«Эшелон». М. Рощин.
Театр «Мастерская».
Режиссер Наталия Лапина, художник Николай Слободяник.
Пожелай мне удачи… ты, любимая, знаю, не спишь… синенький скромный платочек… бери шинель, пошли домой…
Нескончаемая война, вечная память о ней в песнях, даже когда ее нет, а сейчас она идет… Все — эхо: давай закурим, товарищ, по одной… до свидания, мальчики…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Изящнейшая хоровая полифония пролога, сочиненная Евгенией Натановой, — с секундными отсылами к песням войны — выращена из немоты: парень в белом исподнем (он станет потом персонажем по имени Глухонемой) повторяет, сопровождая слова сурдопереводом: «Я посвящаю эту пьесу моей матери. Я посвящаю эту пьесу моей матери». Ритмический рефрен Михаила Рощина — Михаила Гаврилова и ритмический речитатив, в который превращены первые ремарки пьесы, перерастает в музыкальное многоголосье. Стоящие спиной к залу женские фигуры в лучах света — пока не лица, а фигуры, хор, эхо друг друга и военных песен разных эпох. Потому что война нескончаема и пожелай мне удачи-и у детской кроватки-слетает желтый лист-бери шинель-темная ночь…
Прекрасный пролог обещает прием, решение старой советский пьесы, жанровую концепцию. Хоровой многоголосый принцип — фирменный знак режиссуры Наталии Лапиной, она мастер выверенных многофигурных сцен, наш отечественный «мейнингенец», в ее спектаклях часто копошится ритмичный, слаженный людской муравейник с траекторией каждого «муравья».
В старой пьесе Михаила Рощина действие происходит в теплушке: едут в эвакуацию сотрудники и станки какого-то завода. Едут долго, месяцы. Так было. Знаю это от мамы. Они с сестрой и тремя маленькими детьми ехали из Ленинграда до Свердловска почти четыре месяца… Пьеса большая, с огромными ремарками, как будто и не пьеса, а проза, в которую вшиваются большие многоголосые полилоги. Или наоборот — как будто пьеса прошита эпическим авторским голосом. Собственно, и жанр ее определен как «трагическая повесть». Проза. Когда театр «Современник» снимал свой знаменитый спектакль для телевидения — его сопровождал чтением ремарок сам Михаил Рощин. Наталия Лапина пьесу сократила, ремарки укоротила, решив «Эшелон» как эпическую ораторию. Но собственно музыкально-ораториальная история постепенно растворяется в характерах, переживаниях, сюжете: «Мастерская» такой театр, где про ораторию, конечно, понимают, но больше понимают про подробность, разработанные отношения, и по-человечески рассказывают про людей и их судьбы.
А. Стебнева (Люся), Ю. Нижельская (Галина Дмитриевна).
Фото — архив театра.
Каждый из огромного числа действующих лиц остается в памяти, это чреда отличных актерских работ.
Изумительно медленная (каждое движение дается с трудом: нагнуться, сесть… сил нет…) еврейская старуха (Арина Лыкова актриса выдающаяся, и органика ее в возрастной роли абсолютна).
Бледная одинокая Ива (Мария Поликарпова), полюбившая Глухонемого.
Неприбранная беременная Тома (Дарья Соловьева) и ее мать, громкоголосая Савишна (Ксения Морозова), умирающая в тамбуре — как на древнегреческой орхестре.
Симпатичная интеллигентка Галина Дмитриевна (Юлия Нижельская) и замершая в тихом статичном горе Катя (Вера Латышева).
Все они запоминаются — как живые люди, принцип спектакля отсылает к «Братьям и сестрам», а сценография Николая Слободяника прямо цитирует «Братьев и сестер» Кочергина. Только в МДТ двигалась и формировала пространство стена деревенского дома, а тут — стена товарняка, «прокуренного вагона». Опрокинутая горизонтально, она становится неким плотом, на котором дрейфуют в неизвестность (а некоторые — и в финальную смерть) сестры. Братья — на войне.
«Эшелон» Наталья Лапина начала репетировать перед пандемией, и выйди он в карантинные времена — история человеческого единения людей, много месяцев едущих в одной теплушке, была бы ко времени. Ковчег, на котором мы можем спастись только все вместе от темных волн коронавирусной или какой другой чумы, — вот про что была бы история. Много разных женщин в одном вагоне, там и радость на всех одна, на всех и беда одна. Короткие истории. Диалоги. Путевые ситуации. Взращивание терпимости. Постепенное превращение в одну семью. Один на всех очевидный враг-захватчик-фашист.
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Казалось бы, выпущенный сейчас, военный «Эшелон» должен попасть в точку. Но не попадает. Потому что сейчас не миг единения перед лицом общего врага и беды, сейчас миг катастрофического разъединения, расщепления, разъединения народа, война всех со всеми в океане лжи и зла, и никто никуда не едет в единой теплушке, не спасается в одном на всех ковчеге. Нет ковчега, разлетелся в щепки, у каждого свой враг и своя ненависть, свои враги внутри и свои снаружи, а хаос и пропаганда ежедневно меняют белое на черное. Экстраполировать историю, рассказанную Рощиным, на сегодня, на беду сегодняшних беженцев тоже не выходит: одно дело — организованная эвакуация советского предприятия (как в пьесе) пред лицом наступающего врага, другое — бегущие в разные стороны и страны 12 миллионов украинцев и миллионы русских, покинувших свои дома от невозможности быть психически причастными… Или еще почему-то. Отзвук сегодняшней истории возникает в спектакле только один раз: к вагону в поисках еды приходит одинокая украинская крестьянка с ребенком на руках. Дом ее на Черниговщине, оккупированной фашистами, сгорел, и она бежит, босая, с младенцем… Но ее не могут взять в теплушку: в эшелоне все по-советски строго, да и кто эта женщина… Эшелон трогается, и она оказывается опять одна в чистом поле под бомбежками… Рядом со мной заплакали зрители.
В финале поезд бомбят, убита Ива, горящий вагон-ковчег валится под откос. Финальные авторские слова пьесы — «Дорогие мои, вам надо ехать дальше. Дальше. Долго. И вы будете ехать. Вы доедете. Вы должны доехать» — сегодня отдают пафосной архаикой, и Лапина меняет финал. Все действующие лица, как и в прологе, образуют общий хор. Только беззвучный. И на языке пальцев показывают, резко прикладывая указательный палец к уху: не слышу… я не слышу… я глухой… я немой… я не могу говорить… И вот тут, в этой невозможности говорить, ты и становишься одним из них, едущих в эшелоне…
Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.
Очень уважаю Марину Юрьевну, всегда с интересом и доверием читаю её точный анализ нашего театрального бытия, но сейчас — нет, что-то случилось и хочется и возразить, и указать на неточности. Разве спектакль не попадает в ритм и тональность сегодняшнего дня? Сидела в зале и постоянно ловила себя на параллелизме тем, событий, эмоций. Да слова те же можно прокричать! И про украинскую беженку: она сама говорит, что она не одна! Как же так! Говорит, что их много, с ней дед и брат. И копают карто
И копают картошку с огородов, только ей хлеба хочется. И женщины дают ей консервы, не гонят, хотят помочь. Прогоняет Есенюк, он, как бы на взводе, особенно после того, как только что была цыганка. Его понять можно — он, вообще-то, станки в поезде везёт, не просто женщин с детьми. И чистого поля нет, сцена происходит на станции. Простите, не соглашусь: всё-таки сейчас время единения, есть колоссальная потребность в единении! Даже ненависть способна объединить, ещё как! А бегут… Кто-то бежит от отчаяния, а кто-то надеется найти лучшую жизнь, и эти людские потоки не различаются по этническому принципу. В наше время селфи и тик-тока, домашнего интернета, неуемного потребительства и индивидуализма очень даже хочется объединяться, чувствовать душевное родство и приходить на помощь незнакомым людям! Как-то так.
картошку с огородов, только ей хлеба хочется. И женщины дают ей консервы, не гонят, хотят помочь. Прогоняет Есенюк, он, как бы на взводе, особенно после того, как только что была цыганка. Его понять можно — он, вообще-то, станки в поезде везёт, не просто женщин с детьми. И чистого поля нет, сцена происходит на станции. Простите, не соглашусь: всё-таки сейчас время единения, есть колоссальная потребность в единении! Даже ненависть способна объединить, ещё как! А бегут… Кто-то бежит от отчаяния, а кто-то надеется найти лучшую жизнь, и эти людские потоки не различаются по этническому принципу. В наше время селфи и тик-тока, домашнего интернета, неуемного потребительства и индивидуализма очень даже хочется объединяться, чувствовать душевное родство и приходить на помощь незнакомым людям! Как-то так.
Как бы нам не потерять чувство реальности! Всегда доверяла чутью Марины Юрьевны, а тут хочется возразить. Можно, я про беженку уточню? Она не одна (говорит, что их много, с ней дед и брат), она не в чистом поле (станция как раз), еду ей дают (консервы, если прочитать Рощина), картошку можно копать с огородов, но ей хотелось именно хлеба. Поезд не простой, везут станки, не только людей, это другая ответственность, ; и эпизод с цыганкой не случаен перед этим. И разве этот эшелон — символ безопасности? Эшелоны бомбят, дороги бомбят, и людей в вагоне поджидает опасность, огонь и смерть, разве не так по Рощину? Не все так однозначно, как получается по тексту М.Ю.. И я не согласна с тем, что спектакль не попадает в точку! Смотрела спектакль и постоянно ловила себя на мысли, как все актуально! А потребность людей в объединении актуальна! А убегают сейчас не только от беды и опасности, но и в стремлении найти лучшую жизнь, разве не так? Не все так однозначно, как тогда, хотя и тогда не для всех, но спектакль смотрится потрясающе! Отдельное спасибо за музыкальный ряд.
Галина, я ведь не буду с Вами спорить, наверняка Вы правы и детальнее вникли. Одно скажу: сейчас, как никогда, наша оптика стала контекстовой. У каждого контекст свой, свой порог восприятия. Я ТОЧНО могу сейчас что-то не доглядывать в спектаклях: все, кроме судеб мира и Отечества, как будто запаковано в плотный строительный полиэтилен с наклейкой «не кантовать». Или ты им обернут… Но так или иначе черты всех предметов сквозь этот полиэтилен проступают нечетко, наутро и не вспомнишь, что видел, слышал, читал накануне. Четко существуют в сознании только контурные карты с линиями боев.. И только редкие спектакли неожиданными проколами в тебя попадают. Это совсем не значит, что в меня попадает то, что попадет в рядом сидящего (скорее, стало нужно то, что косвенно, как «Тоистрам Шенди», а любое прямое попадание корректируется сознанием как неточное… Простите меня. Время такое…
Я вступилась за точность деталей, которые оказались совсем не деталями, потому что показали не совпадающее со мной восприятие. И я — о том, что спектакль как раз бьёт наотмашь тем, что современен. Публика 22 июня стояла и молча, прямо-таки отчаянно хлопала вышедшим на поклон актерам. Почти так, как в прошлом 22июня на «Крещенных крестами». Хотя изгиб мыслеходов, наверняка, разные. Но именно о судьбах Отечества, о спиралях Истории. И в этом мы — вместе. Спасибо за ответ!