VIII Международный фестиваль любительских театров «Театр начинается…»

Фестиваль «Театр начинается…» 23-27 сентября собрал любительские театры России и ближнего зарубежья на сцене Учебного театра на Моховой в Санкт-Петербурге в восьмой раз. Авторская группа фестиваля во главе с Юрием Ерофеевым и Антоном Духовским не раз шутила, что это дата перехода в бесконечность, поскольку именно таково значение восьмерки, положенной на бок. И правда, похоже, что движение русскоязычных любительских театров бесконечно, а значит, бесконечны и собирающие их фестивали. Что только не прекратило в России свое существование за последние годы? Толстые журналы, малокомплектные школы, бесплатная аспирантура и многое другое. А любительские театры удивительно живучи. И поразительно не только то, что они выживают при отсутствии материального обеспечения и в условиях всеобщего упрощения и уплощения смыслов! Поразительно, что они создают прорывные проекты, экспериментируя с формой и содержанием там, где профессионалы нередко отступают перед традицией или утвердившимся мнением о нетеатральности текста.

Каждый из фестивальных дней был посвящен писателю: первый день назывался «Чехов», второй — «Гоголь», третий — «Бродский и другие». Да и вообще можно сказать, что фестиваль прошел под знаком Автора. Этому весьма и весьма способствовали ежеутренние встречи с доктором филологических наук, профессором СПбГУ Борисом Валентиновичем Авериным. Пожалуй, не было дня, чтобы в своих «Внеклассных чтениях под лестницей» он не предугадал нескольких поворотов сюжета взаимоотношений театра и автора, которые днем и вечером были явлены на сценической площадке.

Иные обращения к классическим текстам, как водится, оказались тщетными, заштампованными и мертвыми, но большая часть фестивальной программы была впечатляюще содержательной. И несколько работ стали настоящим открытием. По степени возрастания в оценке жюри лесенка выглядит таким образом: «Черный монах» по повести Чехова в театре-студии «Йорик» (Резекне, Латвия); «Ехай» Н. Садур любительского театра «мАрт» (Санкт-Петербург); «Ревизор» театральной студии «Тишина» (Тюмень); «Что-то с памятью моей стало» по книге С. Алексиевич «У войны не женское лицо» творческой лаборатории «ПТАХ» (Пермь).

«Ю. Ерофеев в сцене из спектакля «Ехай».
Фото — Б. Тополянский.

Были еще симпатичные спектакли, награжденные специальными премиями жюри: «Шинель» Молодежного театра «Арлекин» из Вильнюса (атмосферность, точность и неожиданность костюмов, чуткость к ритмам гоголевского слова) и «Бро» по поэзии И. Бродского ижевского Молодежного театра «Les Partisans», прошлогоднего победителя фестиваля (ясность гражданской позиции, смелость и последовательность художественного поиска, искренность сценического существования).

Итак, третье место — «Ехай». Кто только не пугал зрителей чудными персонажами Нины Садур? А вот театр «мАрт» и не думал никого пугать. На сцене удивительно уютная планета Земля: беленькая такая, снегом украшенная, на ней пасется прелестный козлик, вокруг катается с детства обожаемый игрушечный поезд с горящими окошками, а рядом стоят беленькие козлы, напоминающие одновременно и козлика, и лавочку. Мужик (Юрий Ерофеев) — совсем не страшный: чудной, непонятный, сам себя не ведающий, но не страшный! Вокруг него мечется недотепа-машинист (Владимир Тихоненко), который на самом деле решает вовсе не проблему «давить или не давить мужика, не желающего вставать с рельсов», а проблему своей судьбы: фактически «быть или не быть», только на своем уровне классического «маленького человека» русской литературы. Для чего и как жить по совести: по глупости и робости? По велению власти? Или по призванию души? В постановке Ольги Ерофеевой машинист не страшен этой своей душевной скудостью, а забавен — точно малыш в песочнице с чужими игрушками: он пока не понимает своей души, но есть надежда, что поймет. И наконец, появляется бабка (Анастасия Ерофеева) — вот она-то все понимает, всех утешит, а главное — принесет с собою безусловное приятие любого пути и любой судьбы: «Всегда люди ходили!» Интересно, что нет в этом спектакле утешения, а есть принятие. То самое, которого так остро не хватает нашей нынешней повседневной жизни.

Второе место, дипломы за лучшие женскую и мужскую роль, а также за лучшую роль второго плана — «Черный монах». Чего можно ожидать от сценического воплощения этого текста? Возможно, подражания киноверсии Ивана Дыховичного и Сергея Соловьева или спектаклю Камы Гинкаса, и, во всяком случае, весьма печального повествования. Однако постановка Михаила Милькиса опровергла эти ожидания, еще не начавшись. На сцене вниз головой висело деревце — то ли ветвями врастая в землю, то ли корнями уходя в небеса. В небесах этих обитали очень забавные свертки мягких и весьма осязаемых облаков. А на земле стоял «черный монах» — обыкновенное огородное пугало, отгоняющее от странного дерева незваных гостей. Затем на сцене появились первые персонажи — чудная пара, напоминающая не то конферансье старинного концерта, не то шпрехшталмейстеров в цирке. Пара эта с некоторым удивлением вглядывалась в зал и обсуждала зрителей: что это они всегда вот так молча сидят и пристально смотрят? И о чем это они там всегда думают? Когда же на сцену вышли персонажи, то напомнили они не героев представляемой повести — свихнувшегося ученого Коврина и погубленных им дочь и отца Песоцких, а героев чеховских водевилей. Коврин (Андрис Ушпелис) — вылитый Медведь, а дочка с папенькой (Татьяна Сухинина и Геннадий Воронов) — герои «Предложения». И так весело, обаятельно, водевильно началась вся эта история, что было совершенно неясно, как она вырулит к катастрофе финала. А она вырулила! Зал смеялся, смеялся и… задохнулся. Михаил Милькис и его актеры искали объяснение чеховскому пониманию комического. Кто на самом деле может с уверенностью ответить, почему это «Чайка», «Вишневый сад», «Дядя Ваня» — комедии? Сколько ни объясняй это словами — все выходит неубедительно. А вот в сценическом решении вдруг становится на свои места.

«Черный монах».
Фото — Б. Тополянский.

Живут обычные такие люди — чудики, как большинство, каждый со своей идеей фикс — замужество, сад, наука. Они любят друг друга, поэтому страшно друг другу досаждают, увлеченно ссорятся, упоительно мирятся. Они счастливы! И это безумно трогательно и смешно. И вдруг они начинают думать — а можно ли вот так просто быть счастливыми? Да не просто счастливыми — талантливыми? А вдруг это искус, наваждение? И это тоже смешно, хоть смех уже с горчинкой. А потом они начинают лечить друг друга от счастья, крушить это счастье всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И вот падают на сухой песок мелкие красные розы — кровь, которая горлом идет у Коврина? Слова Таниного проклятия? Или последняя память их погубленного счастья?..

Первое место — «Ревизор». Тут уж и вовсе — чего ждать? Сколько раз гениально и бездарно ставлено-переставлено! Сколько всего об этой пьесе написано-перенаписано! А тут дипломная работа выпускницы института культуры с такой трогательно-нережиссерской фамилией — Марина Деликатная! Поставлен спектакль с непрофессиональными актерами. Идет всего 30 минут! Это сколько ж гениального гоголевского текста выкинуто? Много! Чуть не три четверти. И персонажей меньше, чем положено: ни Марии Антоновны с Анной Андреевной, ни Осипа, ни унтер-офицерской вдовы, да еще Бобчинского с Добчинским играет один актер. Но… вот бывает же такое — Гоголь от всего это только выиграл: стал таким выпуклым, динамичным, неожиданным, каким мы любим его в прозаических произведениях и не часто встречаем на сцене. Шесть мужских фигур, одетых в черное, этакие полупальто-полуфраки с длинными крысиными фалдами, мечутся по сцене, создавая чисто гоголевскую атмосферу комедийно-жуткой бесовской суеты. Отдельные движения пунктирны, но их общая линия непрерывна. Все траектории переплетаются в бесконечную паутину, но персонажи друг с другом не встречаются, едва угадывают друг друга и отшатываются в опасливых поворотах. Над спектаклем работали целых три хореографа — Татьяна Калабина, а также исполнители ролей Земляники и Добчинского-Бобчинского — Александр Овчинников и Александр Шипицин. Именно хореографическая основа позволяет вместить в 30-минутную работу всю гоголевскую чертовщину, животные ужимки и звериные страхи, соблазн ведьмовского танца, инстинктивность поступков. Анна Андреевна и Мария Антоновна не нужны в этом мире, потому что вся крысиная стая чует в Хлестакове доминантного самца, вожака, и тут же обабивается, обслуживая его интерес. В этой мгновенной потере чиновниками мужского существа вдруг до ужаса ясно проступает не гоголевская — наша эпоха. Или, может быть, гоголевская эпоха все еще длится?

«Ревизор».
Фото — Б. Тополянский.

И наконец, гран-при фестиваля — «Что-то с памятью моей стало»! Чего ждешь на любительской сцене от трансляции прозы Алексиевич? Спекуляции на материале, фальшивого морализма, режиссерской агрессии. А вот ничего такого в спектакле нет. Странно думать, как и про исполнителей «Ревизора», что перед нами — не профессионалы. Более чем профессиональные члены жюри — его председатель, народный артист РСФСР Георгий Тараторкин, и популярный блогер, известный артист театра и кино Геннадий Смирнов — смотрели спектакль по-зрительски завороженно. Потом долго не хотели разговаривать, желая дожить и сохранить в себе чудо прожитого. Ничего особенного нет в этом спектакле: сидят семь девушек на табуретках. У каждой очень точные и очень разные платья и прически (видна эпоха молодости героинь — сороковые годы). И на всех одинаковые солдатские сапоги, которые грубо противоречат всему остальному. Девушки рассказывают свои истории, иногда поют, и каждая уходит с площадки, сказав что-то самое главное для себя и освободившись от сапог под отвратительный визгливый вой сирены. Экшен отсутствует совершенно. Но есть абсолютное чудо театра. Девочки на сцене думают по-настоящему и решают важные для себя вопросы здесь и сейчас. Они безупречно чувствуют друг друга и точно подхватывают темы внутренних монологов. Исследуют природу личной и коллективной памяти, потому что для них это на самом деле важно. А разнообразие характеров и характерностей, говоров и повадок к этому естественным образом прикладывается: актрисы абсолютно исторически достоверны и неподдельно современны.

«Что-то с памятью моей стало».
Фото — Б. Тополянский.

Неброская режиссура Евгении Пашиевой удивительно серьезна и честна. Каждая история обрывается ровно на том месте, где при ее продолжении могут возникнуть оценочные суждения. Никаких оценок — только совместное воспоминание и размышление. Самые жуткие по сюжету истории вложены в уста героини, которая не успела выйти из ранней юности — такой колокольчик звенит, легко-легко рассказывает о том, что было, что видела, не перегружая свидетельство назиданием. Никто не давит из зрителя слезу. А если мысль зашла в тупик или ложная эмоция хочет вырваться наружу — запели. И в паузе чистого наслаждения звуком рождается новый уровень понимания. Последней рассказывает свою историю партизанка, у которой после войны сложилась настоящая, полная жизнь: муж, дети, любовь. Только вот мать погибла на минном поле, куда немцы отправили ее именно потому, что дочь ушла в лес. Эта героиня Елены Антоновой несет в себе очень мощно ту же тему, что и бабка Анастасии Ерофеевой: мудрое приятие целостности жизни. Она принимает свою вину, но не казнит себя, она испытывает боль от потери подлинной памяти и подмены ее бравурными лозунгами в нынешнее время, но не осуждает молодых, которым настоящей памяти не дано. Она свидетельствует о нелинейности, но и о значимости, ненапрасности каждой жизни. И именно на этой ноте завершается спектакль.

Когда заканчивались показы и в загоревшемся свете зрители и жюри оглядывали полупустой зал Учебного театра на Моховой, многие думали и говорили вслух: «Где же зрители? Вот ведь что важно смотреть, вот что целительно, вот что дарит полноту счастья!» Хочется, чтобы эти спектакли проехались по всей России, чтобы их увидели молодые и взрослые люди. И родилась мечта, которую организаторы фестиваля задумали осуществить: привезти лучшие работы в Санкт-Петербург еще раз, зимой, в разгар сезона, чтобы посмотрели самые разные зрители.