С 27 января по 1 февраля в Петербурге проходил «Так себе» драматургический фестиваль
«Новая волна андеграундного театра» — смело заявил о себе «Так себе» фестиваль, впечатав эту строчку во все афиши. Организаторы — шесть драматургов мастерской Н. С. Скороход. Сегодня выпускники этой мастерской — участники почти любого драматургического конкурса. На Новой сцене Александринки регулярно проводят читки пьес студентов, накануне фестиваля в Городском театре состоялась лаборатория «Вишневый Сартр» по текстам этой мастерской, их пьесы в шорт-листе «Первой читки» Володинского фестиваля, а скоро их прочтут и на студенческой лаборатории «Просто пьесы». Это только небольшой список событий, в афише которых можно встретить одни и те же имена, одни и те же названия.
В интервью различным изданиям драматурги говорили о желании противопоставить себя театру-зданию, театру-академизму, театру-системе. Отсюда появились нестандартные локации баров, прачечных, шавермочных, тексты с уличной лексикой и принципиальная ориентация на уровень «так себе» — так себе пьеса, так себе эскиз, так себе театр, да и уровень организации так себе. А что вы хотели? Мы вам сразу сказали. Название превратилось в щит, которым фестиваль попытался отгородиться от условностей и отстоять свое право не соответствовать чему-либо. Но дальше названия дело «нового андеграунда» не пошло. Попыткой вынуть театр из сцены-коробки в Петербурге никого не удивишь, особенно при наличии ежегодного фестиваля сайт-специфик театра «Точка доступа», а ненормативная лексика и неудобные сюжеты были освоены новой драмой еще в нулевые.
Открывался фестиваль пьесой Евгения Ионова «Про снежинки и говно». Пьеса 2016 года, уже побывавшая на многих конкурсах и выдержавшая не одну читку, была поставлена в тесном пространстве бара. Текст про пермскую деревню режиссер Алексей Едошин решил через смену гендера: мужских персонажей исполняли девушки, и наоборот. Как результат — утрированность образов, передача мужского и женского через гендерные стереотипы, творцами которых становились актеры. Неестественность и наигранность сильно расходились с тематикой пьесы, написанной в духе «социальной правды». Кто-то может сказать, что в петербургском баре трудно создать атмосферу бани, в которой сидят герои. Но в декабре в рамках проекта Chill_ka (читки пьес в барах Санкт-Петербурга) эта же пьеса была поставлена режиссером Сергеем Паньковым, и весьма удачно. Режиссеру удалось передать как пьяный угар, сближающий баню и бар, так и атмосферу заснеженного захолустья. У Едошина же утрированный гендер раздражал и отдалял текст пьесы от зрителя. Из интересных решений — два молчаливых персонажа в черных фартуках: не то официанты, не то мясники, не то хипстеры. Они воплощали некую силу, которая управляла героями, становились этакими кукловодами, подавая напитки на стол, контролируя движения актеров. По словам Едошина, эти персонажи достались пьесе по наследству из читки «Гумус Сапиенс» — другой пьесы трилогии Ионова («Про снежинки и говно», «Танец Колибри», «Гумус сапиенс»).
Второй день читок был анонсирован в секонд-хенде, но магазин уже съехал из помещения, и зрителей ожидала пустая комната с небольшим кухонным углом. Эту кухню и обыгрывала режиссер Анна Сафронова, по совместительству драматург и художественный руководитель фестиваля. В пьесе Анастасии Федоровой «Нога» действие происходит на кухне. История неловкого свидания зацикливается и многократно воспроизводится, неловкость нарастает и переходит в фарс. В каждом новом витке истории возникают жуки — ДРУГИЕ жители кухни, которые постепенно совершают подмену, захватывая твой дом, твое тело, твою личность. В пьесе много размышлений по поводу современной информационной перегруженности: спам, реклама, интернет-контент. Актеры читают текст по шпаргалкам, выдают за знания статьи из Википедии. Так подмена проявляется во всем — личность стирается, остается безликая информация.
Третий день фестиваля проходил в промзоне Васильевского острова, в одном из баров Порта Севкабель. Режиссером эскиза был заявлен плюшевый Кот Боб — своеобразный аватар режиссера Олега Христолюбского. В названии пьесы Александры Сальниковой «Тождество Эйлера» — математическая формула, а персонажи расписаны на математические константы. Пьеса разделена на части, которые можно читать в любой последовательности, актеров нет — только 11 ноутбуков с наушниками и синтезатор. Каждый отрезок текста становился многоуровневым: зритель одномоментно читал описание сцены, слышал ее звучание — от диалогов до игры на синтезаторе, и наблюдал действие на экране ноутбука — будь то переписка в соцсетях или хаотичный визуальный ряд. Спектакль становился индивидуальным для каждого, последовательность сцен, выстраиваемая самостоятельно, имела свою завязку и развязку. Такая форма выявляла неоднозначность простого сюжета пьесы, его универсальность. Математика становилась поэзией.
Четвертый день проходил в Культурной прачечной проекта «Ночлежка». На кафельном полу в круге из фольги зрителей ожидала Мэри Ваха в роли Лунной принцессы — героини пьесы Анны Сафроновой «Лунный заяц». Сказку в духе робинзонады о зайце, оказавшемся на Луне, режиссер Юлия Каландаришвили решила как недетскую историю о космическом одиночестве. Заяц — кукла из мятой фольги, с которой принцесса играет в чаепитие. В какой-то момент ее живое присутствие входит в конфликт с его механическим голосом, раздающимся из барабанов-иллюминаторов стиральных машин. Она рвет и топчет кукол, надевает собственные заячьи уши из той же фольги и финальной песней пытается заполнить космическую пустоту своего одиночества.
В программе фестиваля были не только читки. Пятый день открывал перформанс «Так себе факт» Дмитрия Белыша. Его персонаж Yellow suit назван в честь своего неизменного желтого спортивного костюма. «Желтый лучше зеленого, — говорит Белыш в начале, — на нем нельзя смонтировать другую реальность». В тесном зале шавермочной на Литейном Yellow suit долго и тщательно моет пол. Зрители толпятся вокруг стен. Спустя 10 минут перформер читает монолог в стиле потока сознания: его размышления перескакивают с темы на тему — от проблем коммуникации до проблем семиотики. Вывод «надо делать» звучит как ответ на незаданный вопрос о мытье полов, как вектор движения Yellow suit, стремительно покидавшего шавермочную, видимо, для свершения дальнейших своих перформативных дел (интервью с Дмитрием Белышом о персонаже Yellow suit читайте в ПТЖ № 93). В течении действия заведение не прекращало работу, с улицы продолжали заходить люди и заказывать шаверму.
Здесь же была представлена пьеса Глеба Колондо «Горе от ума — 2». По общему мнению зрителей и драматургов, это была лучшая читка фестиваля. Режиссером выступила Мэри Ваха. В традициях сиквела пьеса начиналась с финальной сцены первой части. «Карету мне, карету!» — кричал новый Чацкий, яростно врываясь в пространство шавермочной. Дальше действие переносилось в сегодняшний день, где герой встречал двух попутчиц и пускался с ними во все тяжкие. Во все тяжкие цитат, аллюзий, отсылок, интертекстуальности и прочего постмодернизма. Сюжет передать сложно — сам текст и игра с ним становятся предметами исследования героев и автора. Здесь нет грибоедовского конфликта, герои функционируют на равных, пытаясь разобраться в мире-тексте. Пьеса насыщена самоиронией, а поиски героев завершаются песней-выводом «Ты говно, я говно, будущего нет». Видимо, постмодернизм не настолько устарел, раз его темы и проблемы все еще волнуют молодых авторов и зрителей.
Завершался фестиваль снова в баре пьесой Анны Агаповой «Зеленый воздушный змей». Эскиз режиссера Стаса Редкова настолько органично вписался в пространство, что зрители не сразу поняли, когда именно началось действие. Актеры ходили по бару, громко спрашивая о пропавшей бутылке водки, а затем и о таинственном синем пакете. Создавая атмосферу скандала, они перемещались из зала в зал, выкрикивая реплики и забираясь на барную стойку.
Пройдя шестидневный путь фестиваля вместе с драматургами, актерами и режиссерами, хочется заметить, что «так себе» на фестивале было практически все. Здесь не было антипьес на неожиданные темы, не было смелых режиссерских решений. Успешными становились именно хорошие тексты, сыгранные профессиональными актерами. Это, конечно, не «новый андеграунд», который обещали нам авторы, но фестиваль позволил очертить круг проблем, волнующих драматургов. В центр вышли темы, связанные с информационной перегруженностью и медиапространством. В какую сторону дальше двинется фестиваль — в дальнейшие попытки освоения «плохого искусства» или в самоопределение и поиск своих тем, — увидим уже этой весной.
Побывала только на паре показов ТАКСЕБЕ фестиваля . Все, что происходит вокруг Мастерской Н. Скороход лично мне напоминает контрукультуру середины 80-х. Все немного пьяные, все немного фрики, все могут начать и закончить свой спектакль тогда, когда им удобно
В ТАКСЕБЕ я вижу поиск новых способов презентации текста, которые не может дать сцена, и он не обязан быть удачным, художественно состоятельным. Мне кажется, тут драматургия смыкается с акционизмом, то есть это ген заранее в нее заложен и только ищет выхода.
Спасибо за подробный отзыв, независимо от оценок художественной или нет значимости мне показалось, что возникает много паратеатральных соображений. Эскиз Христолюбского и Сальниковой в баре, где все пили на одну тему и эта тема была даже обозначена на плакате, хотя его и не сразу осветили, наполняет пребывание в баре совершенно иным смыслом. Надеть наушники значит сменить контекст или даже парадигму, притом, что ты как зритель абсолютно свободен и от наушников, и от других участников, и от барной стойки — ты можешь на любом этапе прервать свое там пребывание или же организовать себе почти полнометражную читку пьесы и диалог с ее автором, которая тут же бегает в белом свитере. И нет начала и конец довольно расплывчат.