«Преступление и наказание». Ф. М. Достоевский.
Воронежский ТЮЗ.
Режиссер Евгений Кочетков, сценография и костюмы Лилии Хисматуллиной.

Этот спектакль режиссера Евгения Кочеткова, мне кажется, вполне может стать событием в жизни не только конкретного театра, но и всего театрального Воронежа. ТЮЗ, достаточно долгое время находившийся не на магистральных путях российского сценического процесса, с приходом Кочеткова в качестве художественного руководителя заметно преобразился: театр приглашает на постановки заметных режиссеров, как молодых, так и опытных (среди них Анатолий Ледуховский, Александр Огарев, Виктория Печерникова и др.), проводит драматургические и режиссерские лаборатории, стал постоянным участником российских и международных фестивалей, откуда не раз возвращался с престижными наградами. В прошлом сезоне впервые попал в лонг-лист премии «Золотая Маска» со спектаклем Ледуховского «Последняя жертва». У театра постепенно складывается собственный круг публики, расширяющей свое культурное поле, принимающей, несмотря на некоторые внутренние опасения, многие новаторские тенденции.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

Знаменитый роман Достоевского в театральном пространстве России — величина постоянная, особенно в тех коллективах, где преобладают спектакли для подростков и молодежи. «Преступление и наказание», как известно, входит в школьную программу, и подчас подростки предпочитают знакомиться с сюжетом и идеями произведения в кино или театре — прочтет роман не каждый, что уж тут говорить. Поэтому принципиально важно, чтобы его перевод на сценический язык был адекватен первоисточнику, но в то же время не грешил излишней иллюстративностью или дидактичностью. И в Воронежском ТЮЗе эта изначальная установка, которая появляется еще на этапе создания инсценировки, оказалась реализованной на удивление удачно.

Инсценировка длинного и многонаселенного романа, или, как утверждает режиссер, некая литературно-сценическая конструкция, была сделана Евгением Кочетковым в соавторстве с известной актрисой Омского театра драмы Екатериной Потаповой, причем это не первая их совместная работа, тандем давно сложился. И вот что интересно: она абсолютно оригинальна и своеобразна. 13 эпизодов романа, выбранных для сценического воплощения, — не только те, которые считаются хрестоматийными и встречаются практически в каждом спектакле. Авторы литературной основы не предпочли банальный, но проторенный путь, рискнули предложить публике то, что не всегда выходит на первый план, при этом сохранив основную проблематику романа и оставив зрителям некое послевкусие, пространство для самостоятельных размышлений, без которых в данном случае не обойтись. Хотя, конечно, самые известные эпизоды в спектакле есть, но они так мизансценически, пластически и интонационно решены, что словно бы читаются впервые, с чистого листа. И даже персонажи в программке названы не по именам, а по своей авторской и сценической сути: Убийца, Будущая жертва, Проститутка, Следователь, Чахоточная и так далее.

А еще здесь есть своеобразное введение в спектакль, пролог, когда актеры Игорь Скрынников и Николай Байбаков, которым предстоит впоследствии сыграть Раскольникова и Порфирия Петровича, выходят на сцену еще в своей одежде и начинают разговор о романе — легкий, непринужденный, обращенный к юной публике, с демонстрацией орудия убийства, топора, предстающего только в качестве реквизита, знакомят зрителей с персонажами. Кстати, и потом элементы прямого обращения, а то и общения с публикой в спектакле встречаются. Но это не «игра в поддавки», не уступка неискушенному в литературе зрителю, не попытка любой ценой удержать зрительское внимание, но просто способ наладить непосредственный контакт. Так ли уж это необходимо — вопрос спорный, но уж будем судить художников по их законам.

А сам спектакль дальше будет существовать по своим сценическим правилам, четко разработанным его создателями, где будут равно важны все компоненты: сценография и костюмы Лилии Хисматуллиной, свет Александра Рязанцева, пластика Андрея Сумина, хоровые эпизоды, подготовленные Екатериной Пархоменко. Эта абсолютная синтетичность спектакля является признаком культурного, современного и глубокого театра, где мысль постановщика и актеров также на равных сочетается с сильнейшей эмоциональностью. Здесь нет небрежностей, непродуманности, недоделанности, хотя опять-таки режиссер говорит о том, что спектакль ему хочется продолжать. «Преступление и наказание» — качественный театральный продукт и очевидное произведение искусства. Поверьте, такое случается далеко не у всех и по большому счету является редкостью в современном театре.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

Спектакль Евгения Кочеткова визуально строг, стилен и безупречно красив. При этом художник Лилия Хисматуллина вместе с режиссером отнюдь не хотели бытового правдоподобия и точной верности времени и месту. Оно и понятно: роман Достоевского давно уже перешагнул всяческие временные рамки, и каждое новое поколение примеряет его идеи на себя, соглашаясь или споря. Поэтому сцена в обрамлении строгих черных «одежд» (да и костюмы персонажей выполнены в основном в этом цвете) с вкраплениями серого и белого постоянно трансформирует свое достаточно условное пространство с помощью подвижных стен и панелей: то выдвигая героев на первый план, то открывая портал в темную глубину, заканчивающуюся колеблющимся занавесом, то ощетиниваясь острым углом. Минимум сценической мебели и реквизита: разномастные стулья, расставляемые в разные ряды, верстак, на который кладут умирающего Мармеладова, стол — вот, пожалуй, и все. Во всем этом есть тревожная, постоянно сгущающаяся атмосфера, поддерживаемая музыкальным оформлением, также созданным Кочетковым, в котором слышатся то скрипка, то саксофон, есть отличное пространство для актерского существования.

А вот знаменитой сцены убийства старухи-процентщицы Алены Ивановны и сестры ее Лизаветы как раз и нет. По крайней мере, видимой. Но в начале второго акта Следователь — Байбаков, он же Порфирий Петрович, просто читает эту пару страниц с листа словно бы куда-то в пространство, но на самом деле Убийце, Раскольникову — Скрынникову. Ну и зрителям, конечно. Реального, явленного на сцене преступления мы не видим, но эти страницы явно помогают публике ощутить то невыносимое бремя, тяжелейший груз наказания, который несет на себе Раскольников.

Впрочем, любого бытоподобия вы здесь не найдете и в актерском существовании. Порой кажется, что все персонажи в спектакле присутствуют не сами по себе, а в качестве бредовых видений и галлюцинаций Родиона Романовича. Этот тон задается уже в самом начале, когда герои поочередно представляются одновременно Раскольникову и нам, зрителям: как по сигналу, услышав свое имя, поднимаются со стульев в глубине сцены и вливаются в большой «хор», толпу странно подергивающихся и подрагивающих фигур, втянутых в общий нескладный танец. А случается, и «Хуторок» запоют. «С ума я, что ли, схожу?» — вырвется у Раскольникова. Он же здесь существует как бы в двух ипостасях —действующего лица и зрителя-слушателя, — удивительным образом умея эти ипостаси совместить. Да и персонажи, когда «не их выход», подчас остаются безмолвными зрителями чужой прилюдной «казни» (пусть Раскольников и казнит себя сам), усаживаясь на выстроенные в ряд вдоль стены стулья.

Сцена из спектакля.
Фото — Андрей Парфенов.

Игорь Скрынников — настоящее открытие этого спектакля и открытие нового актерского имени, которое, на мой взгляд, должно громко звучать не только в этом городе, но и на российских театральных просторах. Его Раскольников — центр спектакля, он постоянно на сцене. При этом Скрынников отнюдь не входит безвозвратно в амплуа «неврастеника», не рвет страсти в клочья, не кричит и не рычит — в его актерском существовании явно присутствует знаменитая «инфернальность» персонажей Достоевского. Не совершая на наших глазах преступления, он так отыгрывает бремя наказания, что ты впервые начинаешь понимать шекспировскую фразу «повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты». Его настроения, жесты, пластика то и дело меняются, в нем есть сарказм и цинизм, постепенно угасающая вера в себя и страшное разочарование, покой и взвинченность, любовь и ненависть, боль и страх. Он протягивает руки матери и сестре, ценя встречу, и тут же яростно отстраняется. Когда Порфирий — Байбаков из зрительного зала ведет свое расследование к фразе «да вы и убили-с», голова Раскольникова медленно склоняется к стоящему перед ним стулу, словно он на плаху готов ее положить. Описывать словами актерскую игру Скрынникова — занятие зряшное, это нужно видеть, и, наверное, не один раз.

Соня Мармеладова в исполнении Анастасии Бондарь здесь и блудница, и праведница, совсем не похожая на всех прочих сценических Сонь. Свидригайлов (он же Самоубийца) Антона Надточиева, ерничая и подначивая остальных, явно и больно прощается с этой жизнью. Мать Пульхерия Александровна (точнейшая и острая работа Анастасии Гуменниковой) тоже проходит свой смертный путь, в финале уже не в силах отвечать просящему прощения сыну. Просто нет ее уже, как нет и нервной, взвинченной Катерины Ивановны — Анны Балицкой, вдруг на исходе сил бросавшейся в отчаянный «танец с шалью». Каждый из них, просолировав свою партию, вливается в общий хор забавных, но немного зловещих наблюдателей, сводя все линии в одну, части — в целое.

При этом спектакль мизансценически решен режиссером изящно, ново, непривычно, но очень точно. И, конечно же, он не кончается покаянным «я убил» Раскольникова и падением оземь. Нет, он обрывается словно на полуслове, уходит в многоточие и многозначность финала, когда внезапно наступающий на авансцену «хор» буквально сметает все на своем пути, в том числе и Раскольникова в последней встрече с матерью. А что там будет дальше — случится ли покаяние, возможно ли новое преступление, — решать уже нам, сегодняшним. Быть может, Евгений Кочетков еще придумает какой-нибудь эпилог, который закольцует спектакль, начавшийся вышеупомянутым прологом. Ведь эта постановка родилась только что и готова идти вперед, расти и обретать новые смыслы.