«Онегин. Сны Татьяны», 2-я редакция. По мотивам романа А. Пушкина.
Театр «Приют комедианта».
Режиссер Роман Габриа, художник Николай Слободяник.

«Онегин. Сны Татьяны», как ясно из названия — спектакль, в котором главным героем является вовсе не Евгений, в целом славный хандрящий бездельник из Петербурга. Роман Габриа строит мир, центрированный вокруг Татьяны. Но не всякой, а Татьяны влюбленной (отцу и матери в спектакле места нет), Татьяны, рефлексирующей свое чувство (Ольга и Ленский — не самостоятельные единицы здесь, они возникают только в сопряжении с переживаниями главной героини). Вообще, тема творца-мужчины, который пытается выстроить мир глазами женщины, — отдельный разговор. Про премьерный спектакль Наталья Скороход написала в ПТЖ: «Спектакль открывает Пушкина женским кодом, что, конечно же, и есть самое главное его достоинство»¹. Достоинство ракурса бесспорно, а вот насколько этот ракурс поддается мужскому взгляду — пока вопрос.

А. Магелатова (Татьяна), А. Кононец (Муж Татьяны).
Фото — архив театра.

С этой точки зрения довольно любопытно, что вторая редакция спектакля — попытка найти новый образ Онегина. Сергей Агафонов играл безразличного, жестокого к чувствам других, эмоционально мертвого человека, чьи слова даже в финале были обманом. Призвав на помощь фактуру Ивана Бровина, Габриа решил изменить роль, показав человека романтичного, способного страдать. То есть сам выход новой версии, в которой все внимание приковано к новому образу Онегина, автоматически делает хандрящего повесу центром спектакля, что, конечно, противоречит условно «феминистскому» подходу, заданному ранее.

Конечно, новый характер повлиял и на общий план: изменились отношения между Татьяной и Онегиным, возникла, например, очень нежная сцена, в которой они, обнаженные, стоят, прильнув друг к другу. В первой версии Татьяна (Александра Магелатова) обнимала себя сама, создавая ощущение одиночества и пустоты в своей душе. Во второй — становится понятно, что ее чувства амбивалентны. Несмотря на то что в финале она по-прежнему стреляет Онегину в пах, теперь это действие совершается от невозможности поступить иначе, а не из мести. Сергей Агафонов играл последнюю сцену, как скверный пикапер: читая письмо Онегина, он ерничал, жевал яблоко, тут же раздевался. Магелатова была под стать ему: она пародийно наставляла на себя пистолет, гримасничала, принимала комические позы — все «на публику». С Онегиным Бровина, который страстно и честно признается в любви, показывает свою слабость и готовность покориться, меняется и Татьяна: ее неподвижная поза, медленное наведение пистолета ассоциируются, скорее, со сложным, но выношенным решением, дающимся ей непросто.

И. Бровин (Онегин).
Фото — архив театра.

А. Магелатова (Татьяна), И. Бровин (Онегин).
Фото — архив театра.

Бровин дал Онегину не столько романтичность, сколько, в принципе, эмоциональность: спектр его чувств гораздо шире, и некоторые из них столь сильны, что говорят о мощных внутренних процессах. Например, первое объяснение героев в деревне — сцена, в которой Татьяна, сыгранная как деревенская юродивая, стоит и молча принимает все, что выдает ей столичный франт. Свой монолог о письме Бровин ведет как историю аффекта Онегина: сначала плевки вишневыми косточками, насмешливый тон; затем разговор, словно с маленьким ребенком — на корточках, снисходительно и свысока.

Но в процессе Евгений распаляет сам себя, забывает, кто перед ним, и начинает кричать на Татьяну, будто они уже много лет женаты. Габриа активно работает с текстом Пушкина — обрезает его, монтирует, меняет ритм. В чистом виде онегинская строфа сохранилась только у Ленского — остальные читают текст, как прозу, как рэп, поют, как песню — как угодно, лишь бы не вызывать зрительское привычное восприятие, узнавание. Эта борьба режиссера с поэтом отнимает столько сил, что на некоторые вещи их просто не остается. К сожалению, провисает музыкальная часть: во второй версии она выглядит, скорее, иллюстративно и слегка потерянно — новые связи еще не простроились. То же можно сказать и о юном Пушкине в исполнении Ильи Лившица. В системе координат нового спектакля этому персонажу практически нет места, к сожалению, его присутствие выглядит не очень оправданно. В одной из сцен, сохранившихся с первой редакции, в которой Пушкин подходит к сидящему на авансцене Ленскому (Илья Борисов), при взгляде на две кудрявые головы мгновенно возникает ассоциация с двумя поэтами, двумя дуэлями и двумя смертями. Видно, что режиссером эта роль выведена не случайно, но в новой версии ее содержание теряется.

В целом, можно сказать, что в случае с «Онегиным» ввод актера «Приют комедианта» превратил в художественную акцию, даже эксперимент, в котором, как это часто бывает, есть и успех, и потери.

1 Скороход Н. Роман Татьяны // ПТЖ № 4 (94), 2018. С. 128