Лаборатория по Достоевскому в Краснодарском театре драмы

«На улице жара стояла страшная». Эта строка из «Преступления и наказания» стала нечаянным эпиграфом к лаборатории по Достоевскому в Краснодарском театре драмы. Лаборатория прошла в самую, кажется, жаркую неделю года: на улице +37 в тени. Однако потоки пота не помешали режиссерам придумать свои версии сюжетов Достоевского, а артистам — самоотверженно и лихо работать в предлагаемых обстоятельствах.

Сцена из эскиза «За Алешей».
Фото — Елена Анискина.

Краснодарская драма не впервые организует режиссерские лаборатории: когда-то это делал Александр Огарев (по пьесам из сборника «ШАГ»), а пару лет назад прошла лаборатория по Пушкину, и эскиз Константина Солдатова стал в итоге стильным спектаклем по «Пиковой даме».

Лаборатория по Достоевскому, как точно подметил Павел Руднев, не только послужила пополнению репертуара, но стала своего рода исследовательским пространством: как сегодня можно ставить этого автора, о чем и для кого? Итоги недельной работы показали, что диалог театра с классиком — живой, острый и полижанровый.

Эскиз главного режиссера Краснодарского драмтеатра Арсения Фогелева на Малой сцене был назван «За Алешей» и расследовал линию младшего Карамазова. Алеша (фактурный Роман Бурдеев в рясе) был представлен статичным наблюдателем быстрокипящей жизни, ее жанровых противоречий. Алеша шел по беговой дорожке или стоял на ней, как за аналоем; старец Зосима (Сергей Калинский) окормлял свою паству из-за барной стойки, выслушивая людей и давая советы, как духовный бармен; смысловая вертикаль была воплощена шестом, вокруг которого крутилась соблазнительная Грушенька (Юлия Романцова). Режиссер подметил в остальных Карамазовых сложность гендерной природы: Ивана играла Татьяна Башкова, Дмитрия — молодая актриса, выпускница этого года Татьяна Голоперова. Трикстером, клоуном стал Смердяков гуттаперчево подвижной Екатерины Бушиной; а извращенный сладострастник Федор Карамазов в исполнении Тамары Родькиной оказался неожиданно выразительным и сильным образом. Несмотря на очевидный лабораторный недостаток времени, в эскизе были придуманы интересные векторы трактовок романа, постоянно снижающие пафос происходящего.

Сцена из эскиза «Двойник».
Фото — Елена Анискина.

Ярослав Рахманин сделал из «Двойника» стильную сайт-специфическую историю с признаками хоррора и отчетливым влиянием киноэстетики, от немецкого экспрессионизма до зомби-апокалипсиса. Первая часть играется в подвалах театра драмы, где отыскались очень подходящие к делу переходы, низкие дверки и огромные трубы; вторая — в нарядном фойе, которое обрело свое эстетическое завершение в сцене бала. Не прибегая собственно к показу двойничества, режиссер мастерски изобразил разложение рассудка главного героя через парадоксальные метафоры и абсурдные детали. Голядкина, скромного и хитрого, униженного и тайно гордого, точно сыграл Михаил Дубовский, в последнее время раскрывающий новые грани актерского таланта — стоит вспомнить хотя бы его официанта Диму из недавней «Утиной охоты». Ольге Вавиловой очень подошел образ «мертвой невесты» на роликах. Андрей Тройницкий был дивно хорош в роли Петрушки с его огромным кнутом… Режиссеру удалось в рамках игрового, очень зрительского театра воплотить тот переход от Гоголя к Кафке, который происходит в этой повести: чего стоят хотя бы усы, торжественно надеваемые здесь всем приличным героям. Не случайно этот эскиз стал одним из лучших по результатам голосования — и уже готовится к постановке, как я понимаю. Идите — и найдите одну точную сцену из «Гарри Поттера»!..

Сцена из эскиза «Записки из Мертвого дома».
Фото — Елена Анискина.

Дмитрий Егоров, мастер документального театра, выбрал среди текстов Достоевского «Записки из Мертвого дома», созданные на основе тюремного опыта писателя. Собрав большую часть мужского состава труппы, режиссер создал на авансцене лаконичный и страшный образ острога. Череда историй арестантов — это одновременно и список кораблей, который никак не дочтешь до середины, и братская могила, и сборный ковчег тех, кто получает наказание, не всегда соразмерное преступлению. «И милость к падшим призывал». Егорову удалось показать артистов крупным планом — и дело не только в видеопроекции, но и в тех человеческих интонациях и ненаигранной мимике, которые только и уместны в таком материале. Небольшие по времени роли становятся большими по содержанию. Каков мудрый Исай Фомич Георгия Хадышьяна! Наивный Сироткин Руслана Копылова! Обаятельный Алей Асира Шовгенова!.. Тут можно перечислять долго. Как точно отметила Татьяна Джурова, оказались видны актеры вне амплуа, вне привычных приемов — простые человеческие лица, красивые и естественные. И не нужно никакого вымысла: достаточно того, что они рассказывают о бывшем в реальности; без всякой морали или сентиментальности получается серьезная работа, поднимающая неустаревающие темы. И выстроенная по всем законам драматургии: недаром постскриптумом звучит история об оправдании оболганного отцеубийцы (замечательная роль Виталия Стеблецова). «Записки» редко идут на сцене театров, но у Краснодарской драмы, кажется, есть возможность ввести в репертуар уникальный спектакль.

Сцена из эскиза «Генерал».
Фото — Елена Анискина.

Завершил череду показов эскиз Александра Огарева «Генерал» — по линии генерала Иволгина из «Идиота». В романах Достоевского что ни герой, то отдельная драма; образ генерала, мечтателя и враля, воплотил Алексей Мосолов. То по-клоунски брызгая струйками воды («Человек, у которого в груди тринадцать пуль!»), то страстно катаясь по поворотному кругу с русалкой-капитаншей (неожиданная и смешная Ирина Хруль), то пробираясь с Мышкиным во тьме, словно гном в детской сказке, — генерал вдруг, в какой-то момент становится фигурой трагической. Эскиз играли на сцене за закрытым пожарным занавесом, на котором изнутри сохранилась роспись Сергея Аболмазова, иконописная фреска 1994 года для «Идиота» в режиссуре Владимира Рогульченко. И вот, спустя без малого тридцать лет, на эту стену в финале своей истории пытается взбежать несчастный, жалкий генерал Иволгин, пытается и не может, и вновь взбегает — чтобы умереть в конвульсиях на руках сына… Александр Огарев на эти полтора часа вернул на знакомую сцену свой узнаваемый стиль: театр поэтический, метафорический, где поют джаз, служанка оборачивается любительницей абсента (спасибо Ольге Жердевой за это наблюдение), а Лебедев (яркая и сильная работа Евгения Женихова) живет в песочнице. Каждый образ решен здесь парадоксально, вразрез, с причудливыми гротесками — и, кажется, такое решение лишь приближает к Достоевскому, а не отдаляет от него. Мышкина здесь играет Евгения Белова, в своей белой толстовке и больших кроссовках похожая на восторженного, детски доверчивого Пьеро; тем тяжелее будет разочарование этого князя потом, уже за границами эскиза.

Лаборатория оставила приятное творческое послевкусие — кажется, главным образом оттого, что Арсению Фогелеву и театру удалось собрать сильную команду режиссеров и дать им достаточно свободы.