ВЕСЕННИЙ БУФФ

Театрализованное шествие, приуроченное к открытию выставки Михаила Шемякина «Тротуары Парижа», должно было завершиться масштабным перформансом во дворике Мраморного дворца. Однако этого не произошло по удивительной причине — действо слишком заинтересовало горожан и прессу.

Слишком много людей столпилось на небольшой территории у памятника Александру III, слишком большое число репортеров, камер и вспышек сопровождало показ — фотографы и операторы буквально бросались под ноги артистам, не давая им играть. В результате получилось несколько прекрасных фотосессий, но вот спектакль задохнулся. Художественная составляющая проекта отошла на второй план, уступив место маркетинговой. Парад превратился в то, чего от него, очевидно, и ожидали бравые папарацци, которых Адасинский буквально выталкивал за пределы игровой площадки, — в яркую и талантливую PR-акцию. Ну, помогли друзья, старшие «Лицедеи» и молодые их коллеги, открыть выставку — прелестная однодневка, веселая безделушка, счастье для фотографов. Жаль, конечно, что так получилось, потому что театральный посыл этой акции был явно богаче. Полунин—Адасинский—Лейкин—Либабов—Яровая—Шагин — не та команда, которая годится на роль «второй скрипки», даже для своего друга и выдающегося художника Шемякина.

Во всей этой акции, продолжавшей, а то и дополнявшей выставку, была удивительная смесь лирики и самоиронии. Сверхсюжет шемякинсих «Тротуаров» — рождение художественного мира из «сора»: пятна на парижской мостовой, фактуры неизвестной стены, прихотливо скрученного под ногами пакета, случайной веточки за окном. Из того «сора», который заставляет работать внутреннюю лабораторию художника, питает его фантазию. Таким образом, не мусор, конечно, а «сор» стал героем выставки. В «сор» были облачены и участники шествия — будто «подкладка» всего их творчества вылезла наружу, обвиснув нелепыми мусорными пакетами, мятым крафтом и раскрашенными коробками.

Во главе, под барабанный бой, выступал Анвар Либабов в своих очках «ботаника», прячущих по-детски любопытные глаза. С черными крыльями за спиной зависал между землей и небом — вертлявый и шкодный, недоангел и недодьяволенок.

К эпическому «Кецалю» Адасинсого отсылал черный клюв воинственной птицы, злые глаза, резкая, агрессивная пластика его персонажа — вот только слишком много времени в жизни этой птицы занимает хвост, длинный шлейф черных, будто обуглившихся, полиэтиленовых «перьев».

Рядом расправила мусорные крылья Елена Яровая, бессменная спутница Антона, его со-творец. Меня всегда поражала ее легкость, особенно заметная на фоне других актрис. Сравниться с ней может только Хабарова, чьей женской гротескной линии очень не хватает в последние годы спектаклям Derevo. Мягка и легка, словно перышко, Елена — птица как есть.

А шествие движется дальше… Дмитрий Шагин, главный городской моряк и популяризатор тельняшки, уютно попыхивал трубочкой на своем картонном корабле; громогласные музыканты группы «Авиа» гремели, как им и положено; Алиса Олейник даже в мусорном колпаке похожа на принцессу.

И, конечно, Полунин, катящий свой извечный «снежный ком», в котором каждая снежинка — судьба человеческая.

В этом «сорном» сюжете, помимо очевидной переклички с темой вернисажа, мне увиделась какая-то усталость творцов, их ирония над собой и желание выбраться из-под неподъемного «кома» на неизведанные еще, безграничные «тротуары» творчества. Ведь, честное слово, от новых афиш «Снежного шоу» уже шарахаешься, как от собственной тени в ночном переулке, с такой унылой регулярностью они заполняют собой узкое пространство, отданное в нашем городе достижениям мировой клоунады. Хочется нового, живого, «совсем другого» хочется.

В связи с этим возникает еще один любопытный сюжет, и связан он с историей петербургского уличного театра. Посмотрите фильм «Зимний Буфф», не пожалеете. Он включает отрывки из ленинградских уличных перформансов начала 1990-х и спектакля «Формального театра» «ORLANDO FURIOSO» 1994 года, кусочки репетиций того же театра (Роман Дубинников аккомпанирует), выступление трио «Нервный тик» и столь обаятельно снятый Ленинград… В фильме артисты рассказывают о специфике работы на улице, радостях и трудностях, которые с нею связаны. О месте уличного театра в жизни города. Среди прочего молодой, но уже стильно взъерошенный Слава Полунин объясняет, почему он уезжает работать в Америку. Он говорит о «ножницах», в которые попал уличный артист на рубеже 1980-х — 1990-х: с одной стороны, пьянящее ощущение свободы. Оно дает импульс к творчеству, выталкивает на улицу. С другой — абсолютное равнодушие публики, которой «не до жиру, быть бы живу». «Когда я почувствую, что нужен этой публике, я буду здесь», — обещает Полунин. В фильме речь шла о двух годах. Прошло двадцать. Теперь он определенно нужен — настолько, что журналисты готовы задушить его в объятиях вместе со спектаклем. Но ощущения той свободы уже нет — есть активно-православные городские лидеры, сомнительные руководители культуры и абсурдные законы. Удастся ли из этого материала возродить культуру уличного театра? Это важный вопрос, потому и отдано столько слов получасовому шествию «Лицедеев». После «Мойки на Фонтанке» это шествие — уже вторая акция Полунина в Питере и, будем надеяться, не последняя. Полунин, как и Антон Адасинский, и многие из участников шествия, имеет большой опыт создания уличных шоу, караванов и других прекрасных зрелищ. Город, терроризируемый в последнее время непонятными «казаками», депутатом Милоновым и прочими чудищами, соскучился по искрометному буффу, скоморошеству, разоблачающему карнавальному смеху. Возможно, именно со стороны уличного театра можно ждать свежего ветра. Увидим.

P. S. Уважаемые коллеги, некоторые участники этого фильма теперь чрезвычйно известные люди. Но есть и те, о которых мне и, уверена, многим моим сверстникам ничего не известно. Поделитесь информацией, пожалуйста. Что стало с трио «Нервный тик»? Как сложилась судьба Михаила Иванова, Елены Голдобиной, Анны Соcноры?
Спасибо.

ПРО ЖИВОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

«Тротуары Парижа» — название, заманчивое для русского уха, хотя источником вдохновения для Михаила Шемякина могли бы стать тротуары любого города. На протяжении вот уже 12 лет то, что всеми принято считать мусором — обрывки газет, бумажки, окурки, пятна на асфальте, — художник превращает в живые образы. Фотография, работа углем и пастелью — и мятая цветная обертка превращается в причудливое кимоно Чио-Чио-сан, сухие кленовые листья оживают в трогательных театральных персонажах, трещины и пятна на стенах дают жизнь городским привидениям и фантомам. В каждом зале — табличка с названием улицы, любимые маршруты: связь с первоисточником во времени и пространстве.

Мастер обращает зрителя к почти забытому сегодня искусству — увидеть живое и настоящее в том, что не принято замечать и рассматривать, в том, что находится на пороге бытия и небытия, и дать этому новую жизнь, воплощенную в образах, персонажах, историях. «Театр. Закулисье. Актеры», «Танцы госпожи Смерти», «Петербург. Сновидения. Фантомы. Портреты», «Юность отца. Революция. Гражданская война». Каждая из серий — это целый мир героев, событий, это сценография и драматургия, которую создает художник.

Творения Шемякина — будь то первый император, сфинксы или персонажи Гофмана — очень органично обретают свое место в Петербурге. Они вживаются в пространство города, выходят на витрины, занимают свое место в петербургской иконографии.

Короткое северное лето персонажи новой выставки проведут в Петербурге, потом уедут на гастроли. Но пока они здесь, на них обязательно нужно посмотреть, чтобы увидеть простое и одновременно почти непостижимое превращение обыденности и повседневности в очень искреннее и чистое искусство. Уникальное, создающее ситуацию диалога между художником, произведениями и зрителями.

Это история не про мусор. Это про живое и настоящее. Про работу художника, который видит незримое и делает его очевидным. Обыкновенные такие чудеса — с тротуаров Парижа на берега Невы.