«Дни Турбиных». М. Булгаков.
Театр «Мастерская».
Режиссер Григорий Козлов, художник Михаил Бархин.

Оксюморон в названии статьи никто не заметит: в нашей путаной действительности церкви, например, могут иметь адрес по улице Ленина, а памятники пламенным революционерам продолжают стоять на площадях, которые носят имена тех, кого в революцию расстреляли. Хаос, описанный Булгаковым («Вы гляньте в окно, посмотрите, что там. Там метель, какие-то тени…»), на каждом новом витке русской истории возобновляется, усиливаясь, но люди в нем в общем-то уже вполне освоились, принимают как неизбежность и живут, живут… Как, собственно, Турбины и их друзья в последнем действии пьесы. Кто играет сегодня кадровых офицеров российской армии? И играют, и смотрят правнуки тех мужичков, что «тучей» шли на Киев в 1919 году. Играют и смотрят на Народной улице, названной в честь тех самых мужичков, в честь победившего народа. И хотя мы, на сцене и в зале, объединены симпатией к белой гвардии, к главным героям (и тоскливым страхом перед той бурей, что бушует вокруг турбинского дома), сделаться такими, «как они», мы не можем, не стоит и пытаться. Мы можем их сделать близкими нам.

Когда-то, а именно 13 лет назад, когда Молодежный театр на Фонтанке поставил «Дни Турбиных», мне казалось, что взяться за пьесу-легенду, пьесу-миф могут только безумные смельчаки. Но на самом деле уже тогда пьесу считали мифом только специалисты (и узок круг этих специалистов, и страшно далеки они…), а зрители просто с удовольствием смотрели на любимых артистов, получивших выигрышные роли. За прошедшие годы многие «культовые» произведения русской литературы были без слишком большого пиетета экранизированы, точнее — сериализированы, в том числе и «Белая гвардия» (не пьеса, роман — но в нашем контексте это неважно), и теперь в гости к Турбиным (так же, как к Епанчиным и Иволгиным, Карамазовым, Базаровым, Кирсановым, Карениным, к Дубровскому, Печорину, Раскольникову и так далее) можно заглянуть онлайн каждый день, набрав соответствующий адрес в Яндексе. Этот процесс окончательно снял ореол легенды. И пьеса «Дни Турбиных» стала просто хорошей репертуарной пьесой, а играть ее стали про хороших (и про плохих) людей, живущих в смутные времена.

«Дни Турбиных», по мысли создателей, — вторая часть дилогии об этих смутных временах, о Гражданской войне и революции (первая часть — студенческий «Тихий Дон» — вышла весной). Объединяющие мотивы ясны. Однако эпический размах и мощь «ТД» не очень-то годятся для «ДТ», несмотря на то, что человек и история в пьесе сталкиваются самым непосредственным образом. Сложность в том, как решить в спектакле сопряжение двух планов — частная жизнь Турбиных и их круга, с одной стороны, и социально-политическая катастрофа, с другой… И если один план, «внутренний», у Козлова и его артистов получается (хоть и тут есть уклон в водевильную «милоту»), то со вторым есть, на мой взгляд, проблемы. И с сопряжением планов — тоже. Неудачным, в частности, мне кажется решение пространства — двигающиеся стены из чего-то вроде вагонки напоминают о бане, но никак не о доме на Андреевском спуске. Согласна, можно обойтись без иллюстративности, но все же не понимаю, почему теплое струганое дерево выбрано как фактура для стылого декабря 1918 года, для продуваемых ветрами, простреливаемых насквозь заснеженных улиц…

«Дни Турбиных» — подходящая для «Мастерской» пьеса, потому что без крепко спаянной команды, где все друг другу почти братья и сестры, сыграть эту историю очень трудно. В спектакле Григория Козлова заняты его ученики, почти все — однокурсники, чуткие и нежные партнеры, между которыми весьма прочны невидимые, но реальные связи на сцене. Неслучайно на роли имеется не один состав исполнителей: в «Мастерской» все любимые, как дети в большой семье, и все имеют право на пробу. Поэтому Николку Турбина в очередь будут играть Николай Куглянт и Евгений Шумейко, Елену Турбину, в замужестве Тальберг — Арина Лыкова и Александра Мареева (выпуск 2010 года). Неслучайно и то, что на роль Алексея Турбина назначен только один Максим Фомин, выпускник 2005 года. Старший Турбин не выглядит старше (кстати сказать, в первой МХАТовской постановке 30-летнего Турбина играл 25-летний Хмелёв), но он все-таки немного другой, чуть-чуть отдельно существует. Его бесконечно любят, уважают именно потому, что ощущают эту особость, при всем том, что он родной, он Турбин.

<[caption width="640" align="wp-caption-graphics alignleft" caption="Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Пичугина.»] [/caption]

С удовольствием, тепло, ласково здесь играют семью и близких друзей дома, сразу видно, что это компания давно и тесно связанных друг с другом людей, объединенных общим прошлым, всем понятными забавными пикировками. У каждого тут есть своя постоянная «роль»: грубоватый добродушный Мышлаевский (Константин Гришанов) вечно цепляется к обаятельному кокетливому Шервинскому (Арсений Семенов), так мог бы Портос шутливо препираться с Арамисом. Николка — Шумейко в этом спектакле явно обладает музыкальным талантом (даже больше, чем у Шервинского), играет на гитаре и чудесно поет, а расстроенная Елена — Лыкова говорит, что у него нет никакого голоса: видимо, такая у них детская игра, необидная, просто дурашливая. Отлично вписывается в турбинскую компанию Лариосик — на правах забавного чудака, этакого Паганеля. Илья Шорохов несколько меняет привычный образ этого персонажа: его Ларион Суржанский не столько милый недотепа (это был бы уже поднадоевший штамп), сколько странноватая поэтическая личность богемного вида.

Все чудесные милые люди. Симпатичные и веселые. Может быть, пресноват Студзинский, но вины актера Сергея Интякова здесь нет (этот герой выдвинулся на первый план и получился особенным только у Романа Нечаева в Молодежном театре, а вообще он скучновато написан). Опасаюсь, как бы актеры не пересластили своих персонажей — под сильным влиянием публики, которая, не совру, от любви к артистам просто тает…

Мне показалось, что пока, в сыроватом еще спектакле, не у всех в ролях есть динамика. Какими люди входят, какими выходят — должна быть разница невероятная… А Шервинский прелестно и легкомысленно порхает весь спектакль, Мышлаевский все так же шумит и кипятится, а Елена очень эмоциональна, но тоже константна. Лучшая сцена в премьерном показе у Лыковой была в третьем акте пьесы, когда Елена узнает о смерти Алексея. Замечательно найден жест — сестра набрасывает на лежащего Николку свою шаль и автоматически раз за разом поправляет ее, пытаясь все тело спрятать, укрыть, как будто брат не ранен, а замерз, играя во дворе. Вот так и стоит, мне кажется, играть Елену: со строгим драматизмом, без сентиментальной сырости.

Наиболее цельной и глубокой предстала работа Максима Фомина. Нисколько не наигрывая и не тщась изобразить ложную значительность, артист транслирует обреченность своего героя, не превращаясь при этом в памятник самому себе. Задумчивый, погруженный в тревогу и мрачные предчувствия Алексей нет-нет да и бросится по-мальчишески бегом догонять младшего брата, чтобы дать ему подзатыльник (а тот всегда незаметно, но неотступно следит за ним глазами — переживает из-за того, что старший озабочен, неспокоен; Шумейко как всегда работает тонко, но внятно). Алексей, предвидя трагический исход, успевает распустить дивизион и спасти мальчишек (в качестве юнкеров на сцену «Мастерской» выходят и вправду дети, совсем юные учащиеся кадетского корпуса, что, естественно, тут же до слез трогает зрителей). Видения, преследующие Турбина, материализуются с помощью видеопроекции: то и дело мы слышим стрекот киноаппарата, и на заднике, а также на боковых стенах появляются кадры хроники времен Первой мировой, революции, Гражданской. Парады, массовые шествия, лица крупным планом — стриженые пацаны в военной форме, худые дети с огромными грустными глазами… Взрыв, темнота. Этот повторяющийся кошмар становится лейтмотивом спектакля, кроме того он дублируется песней Вертинского «То, что я должен сказать», написанной в 1917 году. В глубине сцены возникает условный персонаж Пьеро-Вертинский (я видела в этой роли Максима Студеновского) и, преувеличенно грассируя и преувеличенно страдая, поет: «Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожавшей рукой…». В сцене в Александровской гимназии Пьеро, по очереди касаясь выстроившихся юнкеров, отпускает их с миром (мальчики уходят по одному), а песня звучит уже в исполнении Бориса Гребенщикова параллельно монологу Алексея Турбина, даже заглушая его.

Да, Гребенщиков в конце 1980-х возродил романс Вертинского, и текст о мальчиках, преданных «бездарной страной», стал ассоциироваться с войной в Афганистане. Потом, в 2005 году, Диана Арбенина спела эту песню на рок-фестивале в Чечне… История России вновь и вновь возвращается к тому, что держава предает своих мальчиков, и они погибают «так беспощадно, так зло и ненужно». Месседж создателей «Дней Турбиных» понятен. Пафос не могу не разделить… Но, честно говоря, и появление Пьеро, и повторение песни кажется лишней аппликацией, не слишком органичной в этом спектакле.

<[caption width="640" align="wp-caption-graphics alignleft" caption="Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Пичугина.»] [/caption]

Спорным мне представляется подход к персонажам «отрицательным», вроде Тальберга (который решен Олегом Абаляном абсолютно однозначно), и тем, кто не из «домашнего», а из исторического пласта пьесы. Да, правление гетмана Скоропадского — оперетка, да — балаган (так и у Булгакова). Но тут выходит почти «капустник». Гетман — Алексей Ведерников в черкеске с газырями, с жовто-блокитными отворотами на рукавах показан в самых пародийных тонах: то и дело шествует к столику, открывает потайной бар, откуда под звуки украинского державного гимна сам собой выдвигается графин с водкой. Для пущей «комедии с украинизацией» Ведерников запевает то «Згинуть нашi вороженьки, як роса на сонцi», то «Дивлюсь я на нэбо, тай думку гадаю». Это не лишено остроумия, да и артист обладает ярким комическим даром… Но когда в следующей сцене комедия должна уже обернуться жуткой изнанкой — возникает недоразумение с восприятием зрителей. Прием понятен: в эпизодах «Штаб Гетмана» и «Штаб Петлюры» играют одни и те же актеры: Владимир Карпов — всех троих персонажей, которых бандиты ловят и терзают; Алексей Ведерников — и Скоропадского, и петлюровца Болботуна; Владимир Кочуров — и немецкого генерала фон Шратта, и Кирпатого. Особенно «старается», комикуя, Андрей Гаврюшкин в ролях дворцового слуги Федора и телефониста у Болботуна. Публика никак не может отсмеяться и воспринимает петлюровских убийц так же несерьезно, как и потешного фальшивого гетмана.

Но и поэтический, ассоциативный план есть в спектакле. Образ разгулявшейся стихии, жестокого народного бунта воплощается массовой мужской пляской: сапоги оглушительно топочут по планшету, и агрессивная энергия плещет через воображаемую линию рампы. Эта буйная пляска контрастирует с прологом спектакля, в котором хор офицеров красиво, слаженно, стройно поет пушкинские строки, ставшие солдатской песней: «Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною…».

Разгульный бешеный пляс и есть ответ на вопрос «что сбудется?».