово — «вот такая ситуация…» А между тем отец и братья Мелиховы толкуют про революцию и про то, надо ли уходить с хутора перед приходом красных. А тем временем какой-то студент с алой гвоздикой в петлице произносит речь о святом дне 25 октября, и пока течет взволнованная речь, один за другим в черном проеме меж декорационных ставок исчезают фигуры казаков, раздетых до белоснежного исподнего. Над хутором нависает тревога.

Вспышки доброго юмора еще будут. Еще будет возвращение Григория с войны и выбег к нему навстречу маленького сына. Еще будет встреча Григория с Аксиньей, и возникнет опять мощное чувственное, любовное натя-жение меж ними. Еще будет старик Мелехов размышлять: «В кого такая кобелина?» Жена длинно посмотрит на него и уйдет, а он гордо заключит: «В меня, чертяка». Еще будут шинковать капусту, скандалить, уговаривать, хохотать, сводничать и погуливать. И однорукий забулдыга Прохор (Андрей Дидик) еще будет веселить хуторян своими шутками. Но жизни той будет все меньше и меньше, а смерти все больше и больше.

Пронзительно прозвучит сцена прощания стариков Коршуновых — столько в ней доброй близости и настоящего дружества людей, проживших вместе долгую жизнь. Сомкнутся за Мироном Григорьевичем (Дмитрий Житков) створки ворот — значит, расстрелян. И пение «Варшавянки» мешается с плачем овдовевшей Марьи Лукиничны (Райса Хьювари). Скажет Степан: «Прощай, Дон-батюшка» — и шашку кинет, только всполохи огня сопроводят его исчезновение. Не даст Мишка Кошевой (Андрей Горбатый) деду Гришане (Иван Григорьев) догулять свою жизнь в царских наградах — и тот уйдет все в тот же черный провал. Прикажут Петру (Федор Климов) раздеться до исподнего, и он пустится в свой последний пляс, а красные накидают на голову шинелей, пока не кончится его пляска смерти. А следом за ним уйдет его гулящая, но такая родная жена Дарья (Мария Русских), он встретит ее, передаст ей с рук на руки умершего во младенчестве сына и все простит. И подстреленная Аксинья погибнет на взлете своей судьбы.

Сцена из спектакля.
Фото — Д. Пичугина.

Последней уйдет старуха Мелехова (Ольга Афанасьева) — уйдет, потому что станет лишней в родном дому, где поселился победителем Мишка Кошевой (Андрей Горбатый). Женившись на Дуняше, он установил свой порядок жизни, в котором нет места молитве и иконе Богоматери. И тем более нет в этом новом порядке места Григорию Мелехову, отпущенному (пока!) властями, но навсегда оставшемуся под подозрением. В финале Григорий сидит на мостках один, в окружении дорогих теней, почти и не жилец на этом свете. Рядом — только маленький мальчик в красной рубашке да примостившаяся подле Аксинья.

По завершении длительного сценического повествования (более 8 часов!) остается констатировать, что слухи о конце реализма на наших сценах, по меньшей мере, преждевременны. Правдивое и глубокое существование в предлагаемых обстоятельствах не исчерпало своего богатства и по-прежнему способно многое нам открыть в судьбе человеческой, судьбе народной.