Сегодня, 28 ноября, в 19.30 смотрите на «Открытой сцене» на улице Народной,1 премьеру — спектакль «Блондинка» по пьесе Александра Володина в постановке Екатерины Максимовой. На лаборатории «ON.ТЕАТР» 2010 года «Блондинка» победила в двух номинациях («лучший спектакль», «лучшая женская роль»)

Александр Володин. «Блондинка». Лаборатория «ON.ТЕАТР».
Режиссер Екатерина Максимова, художник Сергей Лавор

У «Блондинки» небольшая история постановок. Спектакль Георгия Товстоногова с Алисой Фрейндлих в главной роли не стал такой легендой, как, например, «Пять вечеров» в том же БДТ или «С любимыми не расставайтесь» в ленинградском Ленкоме. В Москве была «Блондинка» Камы Гинкаса — вот, кажется, и все. Перед режиссером стояла трудная задача — актуализировать историю, которая, на первый взгляд, уже давно канула в лету.

В пьесе этой мы встречаемся с «володинским феноменом» — девушкой-блондинкой, без образования, без работы, без четкой цели, бегущей за счастьем. Посреди тусклой советской реальности она позволяет себе небывалые сумасбродства: пренебрегает любовью младшего научного сотрудника и снимает квартиру для человека, занимающегося сомнительными театральными тренингами с заводской молодежью, берет в долг деньги, улетает за ним в Киев, возвращается и снова улетает, устраивается работать на завод и тут же увольняется, не в силах вытерпеть однообразия, а главное, она не знает, «как жить благоразумно, ползком». Во время написания пьесы такая блондинка, как она сама выразилась, «портила пейзаж», теперь каждая вторая «блондинка» бежит по этой замкнутой траектории, стремительный бессмысленный бег стал привычен, даже вошел в норму, а вот скорости стали другими. Именно современного ускорения и добавляет режиссер володинской пьесе.

Сцена из спектакля «Блондинка».
Фото — Татьяна Иванова

Сергей Лавор сооружает занавес и кулисы из старых обоев, намекая на то, что здесь играют не «ретро-спектакль», а лишь спектакль в ретро-одежде. Атрибуты советского быта, будь то обои, старая дверь, столик, радиоприемник, — это лишь условия игры. Одновременно эти вещи-островки вместе с героями, прикрепленными к ним (мать Ирины весь спектакль сидит за столом слева, неудачливый жених Миша — справа, а ее возлюбленный Лев почти все время проводит в горизонтали матраса на авансцене), представляют собой карту-маршрут главной героини, бегущей по кругу, от одного пункта назначения к другому, не в силах остановиться. В центре этой экспозиции на штанкете подвешен канат, с помощью которого героиня перелетает, стремясь к чему-то или от чего-то, однако лишь наворачивая круги. В чем смысл или причина этого стремительного движения? Может быть, Ирина бежит в поисках того зыбкого чувства, определение которого должно было бы оказаться в БСЭ между «Любовичем» и «Любомировым»? Но даже всеведущая «большая советская» не рискнула разъяснить столь запутанный термин. Вот и героиня словно не в силах определиться ни с любовью, ни с другими важными понятиями, игнорируемыми энциклопедиями и тогда («Большими Советскими»), и теперь («Википедиями»).

Режиссер сокращает сценарий «Блондинки», отметая побочные линии, так же, как и героиня, мы задеваем их только по касательной: вот пролетела мимо Миши, мимо обожаемого Льва, мимо мамы — и опять на новый круг в поисках «необыкновенного»…

Ира (та самая Блондинка с большой буквы) в исполнении Натальи Бурмистровой принадлежит словно двум эпохам сразу. «Володинская» в самой своей сути, приносящая всю себя в жертву заурядному, слабохарактерному Льву, «рисующая красивый пейзаж, стоя на пустыре», она вместе с тем узнаваемая современная женщина — решительная, несколько расчетливая, грубоватая, не всегда чуткая к окружающим, живущая в стремительном ритме. Джинсы, кеды, рубашка, длинные светлые волосы, собранные в хвост, беспокойный взгляд — внутри нее работает какой-то моторчик, заставляющий постоянно перемещаться. Героине на протяжении всего спектакля вторит музыка, монотонно-стремительная, она вдруг обрывается, оставляя нас в тишине, в предчувствии конца, и через несколько секунд вновь продолжает свой бег. Мать главной героини (Валентина Панина), почти не двигаясь с места (стоя у своего столика в левом углу или сидя за ним), играет такую же блондинку, только уже остановившуюся, успокоившуюся. Жестоко поступает Ира со своим постаревшим отражением.

Мать. А ведь можно жить и с людьми. И для людей. Ты не задумывалась?

Ира. Есть такие — уверяют себя, что живут для других. А самим на все наплевать.

Мать. На кого намекаешь?

Ира. Разумеется, мамочка, это ты о себе говорила, что надо жить для людей. Наверное, ради этого и переползаешь с должности на должность. А что, если это только самооправдание? А на самом деле — обыкновенное тщеславие?

Мать. Это я переползаю?..

Мать тихо глотает оскорбление. В ее грустных и мудрых глазах — знание: она знает, что не будет никакой свадьбы с Михаилом, что опять ее дочь кинется в бега, что снова вернется зализывать раны, и, зная все это, она все же пытается как-то помешать, предостеречь, но тщетно: небольшая передышка, пауза, тишина — и снова, раскачиваясь на канате, блондинка летает под потолком. Потому что, если остановишься, все станет просто и скучно, все вдруг получит свое простое определение. И окажется что Лев — заурядный человек, что жизнь Михаила разбита по ее вине, что Ирина причиняет боль самым близким ей людям, даже не замечая этого, что сама она просто бежит по кругу.

«Ну вот, Миша. Все лишнее рухнуло, и открылось огромное, хорошо унавоженное пространство. Ржавая проволока, битый кирпич…» — резюмирует героиня, остановив на краткий миг свой бег, но там, где Володин поставил точку, режиссер продолжает движение. Для современной блондинки — это всего лишь передышка, она уже не в силах остановиться, ведь если очень быстро бежать, то ржавая проволока, битый кирпич, серые лица людей вокруг превращаются в размытый цветной пейзаж.