Чарльз Л. Ми. «Большая любовь».
Лаборатория «ON.ТЕАТР».
Режиссер Георгий Цнобиладзе, художник Александр Храмцов

Когда-то, как гласит древний миф, пятьдесят дочерей греческого царя Даная, были силой взяты в жены сыновьями своего дяди, враждовавшего с их отцом. И в первую же брачную ночь по отцовскому приказу данаиды лишили жизни своих мужей. Лишь одна из новобрачных ослушалась и не совершила убийства — ее потомками стали великие герои Персей и Геракл. Остальные сорок девять были обречены на посмертную пытку, и, может быть, по сей день пытаются наполнить водой бездонный сосуд в царстве теней.

Американец Чарльз Л. Ми перенес сюжет мифа в наши дни, сократив наличие женихов и невест до трех пар и предоставив современным данаидам самостоятельно принять (или не принять) решение об убийстве своих мужей.

Режиссер Георгий Цнобиладзе, после участия в читках ноябрьской лаборатории «ON.ТЕАТРа», продолжил работу над пьесой Чарльза Л. Ми, и уже в первой половине января состоялась премьера спектакля «Большая любовь».

Георгий Цнобиладзе: Хороша или плоха эта пьеса, но она дала нам возможность поиска, повод прикоснуться к мифологическому сюжету и попытаться понять: как он может звучать сегодня? Мы искали способ существования, адекватный материалу — конечно, это не бытовой, не натуралистический театр. Хотя от русской психологической школы, которой нас всех учили, никуда не денешься.

В соавторстве со сценографом Александром Храмцовым и командой молодых артистов режиссер построил максимально приближенный к зрительскому взгляду мир, в котором бьются (в буквальном смысле — с размаху кидаясь на устланный матами и покрытый изумрудной тканью планшет) о природу собственного пола три пары молодых красивых тел. Трехчастное сценическое пространство (жизнь-смерть-Элизиум или вода-земля-небо, или иной вариант канонической конструкции мироустройства) наполняется по ходу действия яркими метафорическими иллюстрациями более чем актуальных для современного менталитета вопросов.

Александр Храмцов: Это история не о предлагаемых обстоятельствах, а о женщинах. О сильных женщинах, уже совсем не таких, какими они были в Древней Греции. Но миф, как основа сюжета, необходим в нашей постмодернистской ситуации, когда художник задает некие обстоятельства, не объясняя их зрителю.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

И правда: ни драматург, ни режиссер не ставят себе задачей доподлинно воспроизвести бытовые причины сложившейся ситуации. Да она, пожалуй, таковых и не требует, выдвигая на первый план архетипическое противостояние полов, «и роковое их слиянье, и поединок роковой», предлагая в результате столь же архетипическое разрешение. И стороны конфликта представлены скорее социально-психологическими типами, чем характерами. С одной стороны — бескомпромиссная амазонка Фиона (Елена Соломонова), куколка Олимпия (Инна Степанова). С другой — непримиримый воин Константин (Дмитрий Луговкин), подкаблучник Эд (Александр Быковский). «Золотую середину» представляют хороший парень Никос (Данил Мухин) и хорошая девушка Лидия (Евгения Алешина) — им и предстоит выйти живыми из битвы идей и авторитетов, разворачивающейся в полуторачасовом спектакле. Темпераментные, тщательные актерские работы организованы явно на преодоление этико-философской дидактичности текста, и это преодоление им не только прекрасно удается, но и эмоционально наполняет действие без единого «провала».

Справедливости ради, стоит признать, что персонажи ex machina получились не столь интересными. Возможно, причиной тому их очевидная функциональность (посредничество, разъяснительство, подведение итогов и высказывание финального моралите). Возможно — именно такая фунциональность предполагает еще более удаленный от бытового, максимально приближенный к пратеатральному ритуалу способ существования, оправдывающий чистоту красок и однозначность акцентов. Почти приближается к этому масштабу Екатерина Клеопина в непривычной «возрастной» роли Элеоноры — мудрой и вечно цветущей матери-хозяйки, принимающей сбежавших невест под свое покровительство и вершащей милосердный суд. Хотя в финале актриса очевидно снижает тон — именно тогда, когда каноническая его высота композиционно была бы вполне уместна (как бы ни хотелось постановщику избежать активно порицаемого ныне «пафоса»). Деликатны и обаятельны Леонид Таранов и Станислав Ткаченко, составляющие свиту «домашней богини» — возможно, большего им и не позволяет драматургический текст. А возможно, постпремьерный период еще сделает эти образы более обобщенными или более подробными…

Нельзя не сказать о том, что визуально спектакль очень красив, хотя и не совершает новаторских постановочных «прорывов», и не следует античным эталонам: свисающие с низкого потолка веревки и настоящая пластиковая ванна, банальные свадебные кринолины невест и почти офисный дресс-код женихов, «окровавленный» ватман, которым затянуты оконные проемы, глянцево-алые томаты в плетеной корзине… Эстетика символически логична, и каждая ее составляющая, в свой срок, изобретательно «срабатывает». А физическая привлекательность актерской команды, усиленная сугубо камерным пространством, словно подчеркивает гуманистический масштаб конфликта.

И «опорные точки» сценического сюжета, которому, конечно же, еще предстоит «созреть», уже сложились в прочную, ритмически верную конструкцию.