«Таланты и поклонники». А. Н. Островский.
Пермский академический Театр-Театр.
Режиссер и художник Марат Гацалов, композитор Сергей Невский.

Через четыре года после «Пьяных» творческий тандем Марата Гацалова и Сергея Невского вновь ступил на Большую сцену Театра-Театра. На смену Вырыпаеву пришел Островский, причем с самой «театральной» его пьесой — «Таланты и поклонники». Получился спектакль-рассуждение о месте зрителя в современном театре.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

За несколько недель до премьеры режиссер попросил пермских (и не только) зрителей записать ролики с разбором пьесы Островского. Во время спектакля на экран периодически транслируются фрагменты этих роликов: профессиональных и не очень, смешных, саркастичных, умных, нелепых — талантливых. Традиционные «поклонники» (зрители) вытесняют «таланты», и даже больше — навязывают им свое восприятие. Гацалов как бы ставит под диктовку зрителей, воспроизводя их восприятие пьесы, поэтому «Таланты и поклонники» отходят от традиционного определения «автор спектакля — режиссер». Авторов тут минимум три: Гацалов, Невский и зритель.

Вместо классических подмостков Гацалов установил разноуровневые подиумы с небольшим расстоянием между ними — мир Островского трещит по швам. Режиссер-сценограф выносит спектакль на просцениум, задействовав небольшую часть зрительного зала, нарушая границы «зритель — актер», «зал — сцена». В качестве задника используется пожарный занавес, стоят белый диван из «Икеи», такое же кресло, туалетный столик с подсветкой по периметру зеркала, несколько комнатных растений, вместительная ванна — и «мизерная» квартира Негиной становится модной студией в стиле лофт.

На занавес транслируются те самые видеоролики (все сделано в лучших традициях видеоблогинга — с молодежью нужно говорить на ее языке) с подробным пересказом пьесы Островского на сленге.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Актеры появляются не сразу — осторожничают, будто вторгаясь в чужое пространство, принадлежащее зрителю-блогеру. Они выходят постепенно, с разных сторон сцены, пытаясь собрать по крупицам треснувший мир Островского. Из-за дивана аккуратно вылезает Домна Пантелеевна (Евгения Барашкова) — красивая женщина средних лет, с тюрбаном на голове, в коротком шелковом халате. Нароков (Анатолий Смоляков) неуверенно пролезает между разорванными подиумами, появляясь из ниоткуда с репликой, открывающей спектакль: «Когда-то этот театр был мой». Персонаж Смолякова — символ ушедшего мира Островского, исчезающей формулы «актер, роль, зритель». Дулебов (Илья Линович) самоуверенно выходит из левой кулисы в длинном кожаном черном тренче и ярко-белом пышном жабо. Из правой кулисы обозначает себя нелепой репликой Бакин (Александр Гончарук). Петя (Марк Букин), скорченный от неуверенности, робко появляется в левом проходе зрительного зала. Из того же прохода эпатажно выходят Великатов (Михаил Чуднов) в ярком серебряно-золотом атласном бандитском костюме и вульгарная пьяная Смельская (Наталья Макарова) в сопровождении целого хора. И, наконец, Саша Негина (Вера Макаренко) загадочно пробегает несколько раз по залу, а затем по-бунтарски залезает на пожарный занавес.

Все персонажи поверхностны — суть каждого сводится к одному движению или фразе, за которыми ничего не стоит. Гацалов, переложив анализ пьесы на зрительские плечи, лишился актерской подлинности и глубины — актеры играют заданное зрителем. Персонажи спектакля — пустые копии своих тезок из пьесы, их внешние функции. Очевидно, что смысл пьесы при этом теряется — актеры играют в «крокодила» зрительской интерпретации.

Домна Пантелеевна ластится, словно кошка весной. Нароков неловко пожимает плечами и разводит руки в стороны от бессилия. Дулебов сдержанно, но грозно смотрит в одну точку и рычит от злости. Бакин комично уходит со сцены, без конца тараторя на одном дыхании «шансов нет». Великатов мерзко смеется, перебирая пальцами четки. Смельская едва стоит на подкошенных опьянением ногах. Трагик невнятно орет или рыгает. Петя ревниво заточает невесту в объятья и заикается.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

У Негиной жеста нет, и фразы тоже нет: она пустышка, она — про кризис истинных талантов на сцене. Макаренко, ничего не играя, жутко переигрывает. Она лишнее звено в этой цепи из актеров-функций. На их фоне простые зрители с экрана становятся звездами: они живые, многогранные, интересные. Конфликт спектакля сводится к негласному соревнованию в талантливости зрителей и актеров. Счет, кстати, 1:0 в пользу первых.

В мире, созданном Гацаловым, нет любви (в том числе к сцене) — она невозможна без таланта. Зато в мире Сергея Невского любовь есть — чистая, всепоглощающая, безусловная. Музыка — самостоятельное произведение внутри спектакля: со своей композицией, ритмом, концепцией. Двенадцать хоревтов, как и положено, комментируют действие (и это уже высказывание — поставить трагический хор в комедию) на языке Островского — соединяя некоторые названия-пословицы его пьес (прием не новый, но работающий). Вердикты хора звучат буквально и категорично, иногда даже саркастично. Постепенно оркестр вытесняет актеров со сцены, занимая стулья с пюпитрами (они были незаметно интегрированы в интерьер). Черно-белые кадры предыдущих сцен спектакля на заднике (крупные планы актеров) медленно сменяют друг друга под меланхоличную тягучую композицию Невского — кульминационные похороны спектакля, который мог быть, если бы…

В последнем акте актеры встают на место «талантливых» зрителей: все четвертое действие на задник транслируется онлайн-видеосъемка прощания с Негиной. В качестве вокзала — актерская гримерка. Из-за зеркал восприятие искажается: складывается ощущение, будто персонажи находятся далеко друг от друга, хотя на деле они сидят в кругу — метафора пропасти между Негиной и Мелузовым. Скучное прощание, лишенное эмоций, чувства (все проговаривается почти бытово), окончательно закрепляет победу в конкурсе талантов за зрителем.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

И Негина как бы передумывает ехать с Великатовым: актриса выходит из гримерки, пожарный занавес поднимается, Саша стоит одна в центре пустой сцены… Поэтичный финал, загадочный, сильный — но зачем сцене такие Негины?

Деконструкция Гацалова сообщает: таланты среди нас. Иногда эти таланты могут легко заменить актеров на сцене, придумать остроумную шутку, разобрать драматическое произведение (пусть и без глубокого анализа). Но если актеров «таланты» вытеснили, то режиссера — увы. Блогерская трактовка Островского новых смыслов не добавила, наоборот — изуродовала пьесу.

Первая реплика — нароковское «когда-то этот театр был мой» — про смену парадигм. Как герой Островского из антрепренера превратился в суфлера, так у Гацалова «поклонники» превращаются в «таланты». Все перемешалось: зрители блистают на сцене, пока актеры играют в гримерке.

Таланты и поклонники — это просто синонимы к слову «зритель».