«Ярославна. Затмение». Б. Тищенко.
Мариинский-2.
Хореограф Владимир Варнава, художник-постановщик и художник по костюмам Галя Солодовникова, дирижер Иван Столбов, музыкальный руководитель Валерий Гергиев.

О «Ярославне» 1974 года, вышедшей в МАЛЕГОТе, можно прочесть, что это был истинно русский до духу спектакль, размышляющий о традициях, способах диалога с древним, но важным в культуре произведением. Базирующийся на «Слове о полку Игореве» сценический текст сочинили хореограф Олег Виноградов и композитор Борис Тищенко. И если о пластическом решении Виноградов вспоминал, что в ходе репетиций и переписывания либретто отказ от балетных основ — классической лексики — был естественным, то партитура Тищенко продолжала разговор с народной музыкой и способами ее интерпретации. Фатально неудачный поход князя Игоря Святославича был воплощен в тягучих мотивах плачей, напоминавших о русском периоде Стравинского и в частности, естественно, «Весне». Кроме того, хоровые фрагменты, ставшие органической частью звукового повествования, возвращали зрителю живой текст «Слова».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Можно ли сказать, что выпустивший «Ярославну» в конце сезона 2016/2017, ровно через 43 года после мировой премьеры, Владимир Варнава продолжил этот сложный диалог? И да, и нет. Внешне от размышлений о русскости, о величии духа и земли в мариинской постановке нет и следа. Нет и мысли о том, что ставшая главной героиней вечнождущая и вечноплачущая княжна воплощает саму родину — мягкую, прощающую, женственную, материнскую, и о превращении в антигероя воинственного Игоря. Варнава, написавший новое либретто вместе с Константином Федоровым, как будто нарочно уходит совсем от серьезных тем. Меч — огромный, но явно игрушечный, беспомощно лежит на сцене. Враги — нарисованные, смешные сказочные волки и динозавры, похожи на фигурки, получающиеся из пальцев в театре теней (за мультимедиа-задник отвечает художник-видеографик Илья Старилов, и его вдумчивая, метафоричная, удивительно соразмерная как идеям постановщика, так и сцене Мариинки-2 и телам танцовщиков проекция — одна из больших удач спектакля). Дружинники — нелепые, то в розовых плавательных шапочках, то в шлемах американских футболистов, скорее пубертатные мальчики, играющие в бои, чем герои. Даже еда на пиру у Кончака — и та плюшевая. Один большой анекдот о неудачном походе растянулся на три акта и сосуществует с остродраматичной музыкой.

Однако под маской несерьезности и подколок хореограф рассказывает историю, едва ли не более драматичную, чем в летописи и первой версии балета. И здесь помогают прибавленное к названию слово «Затмение» и новый персонаж, Див, на которого переносится едва ли не основной акцент сюжета.

Солнечное затмение обещало войску поражение — в трактовке Варнавы оно происходит не в природе, не во внешнем мире, а в головах. И предрекает уже не просто неудачную вылазку, а разрушение всего мира. Понятия, из которых складывается история — война, героизм, гордыня, жертва, — очищаются до символов и рассматриваются со всех сторон. Именно поэтому исчезает однозначная трактовка Игоря и Ярославны. Варнаве не нужен князь-герой, он строит образ намного сложнее — и отражает это в пластическом рисунке. Между скукожившимся молодым мужчиной, сидящем на слишком тяжелом для него теперь мече, и наглым молодчиком, легко взлетающем столбиком в прыжке на общем сборе, буквально пропасть. Игорь первой сцены — ослабший, незащищенный, с жалобно выпирающими позвонками на голой спине и опадающей на грудь головой — лишь воспоминание о былых победах. И не было бы никаких боев, и тщился бы он поднять орудие до конца времен, если бы не объявился тот самый Див.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Странная сила, то ли вестник, то ли проклинающий, знаменито кличущий сверху древа, в «Ярославне» Див материализуется и становится причиной всех бед. Он приносит с собой то самое затмение — помутнение рассудка, внезапную агрессию, пелену, тянущую на бессмысленные подвиги во имя ничего. Кажется, что Владимир Варнава, сам периодически тяготеющий к исполнению антигероев, прилаживающий их к своему текучему телу, сочинял эту роль на себя. Григорий Попов, корифей Мариинки (интересно, что состав спектакля, снятый каналом Mezzo, почти полностью из танцовщиков невысоких позиций, — Ярославна — Злата Ялинич также корифейка, Игорь — Юрий Смеркалов — второй солист), часто танцующий характерные партии, напоминает ртуть. Он вьется, дразнится, змеится, подступая всегда исподтишка. Это буквально кусок недовылепленной плоти — внутри без костей, снаружи без волос, андрогинный и прекрасный в своей недоделанности. Он оплетает каждого, с кем оказывается рядом, и, мягко ползая где-то у ног, внешне безугрозный, успевает вдохновить на умножение агрессии.

Внятного пояснения, что есть Див, не следует, зато хорошо видны последствия его существования — с появления этого тихого трикстера начинается каждое новое событие. Война, ненависть, жестокость в этом мире алогичны и приносятся усилиями всепроникающей хитрой силы, меняющей обличие и соблазняющей любого.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

То, как в постановке характеризуются последствия такого «короткого замыкания» мозга, также стоит отметить. Варнава и его команда не делают прямого политического высказывания и не называют конкретных имен. Он всего лишь выбирает небольшие узнаваемые жесты и — вместе с художником Галей Солодовниковой — визуальное оформление. Так, в движениях уже обезумевшего от гордыни Игоря и приветствующего его народа отчетливо выделяются зиги — и тут же мимикрируют под ободрительное взмахивание рук. Боевой формой дружины оказываются «доспехи» бейсболистов, одновременно неясно пугающие и гротескные. Даже само темно-алое, будто впитавшее пролитую кровь, одеяние князя выглядит собранным из полотен знамен — с отчетливо угловатыми полами, превращающими фигуру в подобие литого идола.

Несмотря на то, что основная часть сценического времени уделяется злоключениям Игоря, его жизнь отмеряется через близость жены. Ярославна, единственная в этом мире, кто оппонирует Диву и его чарам, становится камертоном действия. Два ее соло, практически зеркальные, обрамляют историю — война начинается с сочувствия княгини погибшему воину и оканчивается приходом к ней уже совершенно разбитого супруга. Злата Ялинич танцует не жену и мать, она — нечто среднее между близким товарищем, сестрой и любовницей. Рисунок ее движений одновременно грубоват и нежен, певуч. Тяжелые, вбивающие стопы в почву шаги усталой, измотанной женщины, слишком прямая в наклонах спина, жесткие прямые руки, имитирующие стрелки часов, — и цитирующие Килиана эротичные шпагаты-лилии. Интересно, что в балете, ведущемся босиком, Варнава только для Ярославны оставляет тень пуантов — шаги с высоким подъемом на полупальцах, визуально вытягивающие нарочито сгорбленную фигуру, создают ощущение подготовки к воспарению. Эта женщина-основа глубоко страдает от творящегося хаоса, вбирает в себя боль вваленным к позвоночнику животом и безоговорочно принимает назад руину возлюбленного, выползая к нему после почти предсмертных конвульсивных содроганий. И единственный человек, способный подвести правителя к мутной меди зеркала и заставить его смотреть на отражение — пока разум окончательно не поглотило затмение.