«Самоубийца». Н. Эрдман.
Студия театрального искусства.
Режиссер Сергей Женовач, художник Александр Боровский.

Комедию Николая Эрдмана «Самоубийца» в СТИ сыграли в день 10-летнего юбилея, 1 марта 2015 года. Спустя 48 часов после убийства Бориса Немцова, человека, чье поведение было свободным, как у самоубийцы.

Подсекальников: «Вот в Союзе сто сорок миллионов, товарищи, и кого-нибудь каждый миллион боится, а я никого не боюсь. Никого. Все равно умирать. Все равно умирать. (…) Все могу. Что хочу, то и сделаю. Что бы сделать такое? Что бы сделать такое со своей сумасшедшей властью, товарищи? Что бы сделать такое, для всего человечества… Знаю. Знаю. Нашел. До чего это будет божественно, граждане. Я сейчас, дорогие товарищи, в Кремль позвоню. Прямо в Кремль. Прямо в красное сердце советской республики. Позвоню… и кого-нибудь там… изругаю по-матерному».

Слова Эрдмана, написанные в 1928 году и окрашенные позавчерашней кровью, звучали страшно современно. Контекст превратил текст в документ, а шутку — в обвинительный акт. В пьесу вбили новые акценты. Они оказались острее режиссерского замысла. Эрдмановский текст «бродил бритвою», и никогда больше не будет таких первомартовских реакций.

Театральное событие превратилось в историческое, а поэтому писать рецензию на спектакль, сыгранный в тот вечер, было бы неправильно. Можно просто констатировать факт, выписать фразы и предложить читателю самому додуматься, как они звучали в тот вечер. Однако в этом случае пришлось бы воспроизвести текст почти всей пьесы, я же ограничусь двумя цитатами.

Пофантазируйте! Говорит главный идеолог эрдмановской комедии, интеллигент Аристарх Доминикович Гранд-Скубик (арт. Г. Служитель):

Сцена из спектакля.
Фото — А. Иванишин.

1. «Вы стреляетесь. Чудно. Прекрасно. Стреляйтесь себе на здоровье. Но стреляйтесь, пожалуйста, как общественник. Не забудьте, что вы не один, гражданин Подсекальников. Посмотрите вокруг. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Что вы видите? Очень многое. Что вы слышите? Ничего. Почему же вы ничего не слышите? Потому что она молчит. Почему же она молчит? Потому что ее заставляют молчать. А вот мертвого не заставишь молчать, гражданин Подсекальников. Если мертвый заговорит. В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый. Я пришел к вам, как к мертвому, гражданин Подсекальников. Я пришел к вам от имени русской интеллигенции».

2. «Раньше люди имели идею и хотели за нее умирать. В настоящее время люди, которые хотят умирать, не имеют идеи, а люди, которые имеют идею, не хотят умирать. С этим надо бороться. Теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны идеологические покойники».

А теперь, направив воображение читателя туда, куда пошла юбилейная премьера, хочу попробовать описать слагаемые спектакля, которые не зависели от недавней трагедии.

Художник Александр Боровский выстроил двухъярусный иконостас из старых дверей, видавших лучшие дни. Лишенная глубины сцена выдавила героев в зрительный зал. Для тех, кто помнит спектакли Театра на Таганке, содержание «Самоубийцы» обрело дополнительный смысл. Так в трифоновском «Доме на набережной» лишал сцену глубины, а героев — свободного пространства художник Давид Боровский. Метафора несвободы героев передавалась несвободой актеров в родном пространстве. Сценография вынуждала и зрителей вступать в неизбежный, но непрямой диалог со сценой.

Анализируя декорацию «Самоубийцы», анализируешь спектакль. Мир, представший перед глазами, не уродливый, — наоборот, он красивый, уютный и теплый. Формы и разноцветность дверей, бывших когда-то пастельными, и сам вид облезания краски рождают ностальгию, почти венецианскую

Первая сцена — некий трехфигурный деисус: Подсекальников (Вячеслав Евлантьев), Мария Лукьяновна (Евгения Громова) и Серафима Ильинична (Анастасия Имамова). Как образ Спасителя главенствует в деисусном чине, так и Подсекальников — в центре. Высокое в этом спектакле, как и в пьесе Эрдмана, сосуществует с профанным, сакральный верх с телесным низом. Спектакль  начинается со звука, который будет повторяться многократно, — спуск воды в сортире. Замочили. «Широка страна моя родная» и слив воды — границы нашей родины.

Сцена из спектакля.
Фото — А. Иванишин.

Пьеса «Самоубийца» для психологической игры не годится. Это реальность, но в гротесковой и, что еще важнее, в поэтической интерпретации. Актер должен осознавать себя заложником авторского ритма и, балансируя между пародией и имитацией, создавать эксцентрический образ. Но Вячеславу Евлантьеву — Подсекальникову это удается.

Режиссер Сергей Женовач осторожно ведет актеров через препятствия, сохраняет поэтический ритм, старается избежать соблазнительных, но упрощающих, сатирических красок и репризных акцентов, и кажется, что перед всеми актерами он поставил одну главную задачу — «когда играешь… ищи, где он добрый». В «Самоубийце» у Женовача добрые все, даже Егорушка (Сергей Качанов). Над «Самоубийцей» в СТИ повисло облако нежности, просто не спектакль, а «облако в штанах». Видимо, из-за этой избранной тональности в финальной сцене смягчены или вовсе сокращены агрессивные реплики персонажей:

Пугачев: Я себя погублю, а тебя под расстрел подведу, грабителя. Обязательно подведу.

Раиса Филипповна. Расстрелять его!

Голоса. Правильно.

Весь прощальный текст Подсекальникова, разбитый автором на куски, слит в трагический монолог о том, что больше всего на свете человеку хочется жить. И не в «массе масс», а как человеку. Сообщение о самоубийстве Феди Питунина все воспринимают виновато. И молчат, потому что все хотят жить. Многие театральные зрители удивлялись, почему Подсекальникова играет вчерашний студент, а не острый, яркий, опытный Алексей Вертков? Мне кажется, для Женовача в этом спектакле важно, что Подсекальников Евлантьева чистый, непорочный, не успевший нагрешить, потому что молодой, очень молодой, невыносимо молодой… Хотя всего на два года моложе автора «Самоубийцы», который так и не увидел своей пьесы на сцене.

О чем спектакль? 1 марта он был о том, что случилось два дня назад. Я знаю, что он и о многом другом, но то другое я только предчувствовала.