«Анна Каренина». Л. Толстой.
Свердловский театр драмы.
Режиссер Михаил Заец, художник Алексей Паненков.

Роман Толстого инсценируется и экранизируется с завидной регулярностью. Новые версии демонстрируют самые разные возможности прочесть хрестоматийный текст: как абстрактную трагедию, как психологическую драму с погружением в тайные душевные глубины, как актуальную историю о внутрисемейных отношениях, построенных на моральном насилии, etc. Все чаще в центре спектакля оказывается не заглавная героиня, а ее муж — Алексей Александрович Каренин (известный спектакль Геннадия Тростянецкого именовался «Каренин. Анна. Вронский»; пьеса Василия Сигарева, идущая во многих российских театрах, называется «А. Каренин», новейшая версия Романа Габриа в Тюменской драме, выдвинутая на «Золотую Маску», — «Каренин А.»). Этот поворот свидетельствует о попытках «реабилитировать» персонажа, которого читатель романа видит по большей части глазами Анны (что делает его неприятным, невыносимым и даже отталкивающим), и рассмотреть его как сложную страдающую личность. Но в то же время современные трактовки предлагают новый взгляд на «женский вопрос», на статус женщины в обществе, то есть — в преимущественно мужском мире, и тут в фокусе оказываются героини Анна, Долли, Кити, их судьбы, их представления о любви и браке.

Т. Малинникова (Анна Каренина), С. Заикин (Вронский).
Фото — Вадим Балакин.

Недавняя премьера Свердловской драмы сторонится радикальных осовременивающих трактовок. Режиссер Михаил Заец не заинтересовался пьесой Сигарева и не стал приглашать к сотрудничеству какого-либо другого драматурга, решив самостоятельно создать композицию по роману, используя только текст Толстого. Уважение к великому тексту — вот внутренняя установка режиссера. Но эта установка, разумеется, не может отменить законы театра как искусства, и спектакль, в котором персонажи разговаривают толстовскими словами, все равно оказывается произведением с собственными смысловыми акцентами. Эту версию, на мой взгляд, можно назвать довольно-таки спорной по отношению к поэтике романа, но при этом ее художественная форма весьма впечатляет, иногда завораживает, а сам месседж отвечает запросу публики, заполняющей вместительный зал Свердловского театра.

В спектакле нет места линии Левин — Кити, эту половину романа на сцену не переносят, сосредотачивая интерес на истории Анны, Каренина и Вронского. Долли и Стива Облонские — семейная пара, утратившая любовь и взаимное доверие, — оттеняют главных героев, это параллельный основному сюжет измены. Кроме этих пятерых персонажей в спектакле действует пластически организованная группа лиц — двигается слаженно, ритмично, превращаясь то в толпу на железнодорожном вокзале, то в танцующую на балу знать, то в зрителей театрального спектакля или офицерских скачек и так далее. Цилиндры, черные расклешенные пальто, напоминающие шинели, широкополые шляпы с перьями и пышные белые веера у дам — с помощью силуэта и аксессуаров создается коллективный образ светского общества, окружающего своим вниманием основных героев. В отработанных движениях группы читается что-то механическое, скрыто агрессивное, несколько пугающее. Атмосфера создается мрачная, тревожная, безысходная.

Предначертанная Анне в финале смерть показана в самом начале: встреча с будущим любовником — это как бы удар рока, выстрел, убивающий наповал… Изящная дама в элегантном синем пальто внезапно оборачивается, видит красивого стройного офицера в форме и падает как подкошенная. Затемнение и повтор, следующий дубль.

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Эта метафорическая сцена происходит в пустынном, гулком пространстве. В глубине — огромный черный диск, то ли солнце в затмении, то ли затененная луна, висящая низко-низко над горизонтом. Тусклый холодный контровой свет, рассеивающийся дым, словно морозный пар на утреннем вокзале, неприятный лязг железа… Молотком по штанкетам громко стучит Обходчик, персонаж в длинном одеянии с капюшоном, скрывающим лицо. Его смутный облик и резко бьющий по ушам железный звук призваны внушить беспокойство, тянущую тоску, ощущение морока. Этот герой пришел на сцену из романа, из навязчивого кошмарного сна Анны, в котором мужичок без конца хлопотал над мешком с железом и бормотал по-французски (тот же сон снится и Вронскому). Впрочем, мистический оттенок действия довольно слаб, не это занимает авторов спектакля. Черный диск, если приглядеться, оказывается огромным надувным шаром, который можно трактовать как угодно — может, это мир Анны, который, в конце концов, гибнет (шар сдувается к финалу). Но главная его функция — создавать геометрически круглую форму в пространстве прямых линий и плоскостей. Это выразительно, строго, стильно, и таков в целом внешний облик спектакля — выразительный, строгий, стильный.

Художник Алексей Паненков с режиссером Михаилом Заецом, а также с видеосценографом Асей Мухиной и художником по свету Русланом Майоровым создали серию безукоризненных визуальных посланий, которые отправляются со сцены в зрительный зал. Язык — лаконичен. Громадный объем сценической коробки не засоряется лишними предметами, здесь царит мера. Черные стулья — любой интерьер, будь то театральная зала или комната Анны на даче. Сияющая белыми изразцами голландская печь, черный стол — кабинет Каренина. Спускающиеся с колосников разрезанные «лапшой» занавесы легко превращаются в экраны для проекций, и вот уже огромное черно-белое лицо мальчика Сережи, выведенное на занавес, разделяет мужа и жену Карениных, сидящих по разным торцам стола, кажущегося не просто длинным, а бесконечным. Поддуваемые потоками воздуха полоски занавесов создают впечатление колышущихся портьер в бальном зале, где кружатся пары, увлекаемые музыкой…

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Словом — красота. Словом — геометрия. Порой сверху спускаются тонкие неоновые светильники, их ломаные линии похожи на иероглифические рекламные надписи, которые нельзя прочитать. Так же, как черная сфера вдали, эти белые световые штрихи создают формальное разнообразие, ничего не иллюстрируя и не объясняя. Кроме того, такие лампы, как и музыка спектакля, состоящая сплошь из современных треков, отменяют точную приписку сюжета к XIX веку.

На мой вкус, безупречную культуру стиля несколько разрушают пластически решенные сцены физической любви Анны (Татьяна Малинникова) и Вронского (Сергей Заикин). Нет, картинка тоже получается шикарная — с клубящейся белой тканью (вероятно, парашютный шелк), с поддержками и объятиями… Но хореографический язык не слишком самобытен, страшно сказать — чуть ли не банален. То же можно было бы сказать и о воплощении скачек (пока все персонажи размещаются на рядах стульев, одинокий Вронский, обнаженный по пояс, исполняет пластический экзерсис), но здесь спасают дело бешеная экспрессия молодого актера и, главное, звучащий текст Льва Николаевича. Написано-то абсолютно гениально!

По жанру спектакль колеблется между драмой, мелодрамой и даже детективом (за него «отвечают» персонажи, держащие в руках папки и дикторскими голосами зачитывающие досье на каждого из главных героев). Что привело к смерти Анны Карениной под колесами поезда? Ответом на этот вопрос, как известно, может быть только весь роман целиком, во всей сложности его внутренних связей и мотивов. На сцене история вынужденно спрямляется. Четкость и вычурная декоративность зрелища оказываются в некотором противоречии с природой толстовской прозы, с той самой «диалектикой души», где все дело в нюансах, мельчайших подробностях, оттенках, многих слоях лессировки.

К. Шавкунов (Каренин).
Фото — Вадим Балакин.

Из спектакля можно вычитать историю о брошенном, глубоко страдающем благородном муже и об эгоистичной женщине, павшей жертвой собственного истерического типа личности. Алексею Каренину Константина Шавкунова сочувствуешь от начала до конца. Когда Анна называет его человеком-машиной, это звучит как несправедливый упрек. Он ни разу не проявляет жесткости, наоборот — воплощенное великодушие! Согласен на любые условия развода, даже готов отдать сына… Но почему-то (в спектакле не очень понятна причина) Анна от развода отказывается и уезжает с Вронским в Италию. Сцена ночных переживаний Каренина, испытывающего обиду, боль, ревность и горечь после подтверждения догадок об измене жены, решена не просто как монолог героя, а с помощью безымянных персонажей, олицетворяющих его душевные страдания (они то замирают в горестных позах, то опустошают бутылки и т. д.). Он, человек выдержанный и невозмутимый, в эти часы ночной смуты мечется, вскакивает на стол, разбрасывает бумаги и пытается сжечь их в печке вместе со своим благополучным прошлым.

Впервые, мне кажется, я расслышала искреннюю тревогу (а не ханжескую фальшь) в словах Каренина о том, что связь жены с Вронским и их возможный брак — гибель для ее бессмертной души! Но, похоже, для Анны разрыв с мужем не становится драматичным. Не видно, каким же был их брак прежде, чувствует ли она, что именно теряет. В диалоге за длинным столом (после бала, где весь свет заметил ее внимание к Вронскому) Анна демонстративно неискренна, искусственна, говорит с деланными легкомысленными интонациями. Интересно, что примерно так же она будет вести себя во втором акте с Вронским, когда тот будет уговаривать ее не ездить в театр, не рисковать, чтобы не получить порцию светского осуждения (режиссерски это выстроено как значимая рифма).

Сцена из спектакля.
Фото — Вадим Балакин.

Анна Аркадьевна Каренина Татьяны Малинниковой — при всей ее невероятной привлекательности и ослепительной эффектности — воплощение эгоизма. Очаровательная, прелестная, манкая женщина, чье изящество подчеркивается элегантными нарядами, которые ей необыкновенно идут, сознает свою красоту, силу своих чар — и пользуется ими, манипулируя людьми (что уже не совсем по Толстому, героиня которого была — по крайней мере, в начале повествования — проста и естественна).

Вот пример новых акцентов, которые появились в спектакле, несмотря на сохранение авторского текста. В самом начале Анна уговаривает невестку, растерянную Долли Облонскую (точная работа Марины Лозовой), простить мужа, пошло и гадко изменившего ей с гувернанткой-француженкой. Да, так в романе — но на сцене мы видим еще и проштрафившегося Стиву Облонского, который (как бы за портьерой или за ширмой) покуривает и подслушивает разговор сестры с его женой, и они с Анной тайком от Долли обмениваются заговорщическими знаками. Брат и сестра одного поля ягоды?.. Анна не просто спокойно воспринимает измену в браке, но готова чуть ли не покрывать ее?! Фатоватый, легкомысленный Стива — Алексей Агапов не чувствует ни тени раскаяния или смущения, а впоследствии его посредничество между мужем и женой Карениными выглядит как довольно циничное участие человека, для которого нет никаких моральных проблем.

Второе действие показывает поэтапный путь Анны к гибели. Радость свободы, которую пара пережила в Италии (Вронский и Каренина, в белых костюмах, полные жизни и молодости, катаются на велосипедах вокруг надувного шара), оказывается недолгой. И вновь холод и скованность Петербурга. Анна — Малинникова сильно, с болью и очень искренне играет сцену свидания с сыном (голос Сережи звучит в записи). И оставляет ребенку в подарок… игрушечный паровоз!

Т. Малинникова (Анна Каренина), С. Заикин (Вронский).
Фото — Вадим Балакин.

Цепь напряженных, нервически-взвинченных диалогов с Вронским, в которых он выглядит жертвой ее ревности, мелочной требовательности, собственнического инстинкта, производят тягостное впечатление. Он умоляет Анну не появляться в театре, но она, облачившись в вызывающее красное платье (не только слишком открытое, но и дерзкое по цвету), бросается в общество. В первом действии героиня была в центре светского раута, а Вронский преследовал ее, теперь же — зеркальная ситуация: Анна преследует светскую толпу, которая со своими стульями пересаживается все дальше и дальше, выражая ей свое презрение. Пережитое унижение женщина вымещает, разумеется, на возлюбленном…

Внутренний монолог Анны, противоречивый, сбивчивый, который в романе занимает десятки страниц и передает исключительно сложное течение ее душевной жизни, не слышен со сцены, поэтому героиня то и дело представляется в невыгодном свете. Истеричка, к тому же пристрастившаяся к морфину, вызывает в зале чуть ли не недовольный ропот! Актриса преодолевает эту зрительскую реакцию, с большой эмоциональной силой играя финал. Последние колебания Анны между жалостью к себе (она воображает свои похороны, укладывается на стол, ее засыпают красными розами) и решением покончить с невыносимой болью поставлены и сыграны безупречно.

Спектакль Михаила Заеца и Алексея Паненкова в Свердловской драме представляется мне интересной, неоднозначной репликой в длинном диалоге театра с романом «Анна Каренина». Будучи выразительным зрелищем, рассчитанным на публику большого зала, отказываясь от полутонов в пользу чистого цвета, спектакль рискует и приближается к границе однозначности. Но — не переходит ее. Есть над чем думать, чем любоваться и с чем спорить.

Т. Малинникова (Анна Каренина).
Фото — Вадим Балакин.