«Евгений Онегин». А. С. Пушкин.
Екатеринбургский Театр юного зрителя на фестивале «Реальный театр».
Режиссер Ксения Кузнецова, художник Анатолий Шубин.

Перед показом я коротала время, разгадывая кроссворд в «Реальной газете». Один из вопросов звучал так: «Сколько Онегиных в спектакле екатеринбургского ТЮЗа?» Судя по программке и количеству букв в загаданном слове, правильный ответ «три». Но за спектакль я каким-то чудом насчитала пять Онегиных. Не сложно было ошибиться в подсчетах. Потому что режиссер Ксения Кузнецова весьма свободно поступила с пушкинским текстом: распределила его практически построчно между всеми действующими лицами. Так, у нас было три официальных (и пять фантомных) Онегина, три Татьяны, старик Ларин, который превратился в генерала, мужа Татьяны, раздваивающаяся няня Лариных, воскресший из мертвых Ленский, которого нетрудно было узнать в одном из кавалеров, и много других волшебных метаморфоз.

Сцена из спектакля.
Фото — Т. Шабунина.

Концепция звучит как нечто сюрреалистичное, можно нафантазировать себе тему двойничества и еще бог знает что, но екатеринбургский «Онегин» вовсе не так сложносочинен.

«Онегина» в ТЮЗе рассказывают. Причем рассказывают с расчетом на аудиторию, которая незнакома с текстом: на первом месте в сценической версии поэмы оказался сюжет. Не лирические отступления, не переживания персонажей, а необходимое для школьных экзаменов: кто в кого влюблен, кто кого убил, и почему все закончилось так, а не иначе. Художественная задача явно была сформулирована довольно примитивно, предсказуем и результат.

Эстетика спектакля строится на стереотипах, на ассоциациях первого уровня: сценографический ход включает в себя несколько белых дверей, парящих в пространстве, и десяток разноформатных белых листов, на которых, видимо, должен сам Пушкин начертать свои строки… Скука. И только количество персонажей заставляет задуматься и напрячь внимание, чтобы не потерять мысль. Но, признаться честно, мысль все равно будет потеряна.

Поэтический текст в спектакле воспроизводится, как жонглирование репликами, а порой и просто отдельными строками. Идея с «размноженными» персонажами в спектакле Ксении Кузнецовой работает неисправно. Герои существуют будто бы по разным правилам: вот три Онегина одновременно объясняются с Татьяной в саду, а три Татьяны появляются постепенно, одна за другой, они сменяются, как королевы на престоле, так и не вступив в диалог между собой. Ленский и Ольга, неожиданно, двойников совсем не имеют.

А. Протасова (Татьяна), С. Тиморин (Онегин).
Фото — Т. Шабунина.

Сладкоголосый хор безымянных персонажей и представляет «забав и роскоши дитя» — Евгения Онегина (Сергей Тиморин). Герой наш молод и кудряв, он немного наивно любуется самим собой, встает в картинные позы, будто бы иллюстрирует зрителю слова рассказчика. Артисты бесконечно передергивают фразы, не давая им сложиться в единую мысль, окрашивают их порой неуместными (или слишком очевидными) красками, сбивают ритм, благодаря чему становится практически невозможно воспринимать стихотворный текст как единое целое. Вскоре, пожурив Татьяну за ее несвойственный Лариным нрав, местный народец в костюмах, отливающих дешевым блеском искусственного шелка, несется дальше, к письму Татьяны, чтобы добавить «новые» смыслы в самую нежную и тонкую историю о первой любви.

У молодой Татьяны (Александра Протасова) есть пространство для маневра — наедине со своей ролью она остается дольше всех. Но всякий раз, когда она пытается выдать что-то естественное и честное, партнеры по сцене ее перебивают. А в сцене письма и вовсе чистый голос юной актрисы заглушается ужасающим «хором кошек»: здесь к героине присоединяются все женщины екатеринбургской постановки, превратив письмо в песню, где каждая тянет на свой лад, нестройно, не к месту трагично или весело, перекраивая трепетное любовное переживание в уродливое завывание ополоумевших хористок. Самая напряженная сцена — объяснение в саду, где Онегин поучает Татьяну, — превращается в очередную теннисную партию между Онегиными, где не к месту смешливо и плоско персонажи признаются в своих пороках, будто смеются не столько над Татьяной, сколько над зрителем, который должен воспринимать все это серьезно.

Сцена из спектакля.
Фото — Т. Шабунина.

Сцена из спектакля.
Фото — Т. Шабунина.

В сцене сна нам явится уже вторая Татьяна (Василиса Борок), а третью, Олесю Зиновьеву, мы увидим в финале на балу. И если трансформации Татьяны можно как-то объяснить тем, что она меняется кардинально (первый раз — после того, как ее отвергает Евгений, и во второй раз — спустя годы), то множественность Евгения оправданна лишь единожды: явлением актера Бориса Зырянова в финале, на балу. Тут, вероятно, мысль режиссера была о том, что Онегин постарел и поизносился в странствиях, и вот такой, непохожий на юного франта, молодого мистера Дарси, которым был Онегин в исполнении Сергея Тиморина, он по заслугам получит свой фатальный отказ.

«Собранье пестрых глав» (таков подзаголовок спектакля) Ксении Кузнецовой существует, отрицая весь театральный пушкинский контекст, всю историю постановок «Евгения Онегина». Раздваивающийся Евгений может сразу навести на мысль о постановке Туминаса, но екатеринбургский спектакль будто бы из параллельной вселенной, где нет других постановок в принципе, а художественный язык завяз в «лексике» 70–80-х годов.

Стоит подумать, зачем этот спектакль нужен был в афише «Реального театра» и по каким параметрам он сочетается со своими соседями. Кажется, что в этом случае при отборе произошел системный сбой.