«Небо позднего августа». По пьесам «Переспать с Леной и умереть» Т. Яблочкиной, «Как я простил прапорщика Кувшинова» И. Антонова и «Небо позднего августа» И. Яковлева.
Омский академический театр драмы.
Режиссер Петр Шерешевский, художник Елена Сорочайкина.

Спектакль Петра Шерешевского по трем современным драмам идет в трех актах с двумя антрактами, но композиция не выстроена последовательно, тексты «разрезаны» на эпизоды и смонтированы заново. Не будучи связанными фабульно, пьесы, тем не менее, ассоциативно рифмуются, оказываются созвучными. Персонажи разных историй сосуществуют на игровой площадке, делят между собой один большой обеденный стол, одну ванну и кухню, одну кровать. В спектакле создается многомерный образ сегодняшнего состояния мира и человека в нем. Режиссерское решение укрупняет смыслы — частное становится всеобщим.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Шерешевский вообще тонко чувствует поэтику современной драмы, чутко взаимодействует с новыми текстами, и, скажем, его «Герб города Эн» по С. Баженовой в КТМ — практически идеальная встреча пьесы и театра. Во времена пандемии и изоляции режиссер вместе с актерами Камерного театра Малыщицкого устраивал «Читки в полночь»: с листа и без особых эффектов в окошках Zoom’а были прочитаны несколько коротких пьес из конкурса «Stories», и среди них — «Небо позднего августа» И. Яковлева (именно она дала название новому спектаклю Омской драмы). Тогда же появилась идея создания спектакля-альманаха, в который могли бы войти несколько историй. Спустя почти три года замысел воплотился, хотя и в другом театре. Лирическое, ностальгически-поэтичное прочтение «…августа», предложенное в читке 2020 года, осталось в прошлом. Жанр теперешнего спектакля суров и безжалостен — это драма, в которой иногда короткими всполохами мелькает балаганный смех, а финал одновременно фантасмагоричен и трагичен.

Режиссеру по-прежнему интересно выстраивать на сцене сложные отношения между театральностью и натуральностью. Условность вбирает в себя реалистичность, бытовое выворачивается игровым. Естественное, как будто жизнеподобное актерское существование на самом деле продумано и выстроено, как музыкальная партитура. Сценография Елены Сорочайкиной распределяет в пространстве вполне узнаваемые реальные предметы мебели, но, тем не менее, производит впечатление некой лаборатории: здесь нет цветового разнообразия, в белом сценическом кабинете — белые вещи. Не только кухонные шкафчики или ванна, но и старинный буфет, который просто «обязан» иметь цвет дерева, — все здесь белое. Пространство становится большим экраном для проекций. На белую стену выводится видеопоток: как во многих спектаклях Шерешевского, онлайн-съемка с нескольких камер ведется постоянно. Зритель вынужден постоянно монтировать «живой план» артистов на сцене и их экранные лица. Восприятие спектакля становится осознанным процессом, что еще раз подчеркивает условную природу зрелища — при (парадокс!) абсолютной органике и правдивости актерского существования. Изумляет эта внезапно обнаруженная киногеничность артистов Омской драмы, их умение быть выразительными без всякого нажима и раскрашивания.

Р. Шапорин (Алексей), К. Лапшина (Лена, бывшая сотрудница).
Фото — архив театра.

В просторной белой коробке сцены обозначены комнаты без стен, в которых обретаются герои разных пьес, словно жители большого многоквартирного дома, не обращающие внимания на соседей, но незримо связанные, помещенные в единую клетку бытия (кстати, на сцене есть и собственно птичья клетка). Тревожным знаком, разрушающим иллюзию правдоподобия, высится в глубине силуэт огромной собаки. Белая фигура пса, на спину которого влезает, убегая от всех проблем, Алексей — герой одной из пьес, кажется то ли громадной пластмассовой игрушкой на колесах (ее однажды вывозят ближе к авансцене), то ли странным памятником, городской скульптурой, поскольку где-то возле нее, вдоль арьера, выстроились уличные фонари, печально наклоняющие свои белые головки.

В этом обесцвеченном мире краски сохранились лишь в макете деревенского домика с садом и огородом. Камера подробно снимает зеленые деревья и кусты, грядки, домик с верандой, бревенчатый колодец, дощатый покосившийся забор — на экране возникает узнаваемая картинка старого дачного участка, не слишком ухоженного, уже слегка заросшего, доживающего свой долгий век. Хозяин участка, главный герой пьесы «Небо позднего августа» Валерий Петрович (Николай Михалевский), тоже доживает век — тоскует по умершей год назад жене Раечке и понимает, что больше от жизни ему ждать нечего. Символом расставания с прошлым становится старая, давно не плодоносящая яблоня, которую решили свалить: зять Валерия Петровича Николай (Александр Гончарук) и внук Артем второй день подряд бестолково готовятся к этому событию, дочь хозяина дачи Татьяна (Екатерина Потапова) все никак не может заштопать рабочую рукавицу, а девушка Артема Даша (Вера Фролова) собирает в саду падалицу и ведрами таскает яблоки, которые вроде бы никому и не нужны. Этот «садовый» сюжет прошивает насквозь весь спектакль, и в его решении сочетаются жизненная правда и нарочитая театральность, даже концертность. Если Николай Михалевский играет своего героя с грустной и мудрой основательностью, мягким юмором и душевностью — то члены его семьи внезапно оказываются потешным музыкальным ансамблем народных инструментов, выстраиваются на авансцене в сарафанах и косоворотках и принимаются распевать реплики из пьесы. Особенно впечатляют преувеличенно бодрый Александр Гончарук с баяном и ослепительно улыбающаяся Екатерина Потапова (видно, что все артисты испытывают искреннее удовольствие от этих номеров, отлично чувствуют жанр и стиль).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Музыкальный план (композитор Ванечка, Оркестр приватного танца) разбивает обманчиво ровное течение сценического действия. Композиция спектакля включает внезапные врезки живой диковатой музыки, когда из разных проемов и дверей на сцену одномоментно выходят все артисты с импровизированными инструментами, которые гремят, хрипят, визжат и воют, и эти дисгармоничные музыкальные вопли, вскрики и стоны — словно вышедшая на поверхность подспудная сердечная боль, душевная смута персонажей.

Чтобы зрители не заплутали в трех яблонях, то бишь — в трех пьесах, режиссер решает развести их во времени: на экране возникают даты — 2019 (когда играются фрагменты «Неба…»), 2020 — «Переспать с Леной и умереть» Т. Яблочкиной, 2021 — «Как я простил прапорщика Кувшинова» И. Антонова. В пьесе Яблочкиной действие, и правда, происходит весной 2020-го, во время пандемии коронавируса семья главного героя «изолируется» на даче. Датировка остальных сюжетов изначально неопределенная, так что маркировка лет — часть именно режиссерской концепции. От полноцветья «…позднего августа» через замершую в безвременье ковидную «пустоту» к отчаянному пьяному трагифарсу «КЯППКа» (так эту пьесу тоже называют) Шерешевским задан вектор иссякания, обнуления жизни, обрыва всех связей, нагнетания депрессии.

Несущей конструкцией спектакля режиссер делает пьесу Тони Яблочкиной, аккумулирующую душевную маяту современного человека, его экзистенциальное уныние, растерянность и опустошенность. Здесь почти ничего не происходит, и вынужденное бездействие в замкнутом пространстве изматывает персонажей.

Е. Уланов (Толик), М. Токарева (Лида).
Фото — архив театра.

Алексей (Руслан Шапорин) часами бродит по полям, выгуливая собаку. Его жена Лена (Алина Егошина), женщина на грани нервного срыва, ожесточенно собирает бесконечный пазл, или раздраженно готовит невкусные супы, или, отбросив идею здорового питания, пожирает чипсы, или отрешенно танцует, нацепив наушники и обнявшись с бутылкой. Их сын-подросток Сережа (Леонид Калмыков) не знает чем себя занять, родители его бесят, в девушку Машу он вроде бы и не влюблен, а так, и свою необъяснимую тоску, скуку бесцельности и бессмысленности парень готов утопить в неумелом пьянстве или «снять» погружением в VR-мир. Семья в кризисе, всем плохо. Алексею — мужчине средних лет, бизнесмену хорошего достатка, человеку респектабельному, успешному — кажется, что он умирает. И выход из тупика он видит — его тянет к девушке Лене (Кристина Лапшина), бывшей сотруднице его компании, которая живет в Москве на съемной квартире, смотрит «Жертвоприношение» на ноутбуке и долго не понимает, зачем ей названивает, да еще и по видеосвязи, шеф, с которым на работе они практически не общались.

Алексей в неловких попытках завязать роман с Леной сначала звонит ей, потом приглашает в кафе, потом втюхивает совсем ненужную ей собаку (камера снимает маленькую фигурку песика на полу), пытается завалить на кровать… Все это выглядит глупо и неуместно. Не потому что герой не может нравиться (персонаж Шапорина хорош собой и вообще приятен), здесь какая-то иная, экзистенциальная причина: уход Леши от жены Лены к девушке Лене не может поправить этот распадающийся, крошащийся под руками мир. Бесполезно латать дыру в мирозданье привычным способом — новыми отношениями взамен старых… Руслан Шапорин выстраивает роль на минимуме внешних средств и глубоком проживании внутренней катастрофы. А Кристина Лапшина, актриса, способная на очень острый рисунок роли и даже порой эксцентричные краски, здесь демонстрирует виртуозный минимализм. Ее худенькая, бледная, почти бесплотная Лена сдержанна до непроницаемости. Она чуть оттаивает только в самом финале, когда уезжает из Москвы, где ей нечем больше платить за квартиру: голос актрисы утепляется, даже легкая улыбка касается губ, когда она отвечает на вопрос Алексея о собаке. Существование актеров содержательно, но реакции как будто сняты, и это сильно действует.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Пока Леша безнадежно пытается сблизиться с Леной, с ним самим еще более нелепо заигрывает юная Маша, подружка сына. Еще один «киношный» дуэт с долгими молчаливыми крупными планами: герои едут в машине, Маша влюбленно смотрит на Алексея, тот упорно глядит на дорогу… Отличная работа Марии Макушевой, которой удается неоднозначный образ девчонки, как бы еще не решившей, какой именно ей быть, словно вслепую нащупывающей твердую почву в болоте жизни: она и боится, и хорохорится, и нахальничает, и обмирает, и сердится, и хихикает. «Пробный» поцелуй, кажется, спасает обоих: хорошо, но продолжать — не надо… Маша, успокоившись, уютно устроившись под курткой, засыпает.

Наконец, третья пьеса, взятая не целиком, а фрагментами, выводит еще одного героя, пытающегося расстаться с прошлым и выйти на новый этап жизни. Не срубить старую яблоню, не переспать с Леной — музыканту Толику (Егор Уланов) для того, чтобы выжить, позарез нужно найти прапорщика Кувшинова, унизившего его 13 лет назад во время армейской службы, добраться до него — и набить рожу… Ощутив бессмысленность своего бытия, разочаровавшись в возможности контактов и с ближними, и с дальними, Толик внезапно решает оставить и творчество (завязать с музыкой, раз она никому не интересна), и денежную работу в барах, которую ему обеспечивает деловая, энергичная и циничная жена Лида (Мария Токарева точна в рисунке роли и интонации), заодно уйти от этой жены и начать движение в сторону мести Кувшинову. От невыносимо заботливой мамы (ее звонки преследуют его) он прячется у друга Семена (Иван Курамов), с которым они вместе напиваются и поедают горбушу руками прямо из банки. Эта сцена разыгрывается артистами на горьком кураже: вечное шутовство, неостановимое балагурство на грани слез, смех, готовый перейти в жалобный скулеж от отчаяния, — все очень узнаваемо, очень точно.

М. Макушева (Маша), Р. Шапорин (Алексей).
Фото — архив театра.

Толик таксует, чтобы заработать на дорогу в Воронеж (там Кувшинов), и сцены в машине, вкрапленные в спектакль, решены смешно и гротескно. Екатерина Потапова своим отлично поставленным, шикарным голосом, тщательно артикулируя, произносит реплики Яндекс-навигатора, и кажется, что это сама судьба издевается над Толиком («поверните налево, а затем поверните налево»), каждый раз в конце пути выдавая стоимость поездки 89 рублей… В «нормальной» жизни герою очень неуютно, облегчения не наступает.

Разумеется, от возврата в прошлое и поездки в Воронеж Толик не получит никакого удовлетворения, хотя и встретит старого друга, старшину Шкуркина. Олег Теплоухов весь спектакль на площадке, работает оператором, чтобы в финале выйти на классную сцену — его славный, скромный, слегка забавный, хлопотливый персонаж, оказывается, все эти годы внимательно следит за Толиком, слушает и ценит его музыку. Тут бы и понять, что все было не зря, — но Толику нужен не друг Шкуркин, а враг Кувшинов, который теперь уже и не прапорщик, а комиссованный по здоровью кочегар, почти инвалид… Как же больно внезапно столкнуться с бесполезностью всей своей глобальной затеи — Уланов в бешенстве, отчаянии, безумии бьет и бьет ножом по коробке с томатным соком, и красная густая жижа фонтаном разбрызгивается ему на лицо, на рубашку, на стол, наскоро сделанный из положенной на стулья двери, течет на пол.

Эта роль, сыгранная актером с нервической болезненностью и разудалой мощью, концентрирует ощущение потерянности, неутолимой печали и одиночества, которыми пропитана атмосфера спектакля.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Небо позднего августа — если говорить о природе — оно очень темное. Черное. Спектакль в финале проваливается в черноту, во тьму с мигающими фонарями, с куда-то бесцельно двигающейся огромной собакой и жутким смехом в фонограмме. Может, слишком мрачно? Но, увы, если по-честному, то только так.