В рамках ТПАМ-2013 Кама Гинкас рассказал о работе с Товстоноговым.
Встреча Камы Гинкаса и Генриетты Яновской, проходившая в рамках фестиваля «Театральное пространство Андрея Могучего (ТПАМ-2013)» с участниками лаборатории и студентами Санкт-Петербургской театральной академии на Малой сцене ГАТИ, оказалась интересной и наполненной, эмоционально и смыслово. Но писать о ней трудно. Очевидна проблема жанра: что это было? Педагогика? Вечер памяти? Творческая встреча? Предметный разговор об истории создания Товстоноговым «Идиота», где Кама Гинкас работал ассистентом режиссера? Вопросы не к Гинкасу с Яновской — к организаторам ТПАМа. И эти вопросы далеко не единственные, однако о недостатках и очевидных достоинствах лаборатории более подробно в другой раз. Это действительно, как говорил один из педагогов, «тема трагического разговора с нашими общими слезами».
Сейчас ограничусь лишь небольшим лирическим отступлением, важным для понимания происходящего: в этом году на лабораторию «Товстоногов. Метод» Андрей Могучий впервые пригласил для работы не русских, а иностранных режиссеров. Семь постановщиков из Америки, Дании, Германии, Италии, Иордании и Франции в течение двух недель работают над «Идиотом» в редакции Г. Товстоногова и Д. Шварц. У каждого — свой эпизод, доставшийся путем жеребьевки. При этом о Товстоногове, его методе работы с актером никто из приехавших никогда не слышал: статьи режиссера не переводились на другие языки(исключение — Люси Берелович, закончившая актерский курс мастерской Е. Каменьковича при ГИТИСе).
Для ликвидации «пробела» в образовании параллельно с репетициями проходят встречи с театроведами, критиками, режиссерами, актерами — всеми теми, кто непосредственно сотрудничал с Товстоноговым. И разговор с Камой Мироновичем и Генриеттой Наумовной — очередная часть сериала «Кто такой Товстоногов и каково его значение для русской театральной культуры». Но часть интересная, подробная, полная страстей и открытий даже для таких знатоков творчества режиссера, как Елена Иосифовна Горфункель. Впервые это не сторонние театроведческие изыскания, а попытка освоить наследие практически; профессиональный, пусть и лишенный систематизации, разговор, подкрепленный конкретными примерами, дающими иностранным гостям наглядное представление о способе работы режиссера. Важно понимать: Гинкас не говорит о методе Товстоногова как о чем-то особом, кардинально отличающемся от метода К. С. Станиславского. Его рассказ, скорее, о преемственности режиссерской традиции, где Товстоногов — наследник Станиславского по прямой.
Начав с истории знакомства с Большим драматическим, оговорив вопрос железной дисциплины и диктатуры Товстоногова внутри театра как один из основополагающих принципов режиссуры, Яновская и Гинкас переключились на историю создания «Идиота». Разбор, «разминание» текста с артистами; необходимость актерского поиска и выяснения всех обстоятельств, в рамках которых существует изображаемый герой; обязательная запись первых режиссерских впечатлений о тексте и последующее к ним возвращение; важность прохождения материала, что называется, «ногами».
Изначальная «немощь» Иннокентия Смоктуновского как актера, его абсолютная потерянность в мире и подвиги Розы Сироты, верившей в его талант и занимающейся с ним, «как с дитем малым». Затем — первое появление на репетиции, когда он, потерянный, несмелый и вместе с тем абсолютно расслабленный, изрядно опоздав, зашел в разгар диалога двух актеров, а в руках вместо текста — два апельсина, в глазах — застывший вопрос: «Как? Вы уже репетируете?» И понятно всем: это не артист Смоктуновский — это князь Мышкин.
Все аспекты монолога Гинкас проговаривал, проигрывал, показывал, апеллируя к публике, приговаривая: «Мышкин не такой. Я, конечно, если и Мышкин, то хамоватый, грубый, напористый». После он задавал вопросы режиссерам, требовал от них ответных вопросов, провоцировал, не получив должной реакции, замолкал, ругался и уходил, но все время держал в голове два момента, способных помочь молодым коллегам: кто такой Товстоногов и каков в его представлении князь Мышкин. Битых два часа Кама Гинкас то так, то эдак возвращался к этой проблеме и, чувствуя непонимание, вновь проговаривал понятные нам, но не всегда доступные иностранцам вещи.
В результате получился педагогический вечер памяти об истории создания Товстоноговым «Идиота». И об этом совсем можно было бы не писать, оставив материал для обзорной статьи о ТПАМ-2013, если бы не одно «но»: приехавшие режиссеры, познакомившись с актерами, переводчиками, организаторами лаборатории, искренне удивлялись, откуда мы, русские, знаем Брехта, Стрелера, Гротовского, Брука; они — только Станиславского, Мейерхольда и М. Чехова, а о Товстоногове (чья фамилия сложна для произношения — в ней вязнет язык) сколько ни пытались что-то найти, так и не смогли. Теперь, после встречи с Гинкасом и Яновской, некоторые из них, по собственному признанию, наконец, начали понимать, что русский театр не ограничивается 20–30-ми годами прошлого века, что были еще и другие лидеры, например, Товстоногов — мощный, сильный, самобытный, «диктатор и дипломат, гений сцены», как охарактеризовал его Гинкас. Значит, как минимум, в шести странах мира еще об одном русском режиссере будет замолвлено слово.
Жанр встречи действительно был трудноопределим, но ведь главное было достигнуто: удалось послушать рассказы о БДТ, об актерах, Товстоногове, Розе Сироте, что называется, из первых рук. И как было обидно, что из драгоценного времени, отведенного для встречи с московскими гостями («битых два часа»), безжалостно было отнято 20 минут на вступительную речь! Например, чтобы услышать о том, по пунктам, что такое было для Товстоногова его ученики. А потом, кстати, выяснилось, что Товстоногов (принципиально?) не ходил смотреть режиссерские работы своих учеников.
Яна, а разве эпизод с появлением Смоктуновского на репетиции с апельсинами в руках не относился ко времени его второго появления в «Идиоте»? Я так поняла, в 1966 году уже.